— Мне не нужны ваши объяснения, — высокомерно бросила девушка. — Будет лучше, если вы уйдете. Мне не хочется разговаривать с вами.

— Как угодно. — Глаза Алексея похолодели. — Очевидно, вы никогда не поймете людей, которые живут хуже, чем вы. Прощайте. — Он отошел и смешался с толпой.

— Не следовало разговаривать с ним таким тоном, — прошептал Лёсик. — Изобьют нас, чего доброго, в лучшем случае. Пришлет ваш друг несколько солдат… Только бы выбраться отсюда невредимыми, потом сочлись бы…

— А вы трусишка, подпоручик Нечаев, — засмеялась Тина. — Не посмеют нас тронуть.

— Нет, я совсем не напуган, Тина. Просто не стоит махать красным перед быком. Всегда и везде надо быть дипломатом, а потом уж, когда представится случай, наносить удар. Разве не так, Марк?

— Так, — проговорил до сего времени молчавший Буткевич и, как будто отвечая на свои мысли, добавил: — Да, удар должен быть верным и неожиданным. Но каков гусь, а? Невероятно! Лешка Чибисов — революционер, агитатор! Солдаты — темный народ. Что с них спросишь? Куда поведут, туда и пойдут. Но он-то ведь настоящий поджигатель. Слышали, что говорил? Такие люди опасны для общества.

— Оставьте, Марк. Что они могут? Ничтожества! Вы слишком переоцениваете таких, как Чибисов.

— К сожалению, как видите, эти люди могут многое. Подняли солдат на демонстрацию, сорвали бал, а могли поднять и на худшее.

— Потише, потише. Не говорите так громко. Ведь они рядом стоят, — попросил Нечаев. — Ни к чему дразнить гусей.

Но на них никто не обращал внимания. Солдаты уже покидали сад. Они шли на берег реки Аа, где веселился простой народ. Там они были желанными гостями. С ними шел и Алексей. Всю ночь продолжались летучие митинги. Солдаты братались с рабочими. Они закрепляли союз для предстоящих боев.

Тина с Буткевичем и Нечаевым беспрепятственно, как и все гости, ушли из опустевшего сада. По-прежнему горели разноцветные фонарики, полыхали и коптили плошки, но не видно было разряженных дам, блестящих офицеров, важных штатских господ во фраках. Все разбежались по домам. Только в обеденном зале официанты все еще охраняли накрытые столы да комендант сидел в своей квартире с обвязанной мокрым полотенцем головой, проклиная сегодняшний день, предвидя большие неприятности по службе.

— Прощайте, Марк, — ласково сказала Тина Буткевичу, когда после длительного путешествия пешком, а потом на простом извозчике добрались до ее дома. — Очень жаль, что сорвался такой прекрасный бал. Так хорошо начался и так печально закончился. Правда, я не очень горюю. Я люблю сильные ощущения, а то, что мы сегодня пережили, немного пощекотало нервы. Не огорчайтесь. Мы еще потанцуем с вами. Можете поцеловать меня в щеку, если это вас немного утешит.

— Тина! — радостно воскликнул Марк и крепко прижал ее к себе.

— Я этого не разрешала, — сказала девушка, освобождаясь из его объятий. — До свидания!

Марк не торопясь побрел по улице. Из головы не выходил Алексей Чибисов. Нет, в самом деле, от таких людей общество должно быть освобождено. Недаром он всегда чувствовал неприязнь к Лешке. Всегда, даже в первых классах реального. Теперь же, когда выяснилось, что у них крайне противоположные политические взгляды, неприязнь эта усилилась. Революционер-агитатор! Никакие разумные доводы на них не действуют. Агитация может разрушить все общество до основания. Значит, надо находить другие методы борьбы с ними. Удар должен быть точным и неожиданным…

Марк остановился. Он стоял у большого скучного дома. На доске, привинченной к массивным дубовым дверям, тусклым золотом было написано: «Полицейское управление».

«Вот куда привели меня ноги, — подумал Марк, разглядывая вывеску. — Значит, судьба».

Он постоял еще несколько секунд и решительно взялся за ручку двери.

25

Кирзнер долго разыскивал «Эклипс». В порту ему сказали, что буксир с утра ушел за песком, а вот возвратился ли он в Ригу, не знают. Ищите в Экспортной гавани, где обычно ставят баржи. В указанном месте буксира не оказалось. После длительных расспросов Бруно Федорович выяснил, что «Эклипс» пошел к угольному причалу принимать дрова, которыми топили котлы. Здесь он его наконец обнаружил.

Вся команда, не исключая капитанов, занималась погрузкой топлива. Увидя Кирзнера, капитаны бросили работу и, приказав остальным продолжать, подошли к нему.

— Вот неожиданный гость! Зачем пожаловал, Бруно? Хочешь прокатиться на «Эклипсе»? — спросил капитан Лудум, обмениваясь с Кирзнером рукопожатием. — Это можно.

Кирзнер не принял шутки. Не улыбнулся.

— Мне с Чибисовым поговорить нужно. За тем и приехал.

— Это тоже можно. Леша! — позвал Лудум, и капитаны деликатно отошли в сторону, понимая, что разговор должен происходить с глазу на глаз.

— Был вчера в гарнизоне? — вместо приветствия спросил Кирзнер.

— Был, Бруно Федорович.

— Выступал? Речи говорил?

— Говорил. — Глаза у Алексея загорелись. — Демонстрация прошла отлично, Бруно Федорович. Организовано все было как надо. Хозяева и гости разбежались, а солдаты показали высокую выдержку. Молодцы! Так что все хорошо.

— Хорошо, да не очень, — поморщился Кирзнер. — Для тебя не хорошо.

— А что случилось? — с тревогой спросил Алексей.

— На тебя донес один из твоих бывших соучеников по реальному.

— Буткевич?

— Он.

— Не может быть! Как же вы узнали?

— Ну, это чистая случайность. Буткевич пришел в полицейское управление рано утром. Там никого не было, кроме дежурного офицера и… Буткевич сказал, что вернулся из Усть-Двинского гарнизона, где большевистский агитатор призывал солдат к бунту, дело чуть не кончилось кровопролитием, и если бы не дисциплинированность офицеров, то… «Вы знаете этого агитатора?» — спросил полицейский. «Да, это Алексей Чибисов, из мореходной школы…» Дежурный приказал ему написать обо всем, а наш человек, при котором происходил разговор, разыскал меня и сообщил, что слышал. Вот такие дела.

— Действительно скверно.

— И даже очень. Понимаешь, солдат они сейчас не тронут, ничего сделать им не могут. Гарнизон бурлит, и его лучше не трогать. Власти прекрасно это понимают. Тем более что обошлось без выстрелов. А вот с тобой и другими агитаторами полиция постарается при первой возможности свести счеты. Если тебя схватят, а это обязательно случится, если ты останешься здесь, тюрьма обеспечена, и на долгий срок. Ты для них старый знакомый.

— Что же делать, Бруно Федорович?

— Что делать? — Кирзнер нахмурился. — Тебе надо немедленно покинуть Ригу. Сегодня же. Времени терять нельзя. Завтра донесению Буткевича дадут ход, и тогда уже будет поздно.

— Покинуть Ригу? — переспросил огорченный Алексей. — Все бросить? А как же вы, работа, мореходная школа, отец?

— Придется. Мы без тебя справимся, а учиться можно и в другом городе. Сколько тебе еще до диплома штурмана?

— Один год.

— Ну вот видишь, недолго. Поезжай в Херсон. Там тоже есть мореходное училище. Я дам тебе письмо к хорошему человеку, преподавателю в этом училище. Он поможет. Получишь немного денег на первое время. Помощь партии. Вот так. Давай прощаться с «Эклипсом». Получи у хозяев что причитается, переодевайся в чистое, и пошли.

Алексей побежал переодеваться, а Кирзнер подошел к капитанам:

— Забираю у вас матроса. Заплати ему, Альфред, что положено. Больше он не придет. Если будут спрашивать, скажешь, что ушел, а куда — не знаешь.

Старик Казрагс понимающе кивнул. Он много прожил и научился не задавать лишних вопросов. Капитан вынул из кармана потертый бумажник и протянул Кирзнеру красную купюру — десять рублей.

— Это то, что он заработал. Больше я не могу дать.

— Я знаю, Альфред. Спасибо за все.

Спустя два часа Алексей и Кирзнер стояли на Ратушной площади.

— Встретимся на вокзале в восемь вечера у кассы. Я принесу тебе письмо и деньги. Попрощайся с Иваном Никандровичем. Успокой его как сможешь. Можете не увидеться долго. Лучше не говори, куда едешь. Так будет спокойнее. Ну, до вечера.