Annotation
Диалог поколений, и как изменить мир к лучшему. Сатирический рассказ, где «ха-ха» стихнут, уступив место рецепту нашей общей долгожданной победы.
Дмитрий Сенчаков
notes
1
Дмитрий Сенчаков
Земля новая
Прошлым летом по традиции на юга́ ездил. В тот раз не понравилось. Пробки кошмарнейшие. По четыре часа стоял перед Каменск-Шахтинским (там мост на ремонте) и перед дамбой за Краснодаром. Про серпантин за Туапсе и вовсе молчу. Но не это расстроило. Взбесил факт, что на любимые места диких обезьян с мотором палатку теперь не воткнуть. Администрация прибрежные поляны прикрыла. Мол, экологи обеспокоены. От бензинового угара соснам не о’кей. И масла́ сквозь гнилые поддоны в море стекают. А оно и так чёрное. Куда уж чернее-то?
Так что в данном году в отпуск подался на севера́. Присмотрел себе остров на контурных картах. Вычитал у праздных путешественников на форуме: туда в отлив по насыпи податься можно. Хоть пешком вброд по колено, хоть на колёсной технике какой. Места дикие: две покосившиеся избушки, где до революции жили урядник с полицмейстером, да три телеграфных столба.
На остров аниматорам вход запрещён. Туда люди не развлекаться ездят, а что-то новое про себя открывать. То, что в рутинной жизни скрытым за семью печатями остаётся. За невостребованностью. А так, да, пожалуйста: рыбалка да охота, если кому охота. Ну, комары, конечно, с галку, где ж без них? Но, умные люди с высшим химическим образованием для того и придумали репеллент.
В машине со мной едут рюкзак с бельишком, сидор с консервой, палатка, примус, канистра керосину и Коля Неледин. Коля в последний момент напросился. Подошёл ко мне, когда я шлагбаум открывал, чтобы со двора выехать. «Возьми меня хоть куда, — говорит, — я пить не буду». Коля — наш дворовый бомж. Нет, хата у него есть. При голубятне. Но залезает он туда редко. Чаще храпит на лавочке. Пробавляется с жэковскими слесарями. Те добренькие, то водочки Коле нальют, то любезно пригласят Колю козла с ними забить. Баба Люба Коленьке колясочки колбаски исправно приносит на лавочку. Заботится на пенсию свою о деточке, которой давно за тридцать. Причитает баба Люба: «Когда Марфа Петровна помирала от несварения, я пообещала о сыночке её заботиться. Куда ж я теперь без Коленьки-то? Родненький он мне стал».
Проехали материк. Никаких тебе пробок! И встречных машин лишь парочка попалась, да и те: КамАЗ да вездеход с колёсной формулой. «Армейский, наверно», — решил Коля Неледин, никогда не служивший в армии по плоскостопию.
Подъехали к броду. Стоим, ждём отлив. Вокруг жизнь, как она есть, буйная, торопливая. Каждая мошка, каждый пестик торопятся скреститься, смысл жизни своей мимолётной обрести. Сосны колышутся ветра́ми игривыми. Птички перелётные на свирелях оттягиваются. Тра́вы по пояс, точь-в-точь как в песне старинной про оптимиста-дауншифтера, сошедшего с поезда на дальней станции. Ну и кровожадные зудят за стёклами, чуют упыри, что живое мясо прибыло. Смотрим на бережок, а там, батюшки с матушками, дама стоит. Сарафан ситцевый вокруг стана стройного колышется, сама на солнце щурится, прикидывает чего-то. Завидела нас, подходит.
— Вы на землю новую?
— Вроде да, — отвечаю, а сам стекло не опускаю, чтобы барражирующих насекомышей не запустить в салон.
— Подвезёте?
— Отчего ж.
Села дама назад, поверх палатки. Смотрю в зеркало: сидит смирно, не почёсывается. Да и шишаков от укусов не видать. Интересуюсь:
— Вас насекомые не покусали?
— А я заколдованная, — улыбается дама, — я с ними разговариваю, они слушают и улетают.
— А с нами разговариваете, мы почему-то не улетаем, — подметил Коля Неледин.
— Вы слишком тяжёлые, — рассмеялась дама, — да и крылышек у вас нет.
— Ещё и желания ваши исполняем.
— Да. А вот если перечить мне будете, тогда точно улетите. Без крылышек. И без ножек.
