Мы видим, что такие исследования начинаются с семиотически выстроенных актов наименования. При этом вторичноязыковые свойства текстов анализируются по параметрам, которые как раз являются актуальными для исследователя. Затем результаты параметризации собираются в парадигмы, чтобы - как в лингвистике - изучить характер их регулярности. Тем не менее цель этого процесса - и я хотел бы отдельно подчеркнуть это - не анализ лингвистических фактов, а интерпретация текстовых и более общих культурных закономерностей путем формализации семантических / идеологических признаков. Речь в данном случае идет не столько о специфике или уникальности творческого процесса, сколько об универсальных принципах, лежащих в основе текстов и культурных феноменов. Когда я говорю, что изначально встает вопрос о регулярности связей, из этого, конечно, следует, что на втором этапе должна возникнуть проблема взаимоотношения регулярного и нерегулярного. Как в рамках текстов, так и культуры в целом только это взаимоотношение (или противостояние) может, с одной стороны, создавать фундамент, стабильную основу, а с другой - задавать динамику, изменения. И здесь мы возвращаемся к исходной сфере интересов филологии, которая в конечном счете нацелена на изучение культуры в целом и в ее частных проявлениях как особенности человеческого существования и которая - как показывают современные исследования в смежной области естественных и гуманитарных наук - в будущем станет занимать всё более важное место в изучении человеческого сознания.

Таким образом, круг замыкается: широкий, общий филологический подход, который с течением времени после многих открытых или скрытых методологических дискуссий привел к заметной дифференциации научных дисциплин, сегодня может получить вторую жизнь, но на этот раз - на основе различных междисциплинарных подходов. Выбор одного из них уже не кажется неизбежным - решающее значение имеют полученные результаты. Впрочем, можно не сомневаться: самостоятельным дисциплинам, которые прямо или косвенно выстроили свою терминологию на семиотическом фундаменте, в ближайшие годы придется основательно разобраться с возможностями систематизации, предлагаемыми семиотикой, а семиотика, в свою очередь, не сможет игнорировать результаты, полученные в рамках отдельных научных областей. Вполне вероятно, что в будущем в этой сфере начнется новая интенсивная методологическая дискуссия.

Перевод: Даниил Бордюгов

Формализм, структурализм и семиотический подход[3]

Литературные тексты представляются в принципе открытыми для понимания каждым, по крайней мере многие имеют о них некоторое мнение. Кажется, что каждый каким-то образом вправе высказать нечто «по поводу» таких текстов, даже если высказывания эти не слишком обоснованы или не поддаются обоснованию вообще. К тому же речи такого рода часто произносятся с намерением открыть «истинный смысл» некоторого текста и наделены в таком случае обычно признаками аподиктического, во всяком случае в значительной степени не поддающегося релятивизации, высказывания. Если «свидетельств истины» оказывается несколько, то различия между ними нередко объясняются неспособностью верного прочтения или понимания, недостаточной информированностью, а то и просто «неверным сознанием»; у каждого оказывается своя «теория», свой ключ к пониманию текста.

Что же касается «древних», «темных» и иных «герметических» текстов, т. е. текстов, смысл которых не открыт для непосредственного восприятия, то их чаще всего оставляют в компетенции профессиональных «толкователей текста» (филологов, литературоведов); «современными» текстами в случае необходимости займется литературный критик.

Для уяснения содержания «темных» текстов явно требуется особое знание, компетентность, которой располагает не каждый и которая позволяет сначала определить место текста в более широком контексте, чтобы затем «интерпретировать» его с учетом находящихся за его пределами дополнительных данных, т. е. выявить в таких текстах то, что не может быть замечено непосредственно и сразу. Таким образом, если в нормальной ситуации читатель кажется достаточно информированным для того, чтобы понимать определенные группы текстов, то для «исторических» текстов требуется дополнительная информация, без которой высказываться по их поводу невозможно.

В действительности же одних этих способностей интерпретатора все же недостаточно. Чтобы высказывание о тексте не было притянутым за волосы, односторонним и т. п., нужно по меньшей мере учитывать релевантность и особенности методики, используемой при интерпретации текста, а также общие и частные характерные черты литературных текстов.

По степени осознанности предпосылок понимания и объяснения, включая саморефлексию этих процессов и учет связей, существующих между постановкой вопроса, исходными гипотезами и взаимозависимостью методов анализа и отображения, подходы к тексту могут быть разделены на подход, основанный на «здравом рассудке», на общий «филологический» и на строго «научно отрефлектированный». Этим подходам мы обязаны накопленными за всю историю работы над определением смысла и функций текстов, с одной стороны, очень обширным собранием литературоведческих понятий, а с другой стороны - множеством «теорий», «методов» и вариантов «методологии». Общим для всех этих усилий - хотя каждый при этом действовал по-своему -было стремление создать более или менее последовательно систематизированные категориальные предпосылки для описания, каталогизации и объяснения текстов, а также общие теоретические основы оптимизации высказываний о текстах. Необходимость все новых методологических предложений обычно обосновывается «односторонностью» какого-нибудь из прочих «методов», а сами предложения преследуют в качестве цели чаще всего серьезное изменение целых направлений исследования на базе «новой методологии». Подобные внутридисциплинарные дискуссии находят выражение в критической проверке, отбраковке, улучшении и расширении:

a) подлежащего отныне изучению материала,

b) особо ценимого соответствия поставленных проблем (и намеченных целей) и

c) «новых» методов исследования.

Переломная ситуация такого рода наблюдается с 60-х годов и в литературоведении: формулируются, обсуждаются, усваиваются или отвергаются «методы»; выдвигаются требования «прикладной методологии», чтобы преодолеть разрыв между якобы существующим избытком теоретических построений и практикой интерпретации текстов. В ситуации, когда литературоведческая деятельность оказывается пораженной общей неопределенностью, возникает желание получить ясное подручное средство, позволяющее определить, какой из предложенных «методов» является «правильным», «более эффективным», «менее односторонним», «более многообещающим», «более релевантным» и т. д. и каким образом оценить соотношение «методов» друг с другом. Если отвлечься от поверхностных явлений в области методологии, при поиске новых литературоведческих подходов речь шла о:

• рассмотрении основных предпосылок научного анализа текстов и научных высказываний о текстах, их специфике и содержании,

• провозглашении соответствующего определенного теоретико-познавательного интереса и

• новом определении предмета исследования в литературоведении и его гипотетическом предварительном структурировании.

Прежде чем перейти к принципам формализма, структурализма и семиотики, необходимо со всей ясностью констатировать, что хотя русский формализм, структурализм, а также семиотика направлены на специфические свойства и семантические, а также прагматические функции (способы порождения смысла, социальные и культурные факторы) - также в различной степени интенсивности - искусства и литературы, однако эти научные направления не выработали аналитической техники, которая характеризовала бы исключительно искусство и литературу. Если бы проблема заключалась только в «технике», то следовало бы искать вопросы и ответы, которые в названных направлениях не находятся на переднем плане. Дело в том, что если понимать под «анализом» только определенный исследовательский инструментарий («метод в узком смысле»), то его следовало бы реконструировать специально для формализма, структурализма и семиотики, одновременно указав при этом, что в результате эти направления были бы представлены односторонне и в отчасти периферийных аспектах их общей системы. Если же понимать под «анализом» не только всего лишь «методы в узком смысле», но и учитывать предполагаемые всяким анализом методологические моменты (предмет исследования, цели, исходные предпосылки), то станет ясной также связь, существующая между концептуальным подходом в целом и «методами».