Ко всему прочему оказалось, что окаянная квартира находится на последнем этаже. Лифта, разумеется, не было и в помине.

Это окончательно вывело Савву из себя. До третьего этажа он обзывал себя лишь альтруистом и филантропом, но затем перешел на более крепкие словосочетания.

Однако самое интересное ждало его впереди.

В принципе, нечто похожее он предполагал. В самый разгар рабочего дня на объекте не наблюдалось ни одного человека. Ни единого. Кругом царила молчаливая разруха, глядя на которую Савва заключил, что рабочие испарились ровно через пять минут после того, как начальник отбыл на юга.

Постояв среди строительного мусора, с тоской глядя на пыльные стекла окон, Савва развернулся, чтобы покинуть юдоль скорби, но не успел.

Он даже не понял ничего. Лишь услышал – не почувствовал, а именно услышал – глухой стук чего-то обо что-то.

Он сидел в танке и не отрываясь смотрел на приборы. Даже сквозь закрытые шлемом уши слышал звук работающей машины и автоматически оценивал, насколько хорошо она себя чувствует. Кривошеев, толкнув в плечо, протянул бутылку с водой. Савва поднес ее к губам и отшатнулся. Вода отвратительно воняла нашатырем.

– Тише, не дергайтесь, пожалуйста, – тонким девчачьим голоском произнес Кривошеев, и Савва от недоумения открыл глаза.

Прямо над ним был белый потолок, а сбоку колыхалось что-то бледное и странное. Скосив глаза, он увидел чью-то физиономию и удивился, что она не похожа на Серегину заросшую щетиной харю.

– Вы как? Живы вообще? – еле слышно спросил неизвестный, нагнувшись к нему.

Он всмотрелся в маленькое, совершенно серое лицо.

– Ты кто? – просипел Савва и, подняв руку, потрогал лоб.

Тот отозвался болью.

Ему что-то ответили, но он расслышал лишь слово «шум» и разозлился.

– Шум? Шум у меня в голове такой, что даже если я тебя сейчас придушу, то воплей твоих не услышу, – проскрипел он и сел.

Изображение несколько секунд было нечетким, но Савва напрягся и сфокусировал взгляд.

Перед ним сидела бледная девица, сжимая в руке пузырек с нашатырным спиртом. Волосы бесцветными сосульками висят по бокам. Глаза вполлица и рот скобочкой. Видно, реветь собралась.

– Ты чего тут делаешь? – спросил Савва, прислушиваясь к звону в голове и решая, есть сотрясение или нет.

– А вы чего? – ответила девица и поставила пузырек на пол.

Савва огляделся. Как она вообще сюда попала? Входную дверь он за собой точно закрыл.

– Я не понял, ты кто? – снова попытался вступить в диалог Бехтерев.

– А вы сами-то чего тут делаете?

«Снова-здорово! Так они далеко не уедут», – подумал Савва и попытался встать. Удалось. Он доковылял до окна и прислонился к подоконнику. Классно все же его приложили. А, кстати, кто и чем?

Он уставился на бледную девицу с сомнением. Эта, что ли? С какой стати?

Девица между тем тоже поднялась и отошла к двери.

Савва усмехнулся:

– Не бойся. Солдат ребенка не обидит. Одного не пойму: за что ты меня шандарахнула?

Находясь на безопасном, по ее мнению, расстоянии, девица несколько оправилась от испуга.

– А вы зачем к нам залезли? Обокрасть?

Господи ты боже мой! Так она аборигенка! Ну, спросила бы! Чего сразу по башке колотить!

Савва немедленно включил «вежливого человека»:

– Я пришел сюда по просьбе моего друга Сергея Кривошеева. Проверить, как идут работы на объекте. Он был вынужден срочно уехать, оставил мне инструкции и ключи от квартиры. К сожалению, Сергей забыл предупредить, что в квартире живут. Иначе я сначала позвонил бы.

– Ааа… – протянула девица, и ее плечи облегченно опустились.

Желая закрепить достигнутое взаимопонимание, Савва снова поинтересовался именем аборигенки.

– Яна Шум, – представилась девица.

Так Шум – это фамилия? А он-то думал…

– Савва Ильич Бехтерев. А можно поинтересоваться, чем вы меня… стукнули?

