– Это аудитория для занятий музыкой, – объявила дама.
Все четыре стены просторного помещения были украшены роскошными полотнами. По одну сторону комнаты дюжина совсем юных воспитанниц разучивала традиционную песенку, вторя нота за нотой куртизанке более почтенного возраста; по другую – девочки в возрасте примерно 11–12 лет упражнялись на каягыме[12].
– Девочки, которые поют, – наши первокурсницы. На второй год обучения ты тоже начнешь учиться играть на каягыме и бамбуковой флейте[13], а также на всевозможных барабанах. Это первые два из пяти искусств, которые должна освоить каждая куртизанка: пение и игра на музыкальных инструментах, – пояснила госпожа Серебро. Пока она говорила, одна из певичек, завидев их, вскочила с места и подбежала к ним. Яшма почти что услышала, как недовольно сдвинулись брови у госпожи Серебро.
– Мам, а это кто? – спросила девочка. Яшма постаралась не выдать своего удивления. В округлом лице и ничем не примечательных чертах дочки не наблюдалось хоть какое-то сходство с элегантной матерью.
– Нельзя бросать занятие без разрешения учительницы, – строго заметила госпожа Серебро. Яшме вспомнилась ее собственная мать. Есть ли хоть где-то на земле матери, которые встречают дочерей чем-то, помимо раздражения и возмущения?
– Мы все равно скоро закончим, – упрямо заявила девочка. – Она новенькая? Можно я все ей покажу?
Госпожа Серебро колебалась не дольше минуты, словно перебирая в уме важные дела, более достойные ее времени, и затем резким взмахом руки отправила их продолжать экскурсию по дому. Девочка взяла Яшму под локоток и повела ее дальше по коридору.
– Я Лилия. И спасибо тебе! Ты помогла мне сбежать с урока. – Она хихикнула. – А тебя как зовут?
– Яшма.
– Милое имя, – заявила Лилия, распахивая очередную раздвижную дверь, на этот раз в комнату поменьше, чем первая. По одну сторону помещения девушки рисовали акварели, по другую – упражнялись в каллиграфии. – Мама же тебе рассказывала о пяти искусствах? Вот третье и четвертое: живопись и поэзия… Здесь же нас учат корейскому, японскому и арифметике. Раз в месяц проходят экзамены по всем предметам. Если не сдаешь что-то – заставляют повторять занятия за месяц с самого начала.
– Даже по японскому и арифметике? – тревожно уточнила Яшма.
– Ага, особенно по японскому и арифметике, – Лилия подкрепила свои слова важным кивком. – Меня уже долго не переводят на второй год. Но это значит, что мы с тобой будем учиться в одном классе!
Снова захихикав, Лилия устремилась по лестнице на второй этаж. Яшма, сама задыхаясь от еле сдерживаемого смеха, последовала за ней. Лилия втянула Яшму в самую большую аудиторию из всех только что увиденных. Комната была пуста. Щербатый деревянный пол блестел благодаря усилиям многочисленных пар постоянно натиравших его ног. По стенам висели разноцветные маски и наряды. В уголке аккуратной стопочкой были сложены обтянутые кожей барабаны и другие инструменты.
– А здесь мы изучаем пятое искусство куртизанок: танец. Этому начинают учить со второго года, – сообщила Лилия. – Вот я тебе и показала все наши аудитории. Теперь пойдем, проведу тебя туда, где ты будешь спать.
Спальни учащихся располагались в одноэтажном домике за зданием школы. Когда Лилия и Яшма пересекали двор по пути к комнатам первокурсниц, из кухонного флигеля им навстречу вышла ослепительно-прекрасная девушка. По дорогому одеянию и надменному выражению, с которым незнакомка грызла сладкую ириску, Яшма поняла, что перед ней не служанка. Девушка заметила их и направилась прямо к ним.
– Луна, моя старшая сестра, – шепнула Лилия. В Луне безошибочно угадывалась дочь госпожи Серебро. Старшая дочь походила на мать, как отражение луны в полноводной реке напоминает небесное светило.
– Ты – новенькая, – изрекла Луна, перебирая пальчиками кончик косы, столь же плотный, как кисточка на конце хвоста леопарда. Лицо девушки сияло такой прелестной красотой, что Яшма, потупив глаза, осмеливалась украдкой выхватывать лишь отдельные фрагменты ее облика: вот – носик, вот – ротик.
– Да, я – Яшма, – ответила она, сконфуженно улыбаясь.
