Немного отдышавшись, она повернулась и села на стул напротив дивана с уставившимися на неё растерянными Игорем и его дамой.
– Наташка, ты откуда здесь? – тупо таращась с полутемного ложа, спросил Игорь. – У тебя же сегодня работа. Мы же на завтра договаривались встретиться?
Наташа сидела молча, рассматривая всклокоченного Игоря. Такой красивый, созданный в Наташином воображении мир любви и доверия, опадал к ее ногам жухлыми бесформенными обрывками. Этого мира больше не было и строить его заново из этих черно-коричневых клочков было невозможно.
– Хотела, вот, тебя поздравить с Валентином и днем нашего первого поцелуя, – глухо ответила Наташа. – Тортик, вот, купила к празднику. Ты же любишь тортики?
– Люблю, – недоуменно ответил Игорь.
– Вот и кушай вместе с твоей бабой. Не обляпайтесь, – Наташа трясущимися пальцами развязала на коробке ленточку, сняла крышку, встала, подошла к дивану и неторопливо, но сильно вмазала Игорю в лицо кремовую розочку, цукатные листики и шоколадную надпись «На счастье!». Игорева шлюха взвизгнула и спряталась пол одеялом.
Не обращая на них внимания, Наташа взяла со стола свою шапку, вышла на двор и спокойно направилась к автобусной остановке. Не хотелось ни кричать, ни ругаться, ни выть, ни думать о мести. Было чувство, словно внутри головы, слева, образовалась пустота, заполненная комком свалявшейся собачьей шерсти. По этой грязной шерсти суетливо бегали тоненькие молнии и создавали гудение, похожее на то, что издают уличные трансформаторы в распределительных будках. Этот зуд не усиливался, не вибрировал, вообще никак не менялся. Он просто заполнял половину головы, гоня из нее мысли, желания и даже саму способность думать и рассуждать.
Погруженная в этот неприятный шум, Наташа прошла мимо остановки и пешком направилась к станции. Ветер, хулиганя, откинул с её головы капюшон и теперь щедро засыпал волосы ледяной колючей крупой. Наташа шла по раздавленной сапогами пешеходов мокрой каше. Мимо медленно ехали машины, тускло освещая залепленными фарами косые линии летящих снежинок. Ветер стал нахальнее, Наташа очнулась, надела шапку и натянула слетевший капюшон.
Наташа пересекла несколько кварталов, когда наконец почувствовала, что немного отлегло и осознание окружающего вернулось. Можно было сесть в автобус и проехать до станции одну остановку, но она решила не ждать и пройти еще немного. Не хотелось, чтобы люди в салоне автобуса разглядывали ее лицо. Наташе казалось, что на ней повисла лохмотьями грязь Игоревой измены, и это явно будет заметно всем. Она поглубже надвинула капюшон, опустила голову и направилась к билетной кассе.
Электричку долго ждать не пришлось. В Домодедово сошла основная часть пассажиров и до Зарубино Наташа ехала сидя, отвернувшись к окну. Пассажиры, кто мельком взглядывал на Наташу, не проявляли никаких чувств и эмоций. В их глазах отражалось обычное человеческое равнодушие.
Расстояние от станции до дома быстрым шагом по снежной целине Наташа преодолела за десять минут. В деревне дороги не чистили и тротуаров здесь не было. Но даже такая пробежка не помогла избавиться от давящей пустоты. По-прежнему не было ни чувств, ни мыслей, ни эмоций. Наташа шла, как робот, запрограммированный дойти от точки А до точки Б.
Наконец, вот и калитка её маленького домика. Немного повозившись с ключами, Наташа зашла в прихожую. Дом стоял уже вторые сутки нетопленным. Было прохладно. Мать должна была вернуться со смены завтра утром, а сегодня было влажно, темно и неуютно.
Вдруг в голове и груди произошла разрядка. Пустота с шерстяными молниями лопнула, остатки уличного света померкли, Наташа громко истошно завыла и, не раздеваясь, рухнула на кровать, трясясь от рыданий.
«Паскуда мерзкая! Сволочь! Скотина!» – Наташа выплевывала в мокрую подушку эпитеты, которые не смогла сказать Игорю в Домодедово. – «В такой день он с какой-то немытой блядью спутался! Сволочь! Ненавижу гада!»
В маленьком окне соседнего, вплотную стоявшего домика, появилось и исчезло обеспокоенное лицо Жени. Через минуту она в домашних тапках выбежала на двор и, перепрыгивая через слежавшиеся сугробы, заскочила на крыльцо Наташиного дома.