Яна Шум бросила на него быстрый взгляд и кивнула в сторону сложенных стопкой коробок с обоями, на вершине которых возлежал массивный дубовый подсвечник.

– Объемистый, – прокомментировал Савва.

– И увесистый, – поддержала Яна.

Не зная, смеяться ему или плакать, Савва уселся на пол и затребовал у хозяйки стакан воды. Та стремглав побежала в кухню, принесла бутылку минералки и блистер с таблетками.

– Болеутоляющее выпейте, пожалуйста, – жалобно проблеяла она.

– Не поможет, – сказал Савва и закинул в рот три штуки.

Девица Шум снова выдохнула и, не глядя, уселась на заляпанную краской табуретку. Савва хотел предупредить, но передумал. Маленькая, а все-таки месть.

Вместо этого, стараясь не прислушиваться к шуму в ушах, он завел светскую беседу:

– Так вы профессорская дочка?

– С чего вы взяли?

– Серега сказал, что квартира профессора.

– Так и есть, только профессором был дедушка. Он здесь родился. Папа бизнесмен вообще-то. Когда мы сюда переехали, купили соседнюю квартиру. Поэтому получилось много комнат.

– И сколько вас тут живет?

– Трое. Папа планировал, что детей у них с мамой будет много, а родилась я одна.

– Зато аукаться можно. Перекрикиваться. Как в лесу.

– Можно, но не с кем. У отца бизнес в Китае. Ему подолгу там жить приходится. Маме его не бросить. Вот и сейчас они там. Даже не знаю, когда вернутся.

– А дочку оставили квартиру сторожить? Здорово у вас получается, честное слово.

– Да нет. Просто у меня учеба, занятия.

Она спохватилась:

– Простите меня, пожалуйста. Я испугалась ужасно, поэтому и залепила вам со всей дури.

– Ну почему же с дури? Напротив, поступили очень правильно. С одного удара отправили вора в нокаут.

Девица вскинула глаза и криво улыбнулась:

– Это я с непривычки.

А глаза у нее серо-зеленые. Такие только в Питере встретить можно. Как будто Нева плещется.

– Да чего уж там, с непривычки! Удар поставлен. Видно сразу.

Девица Яна Шум немного помялась, не зная, считать ли его слова комплиментом, а потом поинтересовалась, что он собирается со всем этим делать. И плавно повела рукой.

– Даже не знаю, если честно. Надо подумать.

Ответ был осторожным, но на самом деле он почти не сомневался, что разгребать весь этот бардак придется. И именно ему.

Девице Яне Шум предстоят тяжелые денечки.

А уж про него и говорить не стоит.

Сегодня с самого утра Он злился на Старика. А все из-за мадам Гран! И ему, грешному, нравились очаровательные глупые блондинки.

Эта, правда, была глупа не окончательно и абсолютно. Занималась бизнесом, и даже довольно успешно. Ее булочная находилась в соседнем доме и славилась на всю округу. Когда утром в торговый зал выносили свежую выпечку и хлеб, хозяйка всегда выходила к покупателям, чтобы поприветствовать их и послушать отзывы о своем товаре. Отзывы были лестными, и хозяйка улыбалась, демонстрируя очаровательные ямочки.

Эти ямочки сводили с ума, лишали сна и бесили ужасно!

Он называл ее Булошницей – именно так, с шипящей «ш», – хотя знал, что зовут женщину Натальей Павловной Ласкиной. Звуки ее имени, такие приятные и мягкие, мгновенно приводили в состояние, близкое к возбуждению, посему Он старался лишний раз их не произносить.

«Булошница» – звучало уничижительно и даже грубовато, что на короткий миг позволяло испытать чувство легкого презрения, но все же не избавляло от душевного трепета и дрожания потных рук.

Разумеется, все это из-за наследственной слабости. Угораздило же Старика жениться на Катрин! Ведь знал же, что она круглая дура! Когда хлопотал о ее освобождении из тюрьмы, куда во времена Директории она была помещена за связь с эмигрантами, говорил Баррасу:

– Примите во внимание, что она глупа до самой крайней степени вероятия и не в состоянии ничего понимать!

И после этого все равно жениться? Непостижимо!

Конечно, нельзя отрицать, что неприглядную роль в этой истории сыграл Наполеон. Он практически надавил на своего министра после того, как увидел госпожу Гран воочию.