– Госпожа Серебро, к вам явился на поклон купец Чун. Я к вашим услугам! – представился из-за двери торговец шелком.

– Прошу вас войти.

Торговец отворил створку и прошел в помещение. За спиной он тащил сумку, полную отрезов ткани и всевозможных безделушек. Чун отвесил глубокий поклон госпоже Серебро. Та жестом указала на ношу у него за спиной.

– Освободитесь от вашего тяжкого груза и присядьте. Устраивайтесь поудобнее. Я уже распорядилась, чтобы слуга принес вам угощение.

– Благодарю вас, госпожа, я недостоин такой милости, – ответил Чун, снимая сумку с плеча и укладывая ее на пол. Торговец уселся со скрещенными ногами на шелковую подушку, которую приготовила для него госпожа Серебро. Валун внес поднос с вином и тыквенными хобакчон. Такие вкусности в ту пору могла себе позволить лишь самая обеспеченная куртизанка.

– Я глубоко опечалена известиями о достопочтенном Пэке, – начала госпожа Серебро. – Он состоял с вами в одной гильдии. Вам ли не знать, что он посещал этот дом со своими товарами еще тогда, когда меня здесь не было.

Вместо ответа Чун лишь склонил голову.

– Были ли вы знакомы с ним, достопочтенный Чун?

– Да, госпожа. Мы – члены одной семьи. Он приходился мне дядей по матери.

– Значит, к вам по наследству перешла территория, на которой он торговал? – осведомилась с неожиданной живостью госпожа Серебро.

Чун, заглянув ей на мгновение в лицо, тихо подтвердил:

– Да, госпожа. Сыновей он потерял давным-давно. Я был ему ближайшим родственником, наследником и наперсником.

– Тогда показывайте ваши богатства, – попросила госпожа Серебро.

Чун начал разворачивать белую ткань, которой была обернута его сумка. Внутри обнаружился деревянный короб, в котором лежали аккуратно сложенные рулоны шелка летних оттенков: светлейшей лазури небес, сероватой зелени глазури селадонов, розоватого цвета азалий, желтого цвета форзиций, изумрудного цвета ивовых веток, а также изящного синего цвета морской волны, идеально подчеркивающего красоту таких умудренных годами женщин, как госпожа Серебро, и пышного красного цвета камелий, оттеняющего пленительную молодость еще подрастающих дев. Чун принес с собой и украшения: серебряные подвески с кораллами и нефритом, которые вызывающе смотрятся, когда их надевают с женским жакетом с глубоким вырезом и без подкладки; парные кольца из эмалированного серебра, янтаря и зеленого или белого нефрита, которые носили друг поверх друга; золотая шпилька[15] для шиньона. За ними из сумки проследовали баночки с душистой пудрой из Англии, кольдкрем из Японии, помада для губ и румяна для щек, масло камелии, которое делало волосы гладкими и блестящими, и шелковый мешочек, содержавший подлинный мускус, который считался действенным средством для возбуждения желания.

Госпожа Серебро отобрала много тканей и косметики, значительно облегчив ношу Чуна. Осмотрев все товары, она вновь обратилась к торговцу.

– Прекрасные вещи. Но нет ли у вас чего-то еще для меня? – спросила она испытующе.

Хотя Чун и Пэк, предположительно, были близкими родственниками, мужчины мало походили друг на друга. Госпожа Серебро знала Пэка многие годы. За его тщедушным телом и услужливым видом скрывалась недюжинная сила, которая позволяла ему даже в старости каждый год путешествовать от побережья Восточного моря [16] до Пхеньяна, а потом следовать до самого Ыйджу, что на границе с Китаем. В прежние годы Пэк добирался даже до Шанхая и Владивостока, однако на момент его кончины большая часть прежних обязанностей была перепоручена молодым коллегам по гильдии. В темновато-желтом лице Чуна сходства с дядей почти что не было. Но его глаза, в которых читалась холодная рассудительность змея, не убеждали госпожу Серебро в том, что этому человеку можно было немедленно довериться.

Из рукава купец достал сложенный лист бумаги, который он подал даме обеими руками. Госпожа Серебро, тяжело вздохнув, вскрыла печать.

