Уже суровая зима сменила осень, затем наступила весна, за ней пришло лето, а черноморцы все бьются и бьются с врагом, не отступая ни на шаг. Много истребили они ненавистных захватчиков. Но слишком неравные силы: на каждого моряка тысяча идет. И в долгих кровопролитных боях вновь стали иссякать силы черноморцев.
Пришел час, когда решили моряки в последний раз броситься на врага, погибнуть в неравном бою, смертью своей преградить путь захватчикам.
И тут к ним опять пришла Мать. И снова сыновья услышали ее чуть печальный и торжественный голос.
— Сыны мои! — сказала Мать. — Я люблю вас больше всего на свете. Скажите мне: «Мать, идем с нами в бой!», и я смело пойду в любую минуту. Велика моя любовь к Отчизне, к вам, родные мои, сильна моя ненависть к врагу… Но я уже стара. И я отдаю вам самое дорогое, что у меня осталось, — свое сердце!
Пораженные, смотрели братья на Мать свою, не в силах проронить ни слова.
Мать!.. В мире нет ничего более святого и бескорыстного, чем твоя великая любовь. Нет чувств нежнее и чище, сильнее и неизменнее, чем твои материнские чувства. Нет ничего богаче твоего сердца — неисчерпаемого источника силы.
Даже враги затихли, потрясенные силой материнского величия.
Она стояла в лучах заходящего солнца, на самой вершине годы, которую обороняли ее сыновья, и казалось, что это она, а не солнце, излучает золотистые лучи, озаряя все вокруг ярким светом. Из груди медленно падали на исстрадавшуюся горячую землю тяжелые капли крови.
И моряки с удесятеренной силой вновь ринулись на врага. Они дрались с такой яростью, с такой отвагой, с какой еще никто и никогда не бился! Падали, поднимались и вновь бросались на фашистов. Из многочисленных ран их струилась кровь.
Но они не умирали! Ибо нельзя было убить, уничтожить Материнское Сердце! И пока оно билось, они были бессмертны.
И враги не могли сдержать их сокрушительного натиска и отступили. Теперь уже навсегда.
А там, где падали капли материнской и сыновней крови, там поднимались и алели цветы маков. Их много на севастопольской земле, как много крови пролито черноморцами за ее счастье.
СЕРЕБРИСТЫЙ ЛОХ
[69] е все, наверное, видели этот кустарник с пепельно-серебристыми листьями. Он попадается в самых неожиданных местах Крымского полуострова, и зовут его — лох серебристый. Упрямое это растение, живучее, выносливое. И, может быть, поэтому люди связали с ним одну из своих легенд.
Десятки лет назад весь берег Керченского пролива у эльтигенских скал был в кустах серебристого лоха…
Сейчас здесь один куст. Тем, кто знал историю этой многострадальной земли, было непонятно, как мог он выжить, почему не погиб вместе со своими братьями.
Куст серебристого лоха устоял, удержался, уйдя корявыми корнями под камни, сброшенные, по преданию, защитниками древнего города Нимфея[70].
Это был прекрасный город, люди трудились здесь, почитая землю за богатства, которые она дарила им, украшали эту землю, воздвигая на ней мраморные фонтаны и храмы. Когда приходил враг из далеких заморских стран, Нимфей превращался в крепость на подступах к Пантикапею, становился грозным воином, защищенным высокими стенами с зоркими глазами бойниц
Разрушенный временем Нимфей напомнил о себе бойцам керченского десанта. В узких разрезах траншей моряки увидели побуревшие, словно покрытые запекшейся кровью, наконечники стрел, черепа, амфору.
Ей черноморцы доверили самое дорогое — воду…
Сорок дней и сорок ночей стояли здесь, у отрогов Эльтигена, наши отцы и братья — черноморские моряки. Яростно выло фашистское чудовище, кромсало и без того израненную землю. Казалось, не было ни одного живого места на ней.