В зеркало глянул, и отлегло: смеётся дама. Это юмор у неё такой задиристый. Ну, мы с Колей Нелединым не обидчивые. Нам любая дама сгодится. На фоне долгих северных закатов волнительным силуэтом будем любоваться. Ведь не чуждо нам прекрасное. Хоть и скромные мы.
Пересекли брод. Аккуратненько, чтобы не гнать волну. Колян высунулся по пояс в опущенное стекло и засвидетельствовал, что уровень моря — по колёсные болты. Поставили палатку. Разбрелись с Колей по берегу мидии собирать, пока морем обратно отмель не накрыло. Жрать же надо где-то. А консерва — она ж на чёрный день!
Вскоре выяснилось, что Коля Неледин не имеет ни малейшего представления, кто такие мидии. Пока я ракушки со склизких камней соскабливал, он набрал целую банку улиток. Думал, прибью его, халявщика, только потом. Попозже. Пока пригодится валежник для костра собрать. Дама увидела его банку, аж вся расцвела. Сказала, что её Варей зовут. Ну, Варя, так Варя. Обещала улиток сварить. Я что, против? Ах, не сварить? Пожарить! И смотрит на меня, словно я — Жора. Не понял, я ей что — сковородарь? Но примус пришлось раскочегарить. Керосину было жаль, конечно, на эту блажь, но улитки неожиданно оказались вкусными, заразы такие. Особенно приправа к ним. Прошлогодняя. Нашлась в одной из покосившихся избушек. На этикетке Heinz напечатано. Должно быть, немецкая. Ну, и чёрт с ней. Всё равно на улитках этих и кончилась.
Ха, спор у нас с Коляном вышел на эту тему. Я ему говорю:
— Этот соус — «Генц» называется.
— Ты брешешь, я буквы немецкие читать умею. Тут «Хайнц» написано.
— А поэта их знаменитого лирического ты Хайнрих Хайне называешь?
Стушевался Колян. С роду никаких немецких поэтов он никак не называл, ибо не ведал о существовании оных. Спасла Варвара:
— Поэта звали Генрих Гейне. Чем больше узнаю людей…
— Тем больше нравятся собаки, — закончил я строфу. — Когда уходят герои…
— На арену выходят клоуны, — тут же подхватила Варя.
— Эка у вас система пароль-отзыв отлажена, — удивился Коля Неледин.
— Потому что мы — культурные люди.
— Культурные люди улиток не едят, — парировал Колян, явно приревновав меня к Варваре, что я быстро нашёл с ней общий язык.
Под вечер Коля тепло посмотрел на Варю и потащил даму остров осматривать. А я поёжился и в палатку полез. Тем более что воздушная движуха началась. Палатка — лучшее комароубежище. Вот и решил я на досуге и репеллент сэкономить и «Роман-газету» почитать. Пропустил когда-то давно пару номеров. А когда навёрстывать, как не в отпуске?
Ночью явилась ещё одна автомобиль. А что не так? Обыкновенный запутанный русский язык, ничего не выдумываю. В правилах написано: слова, оканчивающиеся на «ль», могут быть как мужской, так и женской породы. Ага, на выбор рассказчика… Так тут она вся кругом женская: за рулём — Тетяна. Серые очи хладным огнём насквозь простреливают. Полуулыбочка-полуусмешечка присутствует. Мол, знаю я вас. С таких как вы глаз не спускай! А сама автомобиль розовая. Морда стальная, горячая. Четырьмя солнцами-фарами в темноту шпарит. Воздух на два мира режет: тот, где уже проехала, и тот, где вот-вот поедет. И Тетяна с этой автомобили вылезла вся такая. Хвосты резинками из-под денежных пачек собраны, торчат в разные стороны. Чёлка смешная на поллба. Вышитый мандалой балахон до колен со шнуровкой заместо декольте.
Впечатлился я об неё, но виду не подал. Полез обратно в палатку сон ночной досапывать. На Коляна напоролся. Тот дрых без задних тапок с улыбкой блаженного. После прогулки с Варюшей. Ну, это он так теперь её во сне называет. Ласково.
Настал новый день, и залил циклон наш остров дождём коварным. Первой в палатку Варя пришла. Призналась, что неуютно ей в избушке одной сидеть. Промозгло, да и крыша протекает. Дождь не истощался, поэтому к обеду подтянулась и Тетяна. Рассказала, что от барабанной дроби по жестяной крыше розовой автомобили у неё приключилась мигрень. А от отощавшего желудка — икота.
