– Ну, вы будто авиационной мудрости не знаете? Погода нелётная – зачехляй самолёт, а врага ненавистного пусть пехота добьёт, – усмехнулся Марик.

Ребята с мотострелковых и десантных батальонов, которые сейчас скачут по горам, выгрызая каждый куст и камень, могли бы нашего белобрысого побить слегка.

– Неуместно, Марк, – резко сказал я. – Калитку прикрой, пока тебе её не закрыли ребята с передовой.

– Поддерживаю, – хлопнул по плечу Барсова Паша, и мы с ним вышли в коридор, взяв каждый свой шлем.

– Ну, я… так, к слову сказал, – поспешил исправиться Марик.

Пройдя мимо класса, мы услышали и вызов из динамика громкоговорящей связи. Через открытую дверь я заметил, как к столу побежал Савельевич.

– Внимание, майор Гусько, на КП! 206й, 207й и 208й – готовность номер один.

Похоже, наш вылет уже не отобьют, и Марик зря только надеялся на окончание рабочего дня.

– Выдвигаюсь! – сказал в тангенту Савелич, взял со стола планшет и пошёл на выход.

Пока идём к самолётам, проверяем частоты каналов управления, позывные авианаводчика и поисково-спасательного экипажа.

И уже через 10 минут мы заняли места в кабинах и готовы запускаться. Ветер усиливался, и пыль стала забиваться в каждую щель. Спасал только закрытый фонарь кабины.

Техники отогнали свои тележки, на которых они подвезли к самолёту бомбы ФАБ-500ШЛ, которые мы будем сейчас применять впервые за время нахождения в Афганистане. Не особо любят эти бомбы лётчики, поскольку приходится сбрасывать их только с горизонтального полёта и с не самой большой высоты. Чем ниже, тем опаснее противодействие ПВО.

Запустились, выполнили в очередной раз проверки оборудования и начали руление. Тут-то и началось.

Посмотрев по сторонам, я не обнаружил рядом большинство самолётов на стоянке, а также скрылись от меня и вертолёты. Сплошная стена пыли, высотой в сотню метров, застилала весь обзор. Видимость была не более 500-600 метров. Первая пара Гусько и Барсов вырулила влево и через несколько секунд пропала из виду. А над головой всё же, виднелось голубое небо, пробивавшееся сквозь верхний край пылевой завесы.

– 204й, я 208й, а где полоса? – задал такой странный, но вполне логичный вопрос Марик.

– 207й, рули за мной на минимальной скорости. Сейчас появится, – ответил ему Гусько.

– Выруливаем, 206й, – дал мне команду Паша. – Не торопись, а то я не вижу впереди ничего.

Так мы медленно, иногда останавливаясь, но подрулили к полосе. Гусько дал команду взлетать по одному и от самого торца полосы, чтобы иметь больший запас для разбега.

– Окаб, 204й, на полосе видимость 600. Много пыли. К взлёту готов.

– 204й, группе взлёт разрешил.

Не видел я, как разгонялся Гусько. Даже форсаж в такой пылевой завесе не высмотрел.

Очередь дошла и для Менделя, который начал включать форсаж чуть ли не на самой рулёжке. Взлетать нужно быстрее, чтобы не растягиваться по всему Афганистану и не собираться потом где-то над горами.

Я вырулил на полосу, проконтролировал все параметры, обороты вывел на максимал и… включение форсажа.

Резкий толчок и вот я уже несусь по полосе готовясь, поднять нос. В эфире что-то невнятное говорит руководитель полётами, но его слова постоянно зажёвываются. Кто-то выходит с ним одновременно на связь.

– Запретил! Запретил! – прорывается крик руководителя.

– 823й, занял исполнительный, контрольное висение, взлёт, – звучит в эфире медленный и лаконичный голос.

Моментально оцениваю ситуацию, что самолёт уже не остановлю. Скорость на приборе уже 300.

И впереди, словно Летучий Голландец, силуэт Ми-8 строго на осевой линии. До него метров 500.

– 206й, катапультируйся! 823й, покинуть вертолёт!

Первая мысль была педалями изменить направление, уйти с полосы и прыгнуть. А вокруг ничего не видно, и в 500 метрах от полосы минные поля.

Значит, остаётся только перелететь стоящий на полосе вертолёт. Педалями держу самолёт по прямой, чтобы не потерять драгоценных единиц ускорения из-за изменения траектории разбега. К горлу подкатывает ком и, кажется, начинаю что-то орать не своим голосом.

Начинаю тянуть на себя ручку и резко отрываюсь от полосы. Вот они мгновения, которые кажутся бесконечностью. Приёмник воздушного давления, вынесенный впереди фюзеляжа, устремляется в небо, словно протыкая пылевую завесу.

Краем глаза вижу, что прошёл в метре от несущего винта этого… чудака. Но это не всё.

Тут же слегка отдаю ручку от себя, чтобы не произошло сваливание. Касаюсь основными стойками полосы. Перескочил! Давно так не нервничал, а ещё взлететь надо.

– Какого хрена вертолёт делает на полосе? Куда он вылез и когда вообще успел?! – выругался я, находясь ещё в состоянии некоего аффекта.

Пара секунд и, наконец, я, в воздухе! Быстро выскакиваю из пылевой бури, и обнаруживаю, что выше 500 метров видимость во все стороны более 10 километров.

– Я того родственник, кто это всё придумал! – продолжаю я посыпать всеми известными мне ругательствами коллегу на винтокрылой машине.

Слева начал пристраиваться ко мне Паша, показывая что-то рукой. Видимость хоть и отличная, но его сигналы так просто не разобрать. У меня ещё ком в горле стоит, а я должен понять язык жестов Менделя.

Проходит пара секунд, прежде чем я обнаруживаю, что зажал кнопку самолётного переговорного устройства для выхода в эфир. Отжав её, в уши начал литься поток запросов от каждого из экипажей моей ударной группы. Дождавшись паузы, я решил выйти в эфир снова.

– Окаб, 206й, эм… взлёт произвёл, борт порядок, отход по заданию.

Ещё одна пауза, и вот уже слышу ошарашенный голос руководителя полётами.

– 206й, мы всё поняли, – растягивая слова, ответил он мне, а на заднем плане слышны отдельные смешки.

– Окаб, я 206й, точно всё поняли? – спросил я.

Вспоминаю, что в выражениях и характеристиках группы руководства и экипажа Ми-8, я не стеснялся. Возможно, что-то высказал и командованию за такие задачи в условиях пыльной бури.

– 206й, там всё было очень доходчиво сказано, – ответил руководитель полётами. – Группе связь по направлению. Хорошей работы.

– Окаб, 204й понял, спасибо.

Через пару минут мы уже шли южнее долины реки Хазара, вдоль хребтов Панджшера. Получив команду с воздушного пункта управления на борту Ан-26 встать в зону ожидания, Гусько дал нам команду занять высоты с 7500 и вниз через 300 метров, а сам снизился до 6000, чтобы иметь возможность услышать авианаводчика.

Просматривая карту, я понял, что мы сейчас будем работать по какой-то очень скрытной цели. В этом районе Афганистана ещё нет наших войск, а значит, будем бомбить резервы противника.

– 204й, ответь Торосу, – запросил нас старый знакомый.

Живой, чертяга! Давно не пересекались с ним.

– 204й ответил, Торос.

– 204й, цель в квадрате 32-14, по улитке 4. Площадная цель. Рассчитывайте работать с пикирования. Наши на западном склоне, бой не ведут.

Возникшая пауза для переваривания всего сказанного обусловлена тем, что нельзя работать нашими боеприпасами с пикирования. Эффект будет не такой, как это привыкли видеть от бомб такого калибра.

– Торос, я 204й, мы со штурмовыми «огурцами», – сказал Гусько ПАНу о нашей боевой зарядке.

– Твою мать! – судя по всему, в расстройстве теперь Торос. – Такую цель про…

– 204й, 206му, – ворвался я в эфир.

– Ответил, 206й.

– Сыграем на жадности духов. Сбегутся на парашют.

И вновь пауза на размышление от нашего старшего. Надеюсь, Савельевич поймёт мою идею с применением данных бомб. Логика моя проста.

Моджахеду много заплатят за сбитого лётчика, но если взять его живым и привести к Масуду, Хекматияру или другим полевым командирам, можно получить ещё больше. А если старший отряда не захочет денег, то пилот превращается в самый желаемый объект для показательной казни.

– Торос, я 204й с горизонта будем работать. Интервал минимальный, высота сброса 1200, как принял? – запросил авианаводчика Гусько.