– Что случилось? – начала она тормошить ревущую в голос подругу.
– Этот гад… Этот гад… – простонала Наташа, – в наш праздник блядь привел.
Женя думала не больше десяти секунд.
– Из-за этого говна ты так разревелась? А ну, вставай скорее, успокойся и всё расскажи. Он бил тебя?
– Нет…
– Ругался на тебя?
– Нет… Он эту сучку ебал, когда я пришла поздравлять его с нашим днем.
– Так! С этой минуты ты забыла его имя! Забыла? – с напором спросила Женя.
Наташа согласно кивнула.
– Уже хорошо! Пойдем ко мне. У меня тепло. Выпьем водочки, закусим чем Бог послал, поговорим и все забудется. Подумаешь, ебаришка нашелся уникальный! Всё! Нет его! Пойдем, дорогая!
Женщины, обнявшись, вышли во двор и тут же зашли в дверь соседнего домика. Наташа утерла слезы. О её страданиях напоминали только красные глаза и припухшие покусанные губы. Женя, покопавшись в неглубоком подполе достала холодную бутылку «Столичной». Оттуда же извлекла банку маринованных огурцов, нарезала хлеба и добавила немного ломтиков буженины.
– Не богато, но что уж есть. Буженина так вообще с Рождества осталась. – она налила водки на дно рюмок, – Ну давай! Чтоб ему пусто было, а нам счастье и веселье!
Женщины чокнулись. После третьей их глаза заблестели. По еще недавно горестно-бледным Наташиным щекам разлился румянец.
– Вот, что я скажу тебе, Натулечка, – Женя доверительно наклонилась к Наташе, – Чтобы выбор был и можно было бы держаться от альфонсов подальше, бросай ты свою швейку и устраивайся на работу в аэропорт. Мне свояк пару дней назад сказал, что там новую компанию принимают. Работников набирают. Ты девка молодая, красивая, умная. Запишись к ним в стюардессы. Будешь вся в шоколаде! Нормальные деньги появятся. И главное – там мужики адекватные водятся. Будешь летать, знакомиться. Тебе даже никого соблазнять не надо. Сами на тебя кидаться будут. А ты только выбирай лучших да присматривайся, может кого и убедишь жениться.
– А кто у тебя свояк? Он откуда все это знает?
– Да, Николай из синего дома по Кирова. Он же там на трапе работает. Все новости про аэропорт знает. Ну давай еще по тридцать за твою удачу и перемены к лучшему!
– А что сама не устроишься?
– Поздно мне. Я интересовалась. Только до 28 лет берут. А мне уже скоро тридцатник. Да у меня и так все на мази. Муж есть. Не пьет, не курит. Работящий. Сына обожает. Меня слушается. Сейчас вот еще немного подкопим и будем думать брать в ипотеку квартиру или попробуем свой дом строить. Если только один Кирюша будет, тогда трешки хватит. А если еще кто родится, то дом нужен.
– А что, уже есть наметки на следующего?
– Нет пока. Думаем. Ну так что? Поедешь записываться? Тут быстро надо. А то наберут и начнут морды воротить от нас таких красивых.
– А что бы и не съездить? В понедельник возьму отгул и скатаюсь, – Наташа решительно рубанула воздух.
В окошко кто-то часто постучал. Как будто кошка поскреблась. Женщины обернулись на темное стекло. Наташа пригляделась и отшатнулась: – Он!
– Игорёха твой, что ли? Неудачник? – Женя распахнула окошко, – А, сучёныш заявился! А ну уёбывай быстрым шагом, а то я тебя нечаянно кочергой уебу!
Игорь за окном опешил, – Мне бы с Наташей поговорить… – промямлил он.
– А хули тут говорить? Наташка, дай мне ружье со стены, сейчас я ему его блядские яйца отстрелю! Давай говорю, пока не убежал!
Ружья у Жени не было, но угроза все равно подействовала, и в окно донеслись частые удаляющиеся шаги по скрипучему снегу.
– Всё! Больше не сунется! Давай еще по пятьдесят за нашу победу!
Утром приехала уставшая и издерганная работой мать. Поблагодарила Наташу за приготовленный завтрак и легла отсыпаться. Наташа позвонила на фабрику и попросила отгул. Цель уточнять не стала. Мало ли для чего молодой женщине может понадобиться свободный день?