Луна разразилась звонким смехом.
– Если бы не зубы, тебя бы можно было назвать даже хорошенькой. Не зубы, а надгробия, – ехидно заметила девушка.
– Все лучше, чем могила вместо мозгов, как у тебя, – сразу же парировала Лилия.
Вспышка ярости не только не омрачила лика Луны, но даже придала ей еще большее сходство с юной принцессой. Несмотря на внешнее подобие с госпожой Серебро, Луна оказалась гораздо живее и беспощаднее матери. В ней не было ни капли благородного великодушия к обездоленным, которым отличалась ее мать.
– У тебя язык без костей. Вот почему тебя никто не любит. Даже мама, – бросила Луна. Лилия бесстрашно выдержала на себе испепеляющий взгляд старшей сестры, пока красавица не соблаговолила покинуть их в знак презрения.
Той ночью Яшма лежала в своей постели и все не могла сомкнуть глаза, мучаясь сомнениями по поводу того, продержится ли она хотя бы месяц в школе, а уж тем более сможет ли она выдержать экзамены и стать куртизанкой. Возможно, если ей это не удалось бы, то госпожа Серебро все же согласилась бы взять ее к себе в услужение. Однако не стоило забывать, что в иерархии этого дома Яшма еще недалеко ушла от служанок, и начало продвижения по карьерной лестнице сразу не задалось: иметь у себя во врагах саму Луну – дурной знак. В любом случае одним из основополагающих постулатов учебы при школе было полное послушание старшим учащимся и куртизанкам. Яшма понимала, что вокруг нее действует великое множество негласных правил и ожиданий, которые исходили от единого бесспорного авторитета, возвышавшегося над всеми и вся, – госпожи Серебро.
Впрочем, Яшма скоро поняла, что директриса школы не воспринимала свой пост как данность. И тем более она не была эфемерным существом, подававшим голос лишь для того, чтобы вещать крылатые банальности. Госпожа Серебро подвергала наказанию как учениц, которые ослушивались куртизанок, так и куртизанок, которые осмеливались предаваться пересудам или утаивать заработанное. Покрывала в пятнах менструальной крови, ненароком стыренная шпилька для волос, горшочек меда, содержимое которого таинственным образом опустошалось ложка за ложкой, – ничто не ускользало из-под пристального внимания владелицы кибана. Даже когда она занималась самыми мелкими проблемами, ее лицо выражало глубоко серьезную отрешенность, которая бы вполне пришлась к месту среди сонма бледноликих красавиц на картинах XVII века. Яшма видела, что госпожа Серебро во всем поддерживала атмосферу далекой и утонченной древности. То было и свойственно ее натуре, и являлось вполне осознанным решением. Венчавшая голову директрисы корона – сочетание ее собственных волос и искусно подобранного шиньона – придавала бы изрядную долю старомодности, а заодно и громоздкость большинству женщин. На ее же голове это навершие выглядело как ностальгическая отсылка к прошлым временам поэтического восприятия жизни.
В первые месяцы хозяйка редко отмечала добрым словом или вниманием Яшму, к жизни которой проявляла внимание разве что Лилия – далеко не всеобщая любимица. В каждой ссоре между Лилией и Луной госпожа Серебро неизменно принимала сторону старшей дочери. В глазах матери Лилия была созданием, склонным одновременно к лени, скрытности и суетливости. Луна же была непогрешима. Сознание этой истины ни на секунду не останавливало Лилию в упорных и умелых попытках подсиживать сестру. Девочка напоминала кошку, готовящуюся в любой миг атаковать облюбованную ею жертву по ту сторону забора. Но когда она общалась с Яшмой, она сразу же убирала коготки. Лилия могла часами рассуждать о вещах, о которых имела лишь самое отдаленное представление: о последней моде, о слухах из Пхеньяна и Сеула, о разнице между мужчинами и женщинами, о том, что происходило при закрытых дверях, куда их не пускали. Яшма была совершенно ошарашена жгучим интересом новоиспеченной подруги к мужчинам, и не потому, что та была слишком юной, а потому, что она не могла похвастаться какими-либо особыми прелестями. У Лилии была круглая физиономия, весьма типичная для южан и разительно отличавшаяся от деликатного овала лица ее матери – хрестоматийной пхеньянской красавицы. Вплоть до знакомства с Лилией Яшма предполагала, что к чувственным усладам более склонны миловидные женщины и девушки. На поверку оказалось, что это не всегда так.
