— Здорово. Будем знакомы. Новиков Николай. Можешь звать Колькой, — проговорил он, присаживаясь на бревно, на котором сидел Лешка. — Прежде всего спасибо. Выручил. Я фараонов сразу заметил, когда они еще по берегу шли… А тут ты подвернулся. Удачно получилось.
— Шел бы ты к черту со своим спасибо, — проворчал Лешка. — Чуть не втянул меня в историю. Забирай свой мешок и будь здоров. Чтобы я тебя больше не видел…
Матрос засмеялся.
— Не сердись. Знаешь, как ты нас выручил? — становясь серьезным, сказал Новиков. — Не меня одного, а многих. Не думай, это не для торговли…
— А что это? — полюбопытствовал Лешка.
Матрос помолчал и опять без всякой улыбки сказал:
— Раз не посмотрел сам — хорошо. А я говорить не буду. Не к чему. Можешь только мне верить. Не на продажу и не для денег. Тебя-то как зовут?
Лешка назвался. Злость его прошла. Ему нравился этот матрос. Он поверил ему и уже был рад, что попал в какую-то таинственную историю. Не всякому выпадает такое. Будет что рассказать товарищам. Но, как бы читая его мысли, Новиков проговорил:
— Можешь хранить тайну? Ну и хорошо. А то фараоны хитрые. Сразу пронюхают… Тогда нам не поздоровится…
— Кому это вам?
Матрос пропустил вопрос мимо ушей и стал прощаться:
— Спасибо еще раз, Леша. Приходи на «Аретузу». Пароход покажу. Приходи завтра. Ладно? Я завтра на вахте. Буду ждать. Ну, прощай.
Новиков вытащил мешок из лодки — он оказался тяжелым, — взвалил его к себе на плечо и, не оглядываясь, пошел в сторону. Лешка погреб к Вольдемарсу. Из головы не выходили его новый знакомый, этот странный мешок и таинственные намеки Новикова. Что бы все это могло значить?
На следующий день он пошел на «Аретузу». Николай драил медяшку на мостике и сразу заметил Лешку. На этот раз матрос был в голубой застиранной английской робе с разноцветными пятнами масляных красок на ней.
— Погоди немного, — сказал Николай, пожимая Лешке руку. — Потом покажу пароход.
Лешка отказался. Смотреть ему было нечего: он видел пароходы и получше.
— Куда вы на этом корыте плаваете? — спросил Лешка.
— Это ты правильно. Истинно корыто. Все валится. За что ни возьмись. На днях лебедки прогревали, так боцмана чуть не обварило. Пар как шарахнет! Клапан из магистрали вырвало. Пойдем в кубрик, тебе одну штуку покажу. Хочешь закурить? Голландские.
— Не курю, — отказался Лешка и покраснел.
— Не пьешь, не куришь, девочек не любишь! На что ты тогда годен? — пошутил Новиков. — Давай пошли.
Они спустились вниз, по захламленной палубе прошли на нос. Полубак делился на две половины. Справа жили матросы, слева — кочегары. Новиков открыл дверь. Они вошли в темноватый кубрик с двухъярусными деревянными койками. Посредине стоял стол и несколько грубо сколоченных табуреток. Свет в кубрик проникал через мутные стекла иллюминаторов. В нос Лешке ударил затхлый запах плохо высушенной одежды.
— Вот так и живем, — сказал Колька. — Иди сюда.
Он покопался под матрацем своей койки, достал коробочку, протянул Лешке:
— Обращаться умеешь?
Это был миниатюрный стереоскоп с пачкой красочных парных открыток. Лешка вставил в станок первую попавшуюся, и чудесная панорама Лондона с Вестминстерским аббатством предстала перед его глазами. Вид был объемный.
— Здорово! — восхитился Лешка. — Красота какая!
— Купи.
— Столько денег нет.
— А сколько есть?
— Нисколько нет.
— Эх… Жаль, — огорчился матрос. — Может, знаешь, кому продать? Я бы его сам загнал, да не успел, а времени уже не осталось. Пароход сегодня уходит. Штука хорошая, английская. Как говорят, сам бы ел, да деньги надо.
— Кому продать, не знаю, — сказал Лешка, торопливо вставляя карточки в стереоскоп: хотелось успеть посмотреть все.
— А, черт с ним! Бери так. Дарю его тебе, — вдруг решил Новиков. — Мой подарок.
— Да ты рехнулся совсем. С чего это я у тебя подарки принимать буду? — рассердился Лешка и положил стереоскоп на стол. — Миллионер какой нашелся…
— Бери. Не обижай моряка. Мне он совсем не нужен. Надоел. А ты к следующему приходу каких-нибудь выпусков с приключениями принеси. Ладно?
— Я тебе и так принесу, без этого.
Новиков настаивал, но Лешка стереоскоп не взял. Они вернулись на мостик.
— Будь здоров, Леха, — помахал рукой Колька, когда Лешка спускался по трапу. — Приходи через двадцать дней!
Через двадцать суток, когда «Аретуза» вернулась из рейса, Лешка с томом «Рокамболя» под мышкой зашел на пароход. Новиков встретил его как старого знакомого:
— Ты тут посиди немного, я скоро окончу работу. Сходим в «Русалку», я тебя пивом угощу. Ладно?
— Нам нельзя туда в форме. Строго запрещается.
— Ничего. В «Русалке» ваши никогда и не бывают. Туда только моряки ходят.
Через час Новиков с Лешкой уже сидели в маленьком подвальчике в конце Мельничной улицы и пили холодное рижское пиво.
— Что у нас в этом рейсе случилось, не поверишь, — говорил Новиков, отпивая из кружки. — Ты только послушай. Пришли мы в Вестхартлепуль вечером. Все подготовлено: стрелы подняты, трюмы открыты. С утра должны выгрузку начать. Не тут-то было. Грузчики с плакатами стоят у парохода стеной, работы не начинают. Ясное дело — стачка. Требуют повысить ставки. Ну, они стоят, мы стоим. Вдруг свистки, свалка, полиция оттесняет грузчиков и каких-то хмырей приводит на судно. Мы сразу поняли. Штрейкбрехеры. Знаешь, что это такое?
Лешка отрицательно покачал головой. Новиков объяснил и продолжал:
— Ну, вот. Штурман вышел, кричит: «По лебедкам — становись!» На лебедках наша команда по договору должна стоять, а мы — ни с места. Такое зло на этих сволочей взяло! Предают своих же товарищей-грузчиков… Ну, мы у лебедок стоим и не работаем. Те, сукины дети, подойти боятся. Выбежал кэп. Пузом трясет, орет: «Я вас всех в Риге в полицию сдам. Немедленно приступить к работе!» Тут боцман наш набрался храбрости и говорит: «С этими штрейкбрехерами работать не будем, господин капитан. Как хотите». Полиция видит такое дело, как бы хуже не вышло, забирает свою банду и на берег. Грузчики кричат, улюлюкают, свистят. Только на следующий день начали работать: хозяин пошел на уступки…
— А если бы не пошел?
— Работы бы не начали. Стачки продолжаются неделями, а штрейкбрехеров на все пароходы не найдешь. Рабочие там организованные. Сила. Хозяева боятся стачек… Да ты что, про это никогда не читал? Ладно, дам я тебе одну книжицу, только никому ни гу-гу.
— С вами что теперь будет? Отдадут в полицию?
— Нет, обошлось. Старик-то наш в общем неплохой, понимает, что к чему. Поорал, попугал, но ничего в Риге не заявлял. Во всяком случае, до сих пор ничего не было. Да ты пей, пей. Я еще возьму.
— Не нравится мне, — сказал Лешка, отодвигая кружку. — Горькое какое-то. Хватит.
— А я так люблю пиво, — засмеялся Новиков. — Могу восемь кружек подряд выпить.
Они просидели в «Русалке» около часа. Новиков рассказывал про плавания, про Лондон, в котором был несколько раз, про французов и про то, как они пьют вино с утра до вечера и пьяными не бывают, про шторм в Бискайском заливе, когда у них смыло палубный груз. Но о чем бы ни говорил матрос, Лешка чувствовал, что думает он совсем о другом, мысли его далеко от Биская… Он несколько раз прерывал свой рассказ, взглядывал на стенные часы, смотрел на дверь.
«Не иначе ждет кого-то», — подумал Лешка и сказал:
— Я, Коля, пожалуй, пойду. Времени много.
Новиков его не задерживал и даже, как показалось Лешке, облегченно вздохнул:
— Ну давай, если торопишься. А я еще посижу. Тут парень один должен зайти… Мой дружок. За «Рокамболя» спасибо. Почитаем. Страсть люблю всякие приключения. Ты приходи на «Аретузу».
В этот раз Лешка на «Аретузу» больше не пошел, а в следующий снова навестил Новикова.
— Ты что ж не приходил? Я тебя ждал, обещанную книжку приготовил. — Он опасливо оглянулся на дверь. В кубрике никого не было. Новиков вытащил из вентиляционной трубы тоненькую книжку, протянул ее Лешке: — Можешь не возвращать. Только смотри, аккуратно. Запрещенная. Никому не показывай, а то влипнешь в историю. Спрячь подальше. Ну, как дела? Скоро кончаешь училище? Потом куда? В мореходные классы? Господином офицером станешь, может, на один пароход попадем, тогда ко мне и не признаешься. Гонять будешь, работу проверять, штрафовать. Так?
