К Сагану он добрался к ночи. Маленькая со старым, в дырах, войлоком юрта не могла приютить столь важного гостя, да Косой лама и не собирался задерживаться. Он приезжал только с одной просьбой, надеясь, что религиозный Саган выполнит ее.

Два года назад, в то время когда Косой лама еще жил у Бижиктыг-Хая, у него гостил художник-иконописец из Оин-хурэ. Несколько дней они провели у священной ниши с надписями и Буддой. К этой нише Балбал приводил русского, об этой нише русский спрашивал у Косого ламы, рассчитывая открыть ее тайну. Иконописец срисовал и списал все надписи, а Косой лама с рисунком отправился в Оин-хурэ, надеясь, что настоятель поможет понять смысл трех монгольских строчек надписи: «Мудрость от древних, как сокровенное слово божества на лотосе, передает проникновение в знание — сокровище бытия». Там, где ниша, там редко, очень редко кто бывал из людей. Люди боялись тени Хайрахана (Медведь-горы), падавшей на вход в нее. Косой лама еще задолго до русского видел нишу, прочел монгольскую надпись, и ему грезились сокровища, спрятанные самим Чингиз-ханом. Это была его тайна. Балбал первый нарушил ее, и он должен забыть навсегда дорогу к ней. Настоятель Оин-хурэ не смог растолковать надпись, но и не смог узнать, где ниша, так как иконописец не вернулся в монастырь. С тех пор Косой лама всегда держит при себе рисунок.

Этот рисунок Косой лама показал Сагану. Саган недоуменно посмотрел на изображение Будды, надписи и стрелы. Он много кочевал по степи, он знал Скалу письмен — Бижиктыг-Хая, но он никогда не видел этой ниши. Никогда? Косой лама с сомнением посмотрел на старика, но не мог уличить его во лжи. Значит, никогда? Значит, многие — может быть, никто из Лопсанов, кочующих в этих местах, никто, кроме Балбала, — не знают ниши. Если не будет Балбала, никто не раскроет тайну…

Косой лама уехал назад к джянге, заручившись обещанием Сагана узнать у Балбала, делал ли такой рисунок ниши русский и где остались его бумаги.

Ночь была глубокой, но в юрте джянги никто не спал. Тревожное известие о неожиданном падеже овец в отарах правителя и соседей, который после праздника моления о скоте связывали с гневом духов, разбудил стойбища.

Люди с нетерпением ждали Косого ламу. Джянга помог ему сойти с коня и попросил помощи. Никто в темноте не мог видеть, как дернулись в презрительной улыбке губы Бурги, но все услышали зловещее: «Я говорил тебе, джянга!»

В белой юрте при зажженных свечах, уставившись в изображение царя Бэхара, повелителя прорицателей — охранителей веры и людей, сидел только Косой лама. Никто не мог ему мешать отправить своего духа чойчжона, чтобы выяснить причину несчастья. Прошло часа полтора, прежде чем из юрты донеслись громкие слова молитвы, послышался стук мечей. Через мгновение дверь распахнулась, и в ночь по направлению к горам, куда недавно умчался Балбал, вылетел священный меч чойчжона. Молитва прекратилась, и можно было войти в юрту.

От десятка тонких ароматических свечей в юрте было тускло и душно. Косой лама сидел в желтом халате. Свечи освещали только его лицо. Вошедшие ждали ответа чойчжона, готовые выполнить его волю и спасти свой скот. Косой лама начал говорить, и голос его звучал глухо.

— Люди рода преступили законы веры, только самоусовершенствованием они смогут вновь заслужить милость. С севера из-за гор вернулся человек, посмевший открыть чужестранцу священную тайну. Этот человек виноват перед верой, и его будет в будущем рождении судить неземной суд; по этот человек, сказал мой чойчжон, будет виноват и перед людьми, если к утру в тринадцати отарах вашего рода падут тридцать три овцы. Это знак кары, преследующий Монгуша, и, если земной суд не осудит его, не будет больше счастья на ваших землях. В тринадцати отарах — тридцать три овцы, — значит, виноват Монгуш, значит, чойчжон видел правду, и вы сами решайте судьбу Пришельца…

