Пока наверху пираты готовились к прыжку на базу, Одержимый смог ненадолго влезть в планетарную сеть Великородины. На сайте правительства отображался список погибших. Карл взволнованно пролистал ряд фамилий до буквы «П». И не нашёл ни Эльзы, ни Александра Птитса. Он был уверен, что родители себе не изменят и встретят День Империи дома, но, убедившись, что они живы, почувствовал себя чуть спокойнее.

А затем его взгляд зацепился за другое имя. «Пронина Аграфена Афанасьевна, см. Семёнова». Вероятно, девичья фамилия… Карл нашёл три записи рядом. «Семёнова Аграфена Афанасьевна (Пронина), род. 970». Слишком похоже на младшую сестру Ефросиньи Прониной… Он был в шаге от того, чтобы переманить охранительницу на свою сторону, но обстоятельства сложились иначе. «Семёнов Роман Васильевич, род. 968» — её муж. Ровесник Карла. И «Семёнов Вячеслав Романович, род. 996» — маленький сын, погибший вместе с мамой и папой…

Птитс открыл личную страницу Семёновой. Последняя фотография была сделана на борту небесной баржи предположительно за минуты до катастрофы. Худая и накрашенная девушка в модной дублёнке и расписном платке улыбалась рядом с суровым, грубоватым на вид мужчиной в пальто и пухлым ребёнком в комбинезоне.

Карл пролистал ленту дальше. Вот фото на одной из центральных улиц, освещённой гирляндами. Поздравления от подруг. Праздничная молитва Императору. Кулинарные рецепты. Кадр с сестрой на фоне южных пальмёз — Ефросинью бы многие сочли менее привлекательной из-за веса, более простой одежды и отсутствия макияжа. Но даже невооружённым взглядом было видно, насколько в её глазах больше ума и осмысленности, что данные из архивов Бюро лишь подтвердили. Да и Птитс не лгал ей, что хотел её ласкать…

Он недолюбливал людей наподобие Аграфены и её мужа — при доступе к информации со всей Галактики, пусть и отфильтрованной имперской цензурой, они держались за предрассудки родной деревни. Такие жили словно по инерции, не знали тех же дум и терзаний, что и он, зато мнили себя выше его, ведь их было больше и они считались нормальными. Они издевались над ним в школе, называли «ботаником» и «витающим в облаках».

При этом их часто ставили ему в пример. Родители хотели, чтобы он был с высшим образованием, учёной степенью, интеллигентскими манерами, но при этом «нормальным»… Однако с развитием мышления приходит и рефлексия, а за ней — сомнения. Выпустив джинна из бутылки, назад его уже не загнать. Древний классик назвал свою пьесу «Горе от ума», хотя Карл некогда верил, что это горе можно обратить в счастье и преимущество.

Но при всей нелюбви к людям вроде Семёновых он ни за что бы не вонзил в них лезвия. Не взорвал бы целенаправленно — тем более маленького Славу, да и сотни других детей и взрослых. Одержимый уважал справедливость, для него она оставалась главной ценностью. Поэтому он без пощады кромсал имперских солдат и офицеров, подвешивал над пропастью членов рейвенхольдского парламента, резал людей Крысюка в коридоре… Но мирные жители — это не его метод, и неважно, каких результатов он бы достиг в противном случае.

Вот только не было ли ему плевать на людей на самом деле? Если бы Одержимый по-настоящему не хотел допустить взрывов, разве ограничился бы он угрозами Крысюку? Разве не проследил бы за подготовкой к операции сам? Вина поглотила Карла, опять породив волну самоуничтожающего гнева, однако из бушующего моря эмоций выступал небольшой, но острый риф разума… Следовало кое-что проверить.

Птитс перешёл на новостной портал и открыл запись своей речи. От вида человека в плаще и маске на фоне огня Карл невольно поперхнулся.

— Готовы ли принести свои благополучие и жизнь в жертву величия Империи? — вещал с экрана на экране низкий голос. — Если да, то я принесу в жертву вас, никчёмных, глупых людишек! И да очистится Вселенная огнём! Ха-ха-ха-ха!

После этого камера суетливо повернулась к пылающим небоскрёбам, на которые смотреть было невыносимо. Карл перемотал чуть назад, чтобы ещё раз прослушать конец выступления:

— Если нет, то я принесу в жертву вас, никчёмных, глупых людишек! И да очистится Вселенная огнём! Ха-ха-ха-ха!

На самом деле он не говорил этого и не смеялся. Этот голос звучал слишком рублено и чуть бесцветно, будто его синтезировала компьютерная программа. И было бы бессмысленно так грубо оборвать проникновенный рассказ об ужасах Антеи. Так загубить воззвание к человеческим чувствам оскорблениями и злодейским смехом, а после устроить трагедию планетарного масштаба.

Взгляд Карла снова переместился на стол с зеркальной маской. На золотистом покрытии до сих пор чернели пятна крови, от которых несло железом. Отражение Птитса поначалу выглядело спокойным, пусть и кривым. Но затем Карл увидел безумную гримасу и пылающие яростью глаза. Его подставили. И он знал, кто — Крысюк не мог придумать такое в одиночку.

«Чума». Она повязала Карла кровью.

Н. С. не была глупа. Она явно предвидела, что Одержимый начнёт вести свою игру, и просто так не позволила бы ему соскочить. И потому, вероятно, хотела вселить в него чувство вины, чтобы оно полностью пожрало его, как когда-то разочарование и ненависть. После этого Карлом стало бы ещё проще манипулировать, и к нормальной жизни он бы уже гарантированно не вернулся.

А ты хотел нормальной жизни, да?..

Если не нормальной, то хотя бы без подобного безумия. Ещё можно вырулить назад. По расчётам осталось продержаться лишь немного.

Расчётам? Они ничего не значат и никогда не подтверждаются. Ефросинья так и не встала на твою сторону, а Пиксель наверняка тебя ненавидит после Дня Империи. Спасения нет и не будет…

Карл уже сделал всё, что мог. Всё, что от него зависело. Ниточки, за которые можно было дёргать, теперь натянуты до предела. Дальше рассудит жизнь.

За спиной захлопнулись защитные ставни. Небольшой толчок — и корабль прыгнул в гиперпространство. Карл медленно встал, забрав шлем и носитель информации. В кухонной нише Птитс мокрой тряпкой счистил кровь с зеркальной поверхности, после чего надел маску и добрался до обзорной площадки. Перед Одержимым выросла огромная зелёная голова с птичьим клювом, и человек в плаще преклонил перед ней колено.

— Ты раздобыл данные? — хрипло осведомилась Н. С.

— Да, — Карл показал ей диск. — Охранители убили Крысюка, но мы выполнили задачу! На базе передадим информацию для дешифровки.

— Хорошо, — кивнула она. — Залегай на дно и жди дальнейших инструкций.

— Как прикажете.

— И помни — все мы идём к смерти.

Это точно. Престольный тому подтверждение…

— И в ней найдём спасение! — с притворным пылом ответил Птитс.

Голограмма замерцала и исчезла. Одержимый закрыл глаза и тяжело вздохнул. Злость и вина до сих пор разъедали его, пусть теперь бушевали где-то на фоне. Он хотел заснуть, но слева послышались звуки портативного коммуникатора. Хоть бы дерево, посаженное несколько месяцев назад, дало плоды…

Карл дотянулся до устройства и активировал его. В центре площадки появилась ещё одна голограмма — гораздо меньше, но в полный рост. Это тоже был человек в костюме «Чумы», но Одержимый знал, что другой.

— Я долго размышлял над тем, что ты мне говорил, — произнесла голограмма. — О справедливости, гуманизме и прочем. Я верил до последнего, что в тебе осталось хоть что-то человеческое, но сегодня убедился, какая ты мразь и раб своей ненависти.

Ох уж эти высокопарные слова… Собеседник не знал всех планов «Чумы», но Карл не хотел перед ним оправдываться. Если идти к намеченной цели, то до самого конца, и использовать даже худшие обстоятельства себе на руку.

— Что ж, твои надежды на моё искупление были ложными, — ответил он. — Ведь все мы идём к смерти.

— Но это красивый девиз и пароль, а не повод убить столько невинных душ! — возмутился член «Чумы». — Я не могу просто так это оставить, я должен действовать!

— И как? — Одержимый наклонил голову.

— У меня свои козыри в борьбе с тобой и «Чумой», вот увидишь!