Алек негромко позвал:
— Федор Андреевич!
Артем не пошевелился. Тогда Алек, вспомнив его особенность ничего не слышать, когда он думал о чем-нибудь, положил ему руку на плечо. Артем поднял голову.
— Что зажурился, Федор Андреевич? — мягко спросил Алек. — Какие-нибудь неприятности?
Артем ничего не ответил, не улыбнулся, и Алек понял, что его что-то мучает.
— Ну что с тобой, Федор? — повторил Алек. — Скажи, легче станет.
— Ерунда все… — с тоской проговорил Артем, глядя на Алека грустными глазами. — Ты что же думаешь, мне хорошо живется? Один я, понимаешь, один. Ты вот нашел свое счастье… Нет, нет, ты не думай, я не завидую, я рад. Но иногда мной овладевает такая тоска… В Россию бы мне…
— В Россию все хотят, Федор Андреевич.
— Я понимаю. Это так, к слову. Обычно плохое настроение у меня бывает редко, за работой забываюсь.
— Ты бы нашел себе подругу по душе. Сколько их тут…
Счастливый Алек был готов подарить Артему всех австралийских девушек.
— Если бы все решалось так просто, — невесело усмехнулся Артем. — Ведь сердцу не прикажешь. Не в магазине костюм выбирать, а друга на всю жизнь. Пока не встретил такую. Ну, ладно. Не будем больше про это. Все в порядке.
Артем встал, улыбнулся, но тоска в глазах его осталась.
Сейчас, идя по залитой солнцем улице, Алек вспомнил Айну, ее улыбку и с еще большей силой ощутил полноту своего счастья. Ему даже как-то совестно было перед Артемом. Чем же помочь другу? В таких делах помочь трудно. Правильно сказал Федор: не костюм в магазине выбираешь…
До начала митинга Алеку нужно было зайти к Роберту Дэви. Он работал кузнецом на одном из металлургических заводов компании «Брокен Хил». Вчера они вместе придумали кое-что на случай, если Полиция попытается сорвать митинг.
Дэви уже ждал его. Увидя Алека, Роберт засмеялся:
— Здоро́во! Все приготовлено, Лонг Алек. Пошли. Часика два им придется помучиться…
— Ты ничего не забыл? Взял инструмент?
— Я же сказал — пошли.
Роберт взвалил на спину небольшой, но, видимо, тяжелый мешок, и они зашагали к Гамильтон-скверу, где Алек должен был выступать. Минут через пятнадцать они дошли до места. Здесь Алек встретил нескольких своих знакомых. Они подходили к нему, жали руку, спрашивали о новостях. Ведь он, редактор газеты, должен знать больше остальных. Мало-помалу собралась порядочная толпа. Алек встал под деревом, поднял ладонь кверху, начал:
— Леди и джентльмены! Сегодня митинг будет проходить несколько необычно. Вы, вероятно, уже слыхали, что полиция запретила нам публичные выступления? Поэтому я буду медленно передвигаться по улице, а вы потихоньку следуйте за мной. Я думаю, что вы услышите все.
В толпе засмеялись:
— Валяй, говори на ходу, Алек. Для нас все равно.
Алек начал говорить. Он делал несколько шагов, останавливался, говорил, снова медленно двигался и снова говорил. Люди следовали за ним. Так спокойно прошло около получаса, но вот появился полицейский. Квартальный Джек Вебстер. Джека многие знали и встретили его шутками:
— Тебя только и не хватало здесь, Джек. Ты, наверное, хочешь помешать нашей прогулке?
— Кончайте говорильню, — заорал полицейский, пробиваясь к медленно двигающемуся Алеку. — Закрывай собрание! Или ты не знаешь постановления начальника полиции?
— Здесь нет никакого собрания, сэр, — сделав невинную физиономию, проговорил, останавливаясь, Алек. — Я разговаривал с приятелями и шел, куда мне надо. Сам не понимаю, почему люди следуют за мной.
— Не валяй дурака. Сейчас же расходитесь и прекратите митинг, не то ты прямым ходом отправишься со мной в тюрьму.
— За что? Нигде не сказано, что социалистам запрещено ходить по улицам.
Препирательство, вероятно, продолжалось бы еще некоторое время, но пришел другой полицейский, отозвал Вебстера в сторону и что-то зашептал ему на ухо.
— Ладно, сейчас, — недовольно отмахнулся Джек и погрозил кулаком Алеку: — К сожалению, я должен уйти, но я вернусь через двадцать минут. Чтобы здесь не было ни одного человека. Вы поняли?
— Не беспокойся, Джекки. Все будет ол райт. Можешь уходить спокойно. Мы тебя не подведем, — заорали из толпы. — Проваливай побыстрее.
Когда полицейские ушли, Алек, улыбаясь, сказал:
— Надо менять тактику. У меня еще есть что сказать вам, а он ведь вернется и не даст говорить. Пожалуй, я залезу на дерево.
— Лезь! Оттуда мы услышим тебя еще лучше.
Алек влез на дерево, уселся поудобнее на сук и снова начал говорить. Но не успел он произнести и двух слов, как снова появился Вебстер.
— Теперь ты забрался наверх и продолжаешь болтать оттуда? А ну слезай сейчас же!
— Мне здесь удобно, сэр, — потешался Алек. — И я молчу.
— Слезай немедленно. Не то я тебя сниму сам…
Под свист и улюлюканье Вебстер полез на дерево.
— Не лезьте на мою ветку, сэр, — испуганно закричал Алек. — Она не выдержит двоих!
— Слезай!
— Но вы меня арестуете тогда, сэр?
— Там будет видно. Слезай.
— Я не хочу в тюрьму, — издевался Алек.
Вебстер перебрался поближе к Алеку. Ветка затрещала и обломилась. Под восторженный гогот толпы оба неуклюже спрыгнули на землю.
— Я же вас предупреждал, сэр, — проговорил Алек, обтирая платком поцарапанные руки. — Так должно было случиться. Вы не ушиблись?
— Ну вот что, — строго сказал полицейский. — Хватит шуток. Я тебе говорю в последний раз. Прекращай митинг и не заставляй меня тащить тебя в тюрьму.
Он повернулся и, грубо расталкивая людей, ушел.
— Давай дальше, Лонг Алек. Он больше не придет. Ты же еще не кончил?
— Ладно, парни, продолжим. Но для этого надо прежде произвести кое-какие работы. Роберт, иди сюда, — позвал Алек стоящего невдалеке Дэви. — Я думаю, что этот столб подойдет? — Он встал у фонарного столба: — Начинай, Роберт.
Дэви подошел, вытащил из своего мешка две толстые цепи с кандалами на концах, обкрутил их вокруг столба, надел кандалы на руки и ноги Алеку, защелкнул их и приклепал к столбу.
— Что ты делаешь? — завопили в толпе. — Зачем это надо?
— Пусть теперь попробуют увести меня отсюда, — засмеялся Алек. — Потребуется время. А мы поговорим.
Рабочие зааплодировали. Поняли, что задумал Алек.
— Итак, — начал Алек. — Все вы читали листовку, выпущенную комитетом борьбы за свободу слова, «Обращение к здравому смыслу»? В ней сказано обо всем, что нас волнует. И о свободе слова тоже. Мы имеем право на свободу слова, на забастовки, на объединения в партии и союзы. Почему правительство устраивает гонения на социалистов? Да потому, что они говорят правду. А правда для них хуже смерти. Сейчас наши ораторы говорят повсюду, в разных местах Брисбена. У нас нет разрешения от полиции, но мы не сдадимся и будем говорить хоть в таком виде… — Он потряс цепью. — Мы не предадим…
— Полиция! — вдруг закричал кто-то перепуганным голосом, и, раздвигая людей, к Алеку подъехала тюремная карета с решетками на окнах, запряженная двумя лошадьми, — «черная Мери», как ее называли австралийцы. С подножки соскочил Вебстер и еще один полицейский.
— Продолжаешь болтать языком? Я так и знал! — заревел вконец обозленный Джек, почувствовав в неповиновении Алека удар по престижу власти. — Сейчас ты замолчишь надолго. Поехали!
— Я не могу отойти от столба, сэр, — жалобно проскулил Алек. — Рад бы, но не могу… — И продолжал своим обычным голосом, обращаясь к рабочим: — Конституция разрешает митинги по воскресеньям, а начальник полиции издает запрещающий циркуляр. Разве мы живем не в свободной демократической стране? Разве это свобода слова, которую нам даровала конституция? Мы даже не имеем права…
— Замолчи! — закричал Вебстер. Он дернул Алека к себе и только сейчас заметил цепь и кандалы на его руках.
— Эй, люди! — обернулся он к толпе. — Нет ли у кого-нибудь из вас ножовки и хорошего зубила? Ведь надо же освободить человека.
— Освободить, чтобы увезти в тюрьму, Джек? Мы тебя понимаем. Но мы не носим с собою инструмент, когда ходим на прогулку в воскресенье, — хохотали рабочие. — Давай, Лонг Алек, давай!