К рассвету решение чойчжона облетело стойбища. Дошло оно и до юрты Сагана, у которого после отъезда Косого ламы остановился Балбал. Мудрый старик Саган никогда не опровергал слухов о своей набожности. Житейский опыт давал ему уважение сородичей, видимая религиозность — почтительное обращение лам. Когда Косой лама показывал ему рисунок ниши, он, конечно, вспомнил рассказ деда о тайне Скалы письмен, вспомнил, что один раз, еще мальчишкой, был у ниши, но об этом не счел нужным говорить. Тогда Саган еще не понимал, чего на самом деле хочет коварный и хитрый Бурга, но сейчас, услышав решение чойчжона, он испугался за Балбала. Старик хорошо знал своих сородичей: как бы ни любили они Монгуша, падеж скота сделает их орудием мести Косого ламы. Если падут тридцать три овцы — а Саган не сомневался в злобных действиях Косого ламы, — то никто не может поручиться за жизнь Монгуша-Балбала.

Наступивший день навсегда остался в памяти Балбала. Никто и ничто не могло заставить его забыть сказанного Саганом утром последнего дня на стойбище Лопсанов. Старик сказал о том, что знал сам и что мог предполагать. Но Балбал не боялся смерти, его страшила участь быть неотомщенным. Три года ему мстит Косой лама: он угнал его скот, отправил на работу в Оин-хурэ жену и сына, которые были отосланы дальше в Монголию и не было надежды увидеть их. Теперь лама решил рассчитаться с ним самим из-за таинственной ниши Бижиктыг-Хая. Местью надо было ответить на месть. Надо было жить, чтобы вырвать тайну ниши, опередить ламу. Старик Саган передал слова своего деда: «Только тот овладеет тайной ниши, кто узнает речь древних». Надо жить, чтобы передать путь к нише своему роду и открыть ее людям чистой души… Странные крики за юртой прервали мысли о мести Косому ламе и вернули к тревоге наступившего дня…

Тридцать овец пали в двенадцати отарах, в двух отарах джянги пало восемь овец, в двух отарах его заместителя — десять, остальные пали в отарах самых влиятельных Лопсанов. Сообщения о падеже овец приносили к юрте джянги взволнованные хозяева и их пастухи. С каждой новостью люди громче стали выкрикивать угрозы в адрес Балбала и требовали не суда над ним, а смерти. Стража джянги сама оседлала коней и только ждала приказа. Джянга колебался, но тут вдали показался его пастух. Он сообщил, что еще в одной отаре правителя пали три овцы. Тридцать три овцы в тринадцати отарах. Надо было подождать еще, но джянга вскочил в седло и рванулся навстречу горам… В этой разъяренной толпе всадников, промчавшихся мимо юрты Сагана и посылавших проклятия Балбалу, никто не знал, что отмеченный чойчжоном виновник несчастья находился так близко. Саган выскочил из юрты и по лицам озверевших богатых сородичей понял, что суда над Балбалом не будет. Косой лама добился своего. Когда яростные всадники найдут Балбала, они учинят расправу сами…

С вершины горы вниз убегали редкие ряды лиственного леса. Березы и осины перемежались с соснами и исполинскими кедрами. Сосен и кедра было так мало, что они выглядели сиротливо на склоне, где летом довольно густая трава. Однако жители степей — редкие гости в здешних горах, хотя, если смотреть с вершины на юго-запад, их степи совсем рядом. Все в этих горах необычно для степного жителя: и мчащиеся зимой на лыжах охотники, и медленно передвигающиеся летом верхом на оленях люди, не в поисках пастбищ для своих стад, а в поисках дичи и зверя. Даже жилища, в которых живут здесь, совсем иные. Это не юрты, крытые войлоком, а островерхие хижины — чумы, чьи шесты летом покрыты берестой, а зимой шкурами или кожей. И все-таки здесь обитают те же тувинцы, что и в степях, и никто не знает, пришли ли они сюда из степных долин или в долины спустились с этих гор. Во всяком случае живущим в горах труднее. Только у богачей баев есть бараны, лошади и десятки оленей, остальные никогда не уверены в том, будет ли у них завтра что есть, если охота прошла неудачно. Тувинец, живущий в горах, никогда не будет забивать оленя на мясо, если олень еще может везти его или семейный скарб по горным тропам и падям. Без оленя или тащи на себе свое хозяйство, или сиди на месте, жди голода: ни зверь, ни птица не подойдет к твоему чуму.