— Как обогнал? — уточнил Глеб. Он чувствовал, что чем больше она рассказывала о себе и своей жизни, тем больше у него рождалось недоумения. Однако в нем уже созрело решение — привести эту девушку к друзьям в охнебартовский кристалл.

За разговорами — не совсем понятно, как, — они оказались в квартире Глеба.

9

Дома все уже были в сборе, сидели на циновках и пили чай, слушая рассказ человека, сидящего на его, Глеба, месте.

Это был немолодой человек с юношеским лицом и улыбчивыми глазами. Форма черепа у него была необычная: благодаря несколько выдвинутым лбу и подбородку профиль его напоминал по своей форме полумесяц. Впрочем, фас у него был вполне приятный, лицо широкое и глаза ясные. Голос гостя был уверенным и мягким, не давящим слушателей, но ведущим их за собой спокойно и властно. Он как раз заканчивал свой рассказ, когда в комнату вошли Глеб и Ласточка. Видя, что внимание группы поглощено рассказчиком, и не желая разрушать ситуацию, вошедшие опустились на циновку за спинами друзей. Нисколько не удивляясь их появлению и помахав им рукой, Денис Кашкаров (а это был именно он) продолжал:

— И когда я спустился в овраг, небо вдруг закрыли густые облака, туман сгустился, и тропинка стала почти неразличимой. Зябко было очень, но я продолжал идти вперед, следуя указаниям, полученным от «академика». Дошел до дна оврага, перепрыгнул через ручей и в зарослях увидел сторожку с плоской крышей. Дверь держалась на согнутом гвозде. Отогнул гвоздь, заглянул вовнутрь, а там темно. Шагнул внутрь, вот тут и началось! Шум-гром, иллюминация и парад животных! Представьте: огромная ярко освещенная зала, бассейны с прозрачной водой, десятки зверей, а посредине гора, оказавшаяся огромной рептилией с разинутой пастью, откуда валом валил дым и лилась горящая магма. Рыча, взад-вперед вышагивали ягуары, ползали и извивались возле воды гибкие змеи, носились шакалы и лисы всех расцветок, по кругу бегала барсучья и заячья мелочь. Это была Страна Грез, о которой я знал и которую мечтал увидеть. Но где Господин этой страны, мелькнула у меня мысль, где он? Не успел я об этом подумать, как из дальнего угла вышел высокий грузный человек и, по всем признакам, Господин этого зверинца. Не обращая внимания на ягуаров, змей и шакалов, он подошел ко мне, вынул из кармана белоснежный платок и взмахнул им…

И вновь у Глеба возникает беспокойство. Слушая рассказчика, Глеб замечает черту, общую у него с Ласточкой: что бы они ни говорили и ни делали, это делается с такой абсолютной отдачей, с таким искренним упоением, что слушатели только спустя какое-то время обнаруживают свою полную поглощенность этим рассказом. Так и сейчас: заинтересованность друзей рассказом Дениса показалась Глебу нездоровой, то есть связанной не с тем, что он рассказывал, а с тем, что не зависело от рассказа. Рассказчик явно нес крутую околесицу, рассчитанную на затуманенное восприятие. Что же это такое, спрашивает себя Глеб. Кто эта странная девушка и ее наставник? Что они с собой несут? И как стало возможным, что он привел в герметичный круг своих друзей случайную девушку, встреченную им в Городском парке, а его друзья в то же самое время впустили в их пристанище этого странного человека? Этого умом не понять…

Как будто отвечая на его мысль, странный гость прервал свой рассказ и посмотрел на Глеба долгим ласковым взглядом, от которого на душе у него стало тепло и надежно. Глеб вспомнил, что таким же взглядом посмотрела на него при их встрече Ласточка, и услышал слова, продолжающие его несмелую мысль:

— Умом, милое сердце, ничего понять нельзя, и вера тоже ненадежный помощник. Остается сердце, ему и доверяй.

«Что он называет сердцем — орган тонкого различения», — подумал Глеб, однако решил промолчать.

Однако гость как будто только и ждал от него этого вопроса и с такой радостной готовностью повернулся к Глебу, что в его словах нельзя было заподозрить скрытую иронию:

— Правильно, милое сердