– Давай так, Беляш, разводи костер, пару банок консервов разогреем, бутылочку водяры таки хряпнем и решим, чего с коньяком делать, лады?

Костер горел высотой сантиметров двадцать. Над ним на «шампуре» из арматуры висели подвязанные на проволоке две банки консервов – разогревались. На саму арматуру Беляш нанизал хлеб. Абрис завтрака начал потихоньку вырисовываться.

– Ну, вздрогнули, – сказал Тузик и опрокинул в себя первые полбутылки разом.

– И вам не хворать, – ответил Беляш и присоединился к товарищу.

Сентябрьское утреннее солнце набирало обороты, поднимаясь все выше и выше и нагревая прохладный уже ночами воздух. Друзья поели и приступили к обсуждению плана.

– Ну, чего с коньяком-то делаем? – не унимался Беляш. – Давай жахнем, уж очень охота!

– Тебе чего, водки мало? – ответил Тузик. – Только ж пенсию получили.

– Так это ж на ме-е-есяц. – Беляш грустно вздохнул… – А так хочется праздника для души!

– Ну вот, – ответил Тузик, – на свой вопрос ты и ответил. Давай на праздник какой его оставим, ну или в гости кто зайдет! Это ж такая вещь… До нее тянуться надо, дорасти!..

– Тянуться надо?.. – Беляш хитро сощурился. – А ты знаешь, Серега, почему ты в Холдинге всю жизнь замом работал? Почему тебя выше никто не двигал?

– Почему?

– Да потому что деревянный ты по пояс, причем неизвестно, с какой стороны, и мыслишь узко. Кто ж к таким вещам тянуться-то должен, совсем чердак потек? Тянутся-то люди нормальные к знаниям с умениями, добро творить тоже тянутся – до этого-то точно дорасти надо, не каждый способен, к семье люди тянутся, ну к бабам на крайняк. А ты из обычного, хоть и дорогого пойла культ делаешь. Очнись, Тузик, и так со всех сторон нас оскотинили, только одно осталось – самим скотами не быть, а ты туда же – тянуться надо, мол, к бухлу-то! Нет у нас с тобой праздников никаких, и гостей тоже нету.

– Да? – Тузик почему-то рассердился. – А что делать, если жизнь нас в такие рамки загнала? Я что ль эту пенсию с помойки сам себе придумал, или голубей мне жрать очень охота? Вся страна так живет и ничего, не жалуются на отсутствие праздников!

– Вот и плохо, что не жалуются, – ответил Беляш. – Если б пожаловались вовремя, может, и не жили б сейчас так!

Уговорив во время оживленного спора и завтрака вторую бутылку водки, друзья остались каждый при своем мнении. Беляш задумался, а Тузик все ходил и ходил вокруг костра, бормоча: «Я что ли хочу на помойке жить, мне что ли праздника не хочется… Я что ль виноват, что народу жизни не дают чинуши – руки как снегоуборочная машина, морда как у бегемота…» И, видимо от полученного стресса, не выдержал и закурил…

Бегемотная морда с руками как у снегоуборочной машины, наряженная в форму инспектора по пожарному надзору, вынырнула из ближайших кустов.

– Здраия жлаю, инпетор пжарной храны майор Майоров! Ваши документы! Составляем акт нарушения!

Следом за Майоровым из кустов вылез какой-то хлюпик в МЧСовской форме лет двадцать от роду, видимо, стажер.

Беляш с Тузиком, не ожидая такой экспрессии, дружно рассмеялись.

– А вы, товарищ майор, давно там с курсантом в кустах-то сидите. Не холодно было, или вы в обнимку друг с дружкой? – сквозь смех выдавил из себя Беляш.

Курсант покраснел, а майор, не рассчитывая на столь наглое сопротивление, рявкнул:

– Молчать! Ишь, нарушают тут пожарную безопасность, курят рядом с теплотрассой, а это может быть почти стратегический объект, да еще и издеваются над представителем власти! Да за это, да в былые времена, да знаешь, что с вами сделали б?

– Не знаю и знать не хочу, – резко ответил Беляш. – Ты, майор, пожарник, ты себя с ментами не перепутал? Иди оформляй свой акт, и нечего нас тут лечить, мы леченные.

Майоров от такой наглости просто опешил. Он привык, что нарушители почти всегда лебезили перед ним, извинялись, просили отпустить ну или как минимум договориться. А тут какой-то полубомж внаглую средь бела дня насмехается над ним, самим майором Майоровым! Ну он у меня поплатится!

– Так, – сказал Майоров, – где багор?

– Какой багор, милый? – подключился к разговору сам нарушитель, то есть Тузик.

– Огонь разводите рядом с жилищем, должно быть ведро с водой и багор! – Не унимался госслужащий.

– Та-а-ак, значит, багра нет… – Майоров присел на корточки, осматривая местность в поисках бычков. – А курят тут регулярно?

Не успев получить ответ на свой вопрос, он услышал пронзительный визг курсанта:

– Това-а-арищщщ майо-о-о-ор… гори-и-и-им!

Дело в том, что в поисках вещдоков от былых правонарушений – а уж они-то были – майор присел на корточки рядом с костром спиной к нему, в результате чего длинные полы его плаща спустились в огонь, уже едва тлеющий, но еще вполне жаркий… и потихоньку занялись… Удивленный майор поднялся, не видя, каким бодрым огоньком занялся плащ у него за спиной, и вопросил курсанта:

– Ты чего орешь, идиот?

– Та-та-та-тава-а-арищ майор… – только и мог выговорить курсант.

– У тебя плащ загорелся, мудило, – выпалил Беляш, – на землю, срочно!

Беляш кинулся за одеялом, накрыть майора – простейший способ сбить пламя.

Но огонь в это время перекинулся уже на фуражку, и Майоров, почувствовав его своим затылком, в ужасе заорал курсанту:

– Воды-ы-ы-ы, живо!

В этот раз курсант не растерялся, быстро подхватил стоявшее у костра ведро и, замахнувшись, резким движением надел это ведро на Майорова. Раздалось шипение, пошел пар. Пламя погасло, майор потух.

Но тут из ведра, под которым была голова несчастного майора, раздался дикий визг…

– Ети вашу мать, уроды, вы за это ответите!!!

Вместе с визгом по округе начал разноситься соответствующий запах…

В ведре, разумеется, была не вода. Беляш и Тузик, как образованные люди, не могли не держать рядом с домом ночную вазу, содержимым которой, как оказалось, добрый курсант и окатил Майорова. Ведро сняли. На потерпевшего больно было смотреть. Некогда деловой, уверенный в себе, целый майор стоял, трясся, обтекая желтыми струями. Мокрые волосы, как это ни странно, торчали во все стороны, взгляд у него был жалкий и потерянный. Штрафовать ему больше никого не хотелось.

– Хомячок обоссанный! – выдал Тузик, виновник, в общем-то, происшествия…

Курсант отодвинулся от Майорова подальше. С майором, на фоне отстранения «друга» в виде курсанта, а также на фоне полученного им физического и морального унижения, начали происходить удивительные метаморфозы. Бормотание его вместо слов «ответите еб нах», «накажу банаврот» и т. д., начало включать в себя человеческую речь и, в конце концов, закончилось фразой: «Помогите, мужики, водички принесите, пожалуйста, а то как я в таком виде в машину-то сяду».

– Во-о-от, – сказал Тузик, – можешь же, когда хочешь, по-человечески разговаривать!

– Да не могут они, – грустно констатировал Беляш. – Все эти держиморды околоточные, бесконечные проверяющие, менты, пожарники, главные по мусору, распределители благ, госслужащие с медной мордой не могут. Только вот так, когда ведро с говном на башку им напялишь, только так в людей и превращаются и никак иначе, без вариантов!

– Лан, Беляш, харэ разглагольствовать, – ответил Тузик, – гаси костер, пока еще кто-нибудь не загорелся, а я за водой метнусь. А ты, – обратился он к курсанту, – хватай своего Феникса, и валите в машину, только на сиденье тряпок каких-нибудь накидай, если не хочешь химчистку делать. Воды-то я вам тоже не из артезианской скважины принесу – лужа тут рядом большая…

Тузик схватил ведро и скрылся с ним в ближайших кустах, обогнув которые и пройдя еще метров сто пятьдесят – двести, можно было выйти к огромной луже – естественному водоему, который жители теплотрассы использовали как источник технической воды – помыть ноги или постирать шмотки. По-научному, то есть говоря государственным языком, наличие этой лужи вблизи теплотрассы называлось «доступное водоснабжение».

Майор вместе с курсантом ушли в другую сторону – к дороге – к улице Подольских Курсантов. Машина, на которой они приехали, находилась, очевидно, именно там.