– Ладно. Но ненадолго, – заключаю я и иду в комнату, чтобы взять толстовку и телефон.

Абуэла подходит ко мне с расческой. Она что, разложила их по всему дому, чтобы мучить меня?

– Вернись домой к девяти тридцати. Завтра в школу, niñas[7] .

Она заканчивает проводить расческой по моим волосам спереди (на то, чтобы расчесать всю голову, ушел бы час и вмешательство Бога) и застегивает молнию на толстовке, хотя на улице почти пятнадцать градусов. (Что очень странно, если задуматься об этом.)

Бабушка провожает нас до двери, целует в обе щеки и машет рукой:

– Повеселитесь!

Это заговор, клянусь. Как только мы оказываемся вне пределов слышимости, я шиплю:

– Это было совершенно нечестно, Зи!

Она обнимает меня за шею и притягивает ближе с широкой улыбкой. Я улавливаю свежий аромат лемонграсса и апельсина и сразу чувствую, как замедляется мое сердцебиение. Не знаю, дело в эфирных маслах или просто в ее манере держаться, но эта девушка – настоящее успокоительное.

– Не злись, Мика. Это ненормально – запираться в комнате и постоянно читать про зомби.

Я открываю пассажирскую дверь.

– Я не читаю про зомби! Это делали в 2019-м.

Она садится за руль и заводит машину.

– Я помню, тебе нравились «Бегущие мертвецы».

– «Ходячие мертвецы»! – восклицаю я, но она лишь улыбается. – Ты просто издеваешься надо мной.

– Не важно. Прежде чем ты сбежишь и забудешь про нас, я хочу, чтобы ты поняла, что оставляешь здесь.

– Я знаю, что оставлю здесь, Зи, и я буду скучать по всем вам, но мне нужно что-то поменять, увидеть что-то новое. Я чувствую себя… запертой здесь, я не могу пошевелиться и расправить крылья.

Она поднимает брови.

– Крылья? У тебя есть крылья, а ты никогда не рассказывала мне об этом?

Я игнорирую ее слова.

– Кроме того, я ходила с тобой на октябрьский фестиваль, и сбор яблок, – я загибаю пальцы, – и в лабиринт на кукурузном поле. Мы вели себя как чертовы туристы.

Мы заезжаем на парковку ярмарки, и, заглушив двигатель, она поворачивается ко мне:

– Послушай, Мика. Извини, если я слишком резкая. Я просто… не хочу, чтобы ты уезжала.

Ладно, это прозвучало настолько искренне, что мне становится плохо.

– Я знаю, Зи, но мне бы хотелось, чтобы ты поддерживала меня в том, что хочу делать я.

Она вздыхает.

– Ты права. Я попытаюсь. Если ты попытаешься повеселиться сегодня.

Я издаю стон.

– Никаких обещаний.

Мне приходится хлопнуть дверью, чтобы она закрылась. Родители Зи предложили купить ей любую машину, какую она захочет, но она предпочла приобрести двадцатилетний дрянной универсал на собственные деньги. Именно это мне в ней и нравится.

Когда мы проходим через ворота, кто-то набрасывается на меня сзади. Я оборачиваюсь, готовая к драке – я всегда к ней готова, – пока не понимаю, что это всего лишь Барри.

– Боже, Ба! Почему вы, ребята, чувствуете необходимость все время напугать меня?

– Нам нравится держать тебя в тонусе. – Он взъерошивает мои волосы. – Вижу, бабушка снова напала на тебя с расческой.

Рейдж протискивается между мной и Зи и обнимает нас обеих.

– Итак, Мика. Что такого предложила тебе Зи, что ты согласилась приехать сюда?

– Она просто пришла ко мне и заручилась поддержкой абуэлы.

Барри шипит сквозь зубы:

– О-о-о! Теперь она играет жестко.

Зи одаривает меня той самой улыбкой.

– Все ради нашей Мики.

Для всего остального мира она выглядит такой нежной: фарфоровое личико в форме сердца, большие голубые глаза, полные удивления, но потом ты уходишь и понимаешь, что она убедила тебя сделать именно то, чего ты не хотел.

Пока мы идем, нас затягивает в море людей, движущихся между белыми палатками, и, хотя я предпочла бы быть дома, мне становится легче дышать, я даже наслаждаюсь грохотом музыки, карнавальными играми и голосами.

Мы проходим мимо компании девушек из государственной школы, и я замечаю, как несколько из них разглядывают Рейджа. Сегодня вечером в темно-зеленом свитере и джинсах от «Кархартт» он выглядит очень хорошо. Конечно, он, как и всегда, не обращает внимания на то, что многие на него смотрят.

– О-о-о! Яблоки в карамели! – визжит Зи, подскакивая к палатке с гирляндами розовой и голубой сахарной ваты и красными, как пожарная машина, яблоками в сахарной глазури.

Она веган, ест только продукты местного производства, выращенные с соблюдением этических норм, но, когда дело доходит до ярмарки, она не может удержаться от сладкого. Она откусывает большой хрустящий кусочек, когда возвращается, чтобы присоединиться к нам.

Рейдж и Барри отвлекаются на нелепую игру в силача с кувалдой, хвастаясь, что каждый из них выиграет, в то время как Зи просматривает вешалку с висячими серьгами, а я остаюсь стоять на месте, наблюдая за ними.

Все как всегда.

Я подумываю над тем, чтобы улизнуть и пойти домой, но рядом со мной неожиданно раздается голос:

– Вот ты где.

Я слегка вздрагиваю. Клянусь, рядом со мной только что никого не было. Я оглядываюсь и вижу Сэма.

– Я повсюду искал тебя.

Я сопротивляюсь желанию оглянуться и посмотреть, не разговаривает ли он с кем-нибудь позади меня.

– Неужели? Подожди… – ухмыляюсь я. – Ты следишь за мной? – Часть меня приходит в ужас от этой идеи; другая же часть даже надеется, что так оно и есть.

– Нет, я просто надеялся случайно встретиться с тобой, так как это, похоже, самое подходящее место.

Я вдруг осознаю, что на мне слишком большая футболка с «Кладбищем домашних животных» и джинсы, которые я носила уже три дня, и впервые за, в общем, целую вечность я жалею, что не приложила хоть немного усилий к своему образу.

– Не хочешь немного прогуляться? – Он жестом указывает на пустое поле, где вскоре будет фейерверк.

Я киваю, но затем вспоминаю, что пришла не одна. Я оборачиваюсь и вижу, что Барри и Рейдж перешли к другой игре, а когда смотрю на Зи, она улыбается и рукой, в которой уже нет яблока в карамели, показывает мне идти.

Я снова поворачиваюсь к Сэму, пожимаю плечами и соглашаюсь так легко, будто со мной это происходит каждый день.

Сэм сверкает широкой великолепной улыбкой и предлагает мне руку, и я беру ее. Пока мы идем, я краем глаза рассматриваю его, и все и вся вокруг нас начинает сливаться в размытое пятно.

Мы направляемся к мощеной дорожке, которая проходит вдоль поля. Тепло его тела заставляет меня чувствовать себя так, словно я стою у костра.

Сэм жестом указывает назад, в сторону палаток.

– Что ж, это весело. Здесь каждые выходные проводят такие ярмарки?

– Не, только сегодня. И к Дню независимости. Подожди, еще на выставку антикварных автомобилей. И на годовщину британского вторжения. О! И на октябрьский фестиваль!

– Получается, каждые выходные. – Он улыбается.

Я смеюсь:

– Похоже на то. Никогда об этом не задумывалась. Это просто немного… странно, на мой вкус.

– Так оно и есть. Но это же Вермонт, верно? Разве он не столица странностей?

– Да, но тут как на картинах Нормана Роквелла, так живописно. – Он смотрит на меня так, словно это что-то хорошее. Я делаю глубокий вдох. – Это скучно, ясно? Я бы не прочь для разнообразия отправиться в какое-нибудь более захватывающее место. – Когда я говорю это, то представляю себе улицы Лос-Анджелеса, вдоль которых растут пальмы.

– На самом деле захватывающие места не такие веселые, как кажется. – Он смотрит на звезды над головой и вздыхает. – Как правило, люди недооценивают место, в котором живут.

Пока мы идем, солнце окончательно садится за горы, и, хотя я не могу дождаться отъезда в университет, я вижу Стоу глазами Сэма и могу оценить природную красоту этого места. Чем дальше мы отходим от ярмарки, тем тише становится, и я слышу над головой далекий гогот стаи гусей, направляющейся на юг. Это один из моих любимых звуков, потому что…