Но оно было! Полоску земли между нашими и вражескими окопами никто не смел тронуть. Смерть спрятал на этой полоске коварный враг. Минный пояс связал руки черноморским морякам. Не могли десантники прорваться к фашистам и завязать с ними бой. А как нужен был он, этот бой, смелым соколам, как хотели они долететь до вороньего гнезда и посчитаться за все!..
Куст серебристого лоха, росший в том месте, где засел враг, покачивал своими ветвями. Молчала страшная полоска земли. До боли в глазах вглядывались в нее моряк, саперы, инженеры. Они высматривали заветную тропку, по которой ночью можно было бы пробраться к врагу.
Кончались боеприпасы, кончалась вода в амфоре… Надо было действовать.
Но кто повезет? Поведет тот, кому глаза свои отдаст орел, а лев — свое сердце…
В ту ночь жизнь дала все это русской девушке-комсомолке, самой молодой в отряде — Галине Петровой[71]. Она нашла заветную тропку и повела по ней моряков прямо на куст серебристого лоха Серебро его листьев хорошо было видно в ту ночь — оно отражало далекий свет белых облаков.
Молчала земля Молчал враг. Молчало море..: Стучали только шаги. Не по земле стучали. В сердце каждого моряка…
Каждый шаг — бой. Сделаешь его — выиграешь бой. Этого стоило ждать сорок дней и сорок ночей. Стоило мерзнуть и голодать, чтобы увидеть перед собой заветный куст серебристого лоха. Пройти к нему — значило победить. И Галина прошла, а за ней прошли бойцы. След в след.
Не думал враг, что пройдет по минному поясу русский десант. Был уверен, что коварство сильнее смелости.
Но… Налетели на врага соколы с орлицей. Заметалось воронье. Побежало, ослепнув от страха, на свое минное поле. Здесь-то и помогла своим освободителям древняя земля Нимфея, воздала врагу сполна за все свои раны
Этот бой бы последним. Он шел на виду у серебристого лоха. И радовался куст, видя, как гибнут враги
А когда закончилась смертельная схватка, оглянулись моряки — нет Галины Петровой. Стали они искать свою орлицу, звать ее:
— Где ты, наш смелый проводник, где ты?!
Но не отозвалась девушка. Она лежала около куста серебристого лоха и что-то беззвучно шептала. Из раненого сердца ее на землю стекала алая кровь.
Ветер гнал последнее облачко. Волны осторожно ласкали берег, будто боялись причинить боль израненной земле. Вес посветлело вокруг, все радовалось. Мрачными были только лица десантников. Согнули плечи, почернели от горя моряки. Тяжелые матросские слезы падали на истрепанные бушлаты.
…Похоронили девушку вместе с ее товарищами.
Похоронили в братской могиле под кустом серебристого лоха.
Много русских жизней приняла древняя крымская земля. Нигде нет столько памятников, сколько по пути от Сивашей до Керченского пролива. Поставлен памятник и на могиле Галины Петровой, рядом с кустом серебристого лоха.
Стоит этот старый, чудом уцелевший куст у самого синего моря. Каждый день, каждый час, в шторм и безветрие, протягивает он к людям свои ветви с серебристыми листьями, словно радуется, видя, как люди меняют лицо Земли.
И люди не трогают куста серебристого лоха. Нельзя его трогать. Он светил, как маяк, когда черноморский десант вела Герой Советского Союза комсомолка Галина Петрова.
ВОЛШЕБНЫЙ ГОРН
[72] сли у вас большое сердце и если в нем отыщется местечко для новой светлой сказки, знайте: есть на свете волшебный горн. Он весь сделан из солнца. Он сверкает, как тысяча рассветов. Солнце отдало ему самые яркие, самые звонкие свои лучи, и каждый год оно прибавляет к его необыкновенному сиянию по новому лучу. Поэтому с годами он горит все жарче и жарче. Этот горн настолько ярок и так слепит глаза, что старая Медведь-гора хранит его в глубокой пещере. Там он и лежит в бархатной темноте. И никто на свете не может проникнуть туда, потому что вход в пещеру крепко-накрепко закрыт тяжелой лапой Медведь-горы. И не нашлось еще такого силача, который сдвинул бы каменную громаду с места.