Руки задрожали, как и всякий раз, когда она удостоверялась, что перед ней было письмо, написанное рукой ее генерала. Она быстро просмотрела послание, впитывая в себя каждое слово, по капле облегчающее жажду вестей. Генерал благодарил ее за деньги, которые она отправила ему еще прошлым летом, рассказывал о победах и поражениях на просторах Сибири. Солдаты, несмотря на холод и обмундирование, которое смотрелось жалко в сравнении с оснащением противника, были готовы идти за ним в любой бой. Некоторым из военнослужащих удалось вывезти во Владивосток жен и детей, и в свете радостных воссоединений семей генерал тем более чувствовал печаль разлуки с ней и Луной.

Госпожа Серебро осторожно сложила письмо и спрятала его меж страниц книги на столе. Она собиралась, как только останется одна, перечитать его, медленно и с чувством, упиваясь каждой черточкой.

– Благодарю вас, достопочтенный Чун. Когда мне стало известно о гибели достопочтенного Пэка, я сразу подумала, что письмо найдут и все пойдет прахом… Что лишат жизни и нас, и людей, которые сейчас во Владивостоке. Я всю зиму провела в ожидании наихудшего… Даже в постель не ложилась без ножа, чтобы можно было покончить с жизнью, если они явятся. Но никто так и не пришел…

– Те выродки бросили тело, даже не осмотрев его. А то бы дела обернулись именно так, как вы опасались, – выжал из себя Чун. – Дядя хотел завести их в горы, в западню к нашим солдатам. Покончить с начальником полиции и старшими офицерами было бы большой победой… Либо он не отыскал дорогу посреди снега, либо не нашел наших на условленном месте.

Ни Чун, ни госпожа Серебро не озвучили то, что было и без того очевидно: если борцы за независимость не воспользовались отличным шансом взять в плен группку сбившихся с пути японских солдат, то союзники, весьма вероятно, сами пали в очередном сражении, которое останется за пределами исторических хроник.

– Тело вашего дяди никто не трогал, пока вы до него сами не добрались?

– Нет, госпожа. Мне вообще ничего не было известно о произошедшем. Я был далеко на юге. Но местный крестьянин подобрал тело и подготовил его к погребению. Это обездоленный вдовец. У него трое малолетних детей. Но даже на грани голодной смерти он остался порядочным человеком. Он сохранил все личные вещи дяди, пока я не приехал устраивать похороны. Все было на месте, не пропала ни одна монета.

– Это невероятное везение, – пробормотала госпожа Серебро. Она открыла ящичек туалетного столика и вытащила оттуда два мешочка на веревочках, один белый и один красный. Внутри скрывались тяжелые золотые слитки.

– Белый – вам, в благодарность за ваши заботы, – сказала она, передавая мешочки купцу. – А красный – на общее благое дело. Можно ли доверять человеку, который отправится с этим мешочком по ту сторону границы?

– Уверяю вас, госпожа, все останется ровно так же, как если бы мой дядя был жив, – проговорил Чун. – Мы, скромные торговцы, любим золото ничуть не меньше любого другого человека. Но даже у нас есть понятие чести.

– Мне хорошо это известно, достопочтенный Чун. Хочу также отметить, что это не только от меня. Средства пожертвовали практически все куртизанки Пхеньяна. Здесь все деньги, которые мы выручили, разливая выпивку и возлежа с мужчинами, а также продав украшения, приберегаемые на старость.

Вместо ответа Чун лишь вежливо склонил голову.

– Как долго вы будете в наших краях? И когда вас можно ожидать в следующий раз? – спросила госпожа Серебро.

– Я отбываю завтра, с первыми лучами солнца. Если все сложится – вернусь осенью.

– Проведите у нас хотя бы эту ночь. У нас значительно комфортнее, чем на постоялом дворе.

– Благодарю вас, госпожа, но тем я привлеку к нам ненужное внимание. К тому же на постоялом дворе меня поджидают товарищи по гильдии… – проговорил Чун, уже поднимаясь. – Мне пора.