– Отлично! – воскликнула я. – Сейчас же иду к нему. Надо же предстать пред светлыми очами начальника после отпуска. А вы идите к нам в кабинет и пейте кофе с пирожными. Меня не ждите, вдруг я задержусь.

От недавних слез не осталось и следа. Поднявшись на другой этаж, где находилась приемная Плевакина, я уже чувствовала себя гораздо лучше. Анатолий Эммануилович при виде меня встал из-за стола. Пошел навстречу, широко раскинув руки.

– Привет, Леночка, – сказал он радостно. – Ну что, как отдохнула? Набралась ли сил для новых свершений на судебной ниве? Что-то ты не загорела совсем. Бледненькая такая.

– Да я и не загорала, – честно призналась я. – Сначала разбиралась в городе с семейными делами. Все эти переезды такое хлопотное дело. А мы с Сашкой разъехались наконец-то. Плюс сестре помогала. Натка с Костей тоже на другую квартиру переехали, так что дел возникло невпроворот. Всего несколько дней удалось у Натки в деревне пожить. Так и там особого покоя не было. Там же Настюша на все лето у Сизовых, приходилось помогать.

Плевакин посмотрел на меня с некоторым недоумением. На его памяти я никогда так не тарахтела и подробно не отвечала на пустяковый, заданный для вежливости вопрос.

– Ну, как знаешь, – ответил он после некоторого молчания. – Я тебя вот по какому делу вызвал. Я тут тебе одно дело расписал. Сложное. Но думаю, что ты справишься. Кроме тебя, некому мне его поручить. Дело о разделе имущества при разводе. Супруги прожили в браке восемнадцать лет, ответчик настаивает, что последние десять лет брак был фиктивным, а потому его жене ничего не полагается.

– И что тут сложного? – искренне удивилась я. – Обычное дело. Рассмотрим доводы всех сторон, примем решение, да и дело с концом.

– Да история непростая. – Плевакин поморщился. Он не любил такие скользкие моменты, к тому же прекрасно знал, как я отношусь к ситуациям, когда в торжество закона вмешиваются чьи-то интересы. – Ответчик – сын очень большого человека. Даже не буду говорить тебе, где он работает, чтобы не пугать. Так что дело будут под микроскопом рассматривать. И все должно быть ювелирно, чтобы комар носа не подточил.

– Понятно, – вздохнула я. Меня вдруг опять сильно затошнило, и я испугалась, что мне станет плохо прямо при начальнике. – Ладно, Анатолий Эммануилович, расписали на меня, значит, буду разбираться. С ювелирной точностью. А сейчас мне надо идти.

– Иди, раз надо.

Начальник был совершенно точно озадачен и моим быстрым согласием взять себе непростое дело, и отсутствием недовольства по этому поводу, и скорым уходом. Я же, выскочив в приемную, а оттуда в коридор, быстрым шагом дошла до открытого окна, уселась на подоконник и вдохнула полной грудью свежий воздух. Тошнота постепенно отступала. Нашарив в кармане флакончик с нашатырем, я поднесла его к носу и втянула резкий запах, который тут же вернул ясность голове и мыслям.

Рабочий день продолжался. Впереди у меня сегодня еще два заседания, а потому, убедившись, что со мной все в порядке, я слезла с подоконника и бодрым шагом направилась в свой кабинет.

Любимым временем суток для Киры Плиновской был вечер. Она с нетерпением поглядывала на висящие на стене часы с кукушкой, проверяя, приближаются ли стрелки к девяти. В этот час на канале ОРТ начиналась программа «Время», и Кира не пропускала ни одного ее выпуска, что для пятнадцатилетней девочки было довольно странным.

Нет, новости как таковые ее, разумеется, не интересовали, а вот ведущая, Арина Шарапова – очень. Каждый вечер, садясь перед экраном, Кира жадно впитывала ее жесты, мимику, интонации, доброжелательную и вызывающую доверие манеру держаться. Позади оставались сделанные уроки, приготовление нехитрого ужина, который всегда был на ней, потому что мама пахала на трех работах и домой возвращалась не раньше восьми вечера.

В задачу Киры входило приготовить ужин, поесть самой и покормить лежачую бабушку, вымыть посуду, оставив мамину порцию на тарелке, накрытой салфеткой. Мама с восьми до пяти трудилась бухгалтером на хлебозаводе, а затем бежала на соседнюю улицу, где располагался офис индивидуального предпринимателя Николая Непряхина, держащего в Малых Грязях десятки ларьков, торгующих сигаретами, дешевыми ликерами и шоколадками в ярких обертках.

У Непряхина мама тоже отвечала за бухгалтерию, точнее, за ту ее часть, которую бизнесмен милостиво показывал государству. Основные деньги крутились в черном нале, к ним мама отношения не имела, во-первых, потому что категорически отказывалась, боясь за свою жизнь, а во-вторых, потому что Непряхин и не собирался пускать никого в этот теневой мир, в котором рулил финансовыми потоками самостоятельно.

По дороге домой мама еще забегала в городскую библиотеку, в которой мыла полы. Домой она приходила затемно и такая уставшая, что иногда просто садилась на стоящий в прихожей пуфик и сидела на нем минут пятнадцать, не в силах ни снять пальто, ни стащить сапоги.

И, несмотря на все ее титанические усилия, жили они все равно очень бедно, потому что основную часть семейного дохода съедали бабушкины лекарства. На них уходила вся ее пенсия и мамина зарплата у Непряхина, а на остальные деньги как-то жили: платили коммуналку, покупали продукты на трех человек, выкраивая деньги на одежду стремительно вырастающей из всего Кире.

Да, бедно они жили, питаясь в основном картошкой, квашеной капустой и солеными огурцами. Из курицы, которую они могли себе позволить раз в неделю, варился бульон для бабушки. Мясо же раздергивали на кусочки, практически на волокна, а потом перемешивали все с той же тушеной картошкой. Вареные куриные кости мама перемалывала в мясорубке, смешивала с жареным луком и морковью, получалась начинка для блинчиков.

На ужины, которыми заведовала Кира, она пекла блины или жарила оладьи, варила гречневую кашу, которую бабушка ела с молоком, а они с мамой со сметаной, или смешивала вареный рис все с теми же луком и морковью, добавляя купленную на рынке приправу для плова. Она и убеждала себя, что это плов, просто диетический, без мяса.

У такого рациона имелось два абсолютных плюса. Во-первых, на нем можно было не протянуть ноги, а во-вторых, точно не стоило беспокоиться о фигуре. В то время, когда остальные девчонки постоянно сидели на диетах и только и говорили, что о необходимости сбросить пару килограммов, в Кире не было и ста граммов лишнего веса.

Она была рослая для своего возраста, тонкая и гибкая, как натянутая струна, и такая же звонкая, как обозначала это бабушка. После перенесенного инсульта та утратила способность двигаться, но сохранила ясный ум, поэтому определения давала хлесткие и четкие. Если уж припечатает кого, так потом и не отмыться.

Бабушку и маму Кира любила. А еще жалела, потому что понимала, какая тяжелая у них обеих жизнь. Отца у нее не было. Точнее, имелся, конечно, наука еще не дошла до того, чтобы обойтись без мужчины в процессе деторождения, но Кира его никогда не видела. Как-то попробовала спросить у мамы, но та только отмахнулась, не желая говорить на тяжелую для себя тему. И бабушка тоже держалась стойко, раз и навсегда отказавшись обсуждать с внучкой интересующий ее вопрос. А Кира и не настаивала. Какая разница, кто твой отец, если он никак не помогает.

Любя и жалея маму и бабушку, Кира истово ненавидела жизнь, которой они живут, а вместе с ней и весь их городок. Его название – Малые Грязи – как нельзя лучше соответствовало царящей в нем унылой атмосфере. Грязь была на раздолбанных городских улицах, в подъездах домов и в душах людей. Единственное промышленное предприятие городка – целлюлозно-бумажный комбинат, отравляющий воздух и речку Толшму, – уже несколько лет не работал.

Мужчины в городе, в одночасье лишившиеся работы, в массе своей пьянствовали не просыхая. Из-за нехватки денег пили все, что горит, а потому и отравления метанолом здесь были делом привычным. Редкий месяц не проходил без похорон, а то и двух. Кира к этому относилась равнодушно, потому что хотя бы алкоголиков в их семье нет. И на том спасибо.