— Это что-то медицинское?

— Бога ради, Машенька, только не нервничайте, — засуетилась она.

— Что вы делали вчера, во время просмотра футбольного матча в высшем командном артиллерийском училище? — перебил её старший.

— Смотрела очень внимательно, — подняла брови я. — Толпа полуголых парней в трусах пинала мячик. Кто-то из них победил.

Иллария с докторицей от такой моей интерпретации игрового действа выпучили глаза и надулись. Старший посмотрел на молодого, молодой — на свой экранчик и неопределённо пожал плечами. Так-так, похоже, это их маго-метр, а заодно и машинка для определения лжи. Ну-ну.

— В комнате довольно свежо. Почему?

— Я что-то не понимаю, разве в гимназии запрещено проветривать?

Молодой поморщился. Что — не правда и не ложь? Ай-яй-яй…

— Пожалуйста, изъясняйтесь чётче! — потребовал старший.

И тут в нашей сцене появилось новое лицо. Нет, лица. Директриса, Агриппина, кастелянша и двухметровый дворник Степаныч. Степаныч придавал компании особенный вес.

— Господа, извольте объясниться! — строго потребовала директриса.

Дальше началась суета. За спиной Агриппины внезапно возникли усатый столовский «поварёнок» и разнорабочий Ефимыч, тоже не отличавшийся мелким телосложением. Не знаю уж, кто распорядился отправить их в качестве группы поддержки, но наша Надежда Генриховна сразу стала держаться более уверенно. Агриппина подбежала к нам и обняла, успокаивая. Докторша громко высказывала своё возмущение, загибая пальцы. Прибежали ещё воспитательницы, послали за батюшкой (которого, к слову, не оказалось)… Но мужики — надо отдать им должное — стояли крепко и настаивали на том, что меня требуется допросить с этим их агрегатом.

— Да Боже Мой! — воздела руки гор е директриса. — О чём вы хотите расспрашивать бедную девочку? У неё ещё память после трагедии не восстановилась!

Старший сжал зубы и вынул из внутреннего кармана шинели какую-то бумагу. Надежда Генриховна развернула её и некоторое время стояла молча.

— Я вовсе не против поговорить. И было бы неплохо съесть что-нибудь, — решила воспользоваться удобным моментом я — и тут же отметила, что молодой, глядя на свой аппарат удовлетворённо кивнул. Работает, значит, машинка. А мне правда захотелось есть. Медведи часто так, когда волнуются.

Директриса посмотрела на меня, на Агриппину…

— Хорошо, пройдёмте в мой кабинет. Алёша, — повернулась она к поварёнку, — принесите чай с печеньем для барышни в директорскую.

Вот мы и узнали, как его зовут! Алёша.

В директорскую пригласили не всех. Однако, докторица, Агриппина и даже Маруся проследовали за мной. За Марусю я переживала. Её-то они зачем приволокли? А-а, наверное, из тех соображений, что в прошлое моё «обострение» я забыла всех, кроме неё… Однако близость странного прибора к недавно проявленному нервничающему инквизитору меня пугала. А ну как не удержит контроль? Но Маруся боялась гораздо меньше меня, она приобрела свой холодный «юридический» вид и держалась максимально собранно.

Все гимназические расселись на угловом директорском диване, мужчины с прибором — на стульях напротив.

— Некоторые вопросы, которые мы будем вынуждены задать, — начал старший из мужчин, — требуют сугубой конфиденциальности…

— Однако, прежде чем переходить к допросу такого рода, — адвокатским тоном заявила Маруся, — вам следует задать интервьюируемому определённый ритм вопросов и ответов на материале, который близок опрашиваемому и затрагивает круг тем, простых и понятных ему, касающихся семьи и быта.

Этот пассаж вызвал общую заминку и обмен взглядами. Прямо посередине сего процесса дверь открылась, Алёша вкатил сервированную к чаю тележку, установил её передо мной и удалился, предупредив директрису:

— Я за дверью, в коридорчике подожду, — и многозначительно посмотрев на незваных гостей.

— Н-ну, хоррррошо, — сказал старший, которому, кажется, начал надоедать этот цирк. — Расскажите нам, Мария, про свою семью.

— Про свою первую семью я помню мало что, — честно сказала я. — Дело в том, что мой отец… мой приёмный отец… он меня украл.

Женщины дружно ахнули. Старший дядька требовательно взглянул на младшего и тот сурово подтверждающе кивнул, не отрываясь от экрана.

— Расскажите подробнее, — потребовал старший.

Я взяла плюшку, откусила, запила чаем.

— Ну, понимаете, это было как в сказке «Маша и медведь». Я шла по улице. А он украл меня. Посадил в свой золотой автомобиль и повёз. Я тогда сильно испугалась, потому что никогда не видела медведей так близко.

— Каких медведей? — не понял мужик.

— Обычных медведей. Больших. Мой отец — он медведь, очень большой. Его зовут Баграр. Но потом мы стали хорошо жить. Он очень любил меня, баловал. Дарил мне всякое. Камни драгоценные. Бриллианты, большие, как ягоды. Только они сгорели однажды. Он даже повесил по стенам моей спальни такую большую паутину, потому что я никак не могла насыщаться как следует.

Агриппина в ужасе прижала ладошку к губам.

— Паутину? — перекосился старший.

— Да.

— Медведь повесил паутину?

— Да.

— Чтобы вы питались как следует?

— Всё правильно.

Старший развернулся к молодому всем корпусом, и мы все получили возможность полюбоваться на потрясённое лицо ассистента.

— Только что девочка начала в себя приходить! — с крайней горечью бросила докторица.

— Вынужден принести свои глубочайшие извинения, — выдавил старший. — Прошу понять. Служба.

Они собрали свой агрегат и ушли. А мне «стало плохо». И пока все суетились вокруг меня, Маша стояла напротив окна и наблюдала за центральной дорожкой.

— Уехали, — сказала она, и я села на диване, «приходя в себя».

— Мне уже лучше. А глупости, которые я тут болтала — забудьте.

Всё же, хорошо, что я с Марусей договориться успела.

Дозу магического воздействия я рассчитала очень тщательно и экономно, чтобы этот парень со своим пылесосом меня не засёк.

— С точки зрения обитателей гимназии, возмутительно, конечно, — сказала рассудительная Маруся, когда мы остались вдвоём в спальне, — но с точки зрения следствия… Папе и не в такие учреждения вторгаться приходилось. И возмущаются каждый раз, я тебя уверяю, и невиновные…

— И ещё больше виновные, — согласилась я. — Но нас пронесло.

— А теперь расскажи мне, — очень серьёзно попросила она, — как тебе удалось обмануть этот агрегат. Я про него слышала, не знала только, что принцип действия магический, и знаю, что ложь он распознаёт не на девяносто девять процентов даже — на сто.

Я вздохнула и подпёрла щёку рукой:

— Приготовься, это потребует достаточно длительного рассказа. Скорее всего, этот аппарат действительно невозможно обмануть. Но правду, выдернутую из контекста, он распознаёт как правду, даже если звучит она чудовищно.

— То есть твой отец?..

— Правда медведь. И правда меня украл. Слушай…

Тем вечером была рассказана моя полная история попадания в Гертнию и пребывания там — вплоть до отчаянной обороны западных побережий и моего выброса сюда.

Сложно сказать, сколько раз Маруся произнесла: «Вот это да…» Но то, что она не просто уши развесила, а проверила меня своим инквизиторским чутьём — это точно. А потом — доверие за доверие — рассказала мне свою историю. О своих родителях, о матери, которая по первоначальному дворянскому статусу была гораздо выше отца и замуж за него вышла вопреки родне, прервав с кланом всякие отношения, забрав только неотъемлемую часть своего наследства — лично завещанную прабабкой шкатулку, о довольно ранней её смерти, о том, как они с отцом множество раз чудом избегали покушений — уж больно многим сильным мира сего наступил он на чувствительные мозоли…

Этот день стал для нас очень важным. Знаковым для нашей дружбы.

Дальше перед нами встал вопрос: раз уж мы увидели, что существует государственная магическая служба, следует ли прийти туда и открыться, что мы тоже маги? И тут Маруся заявила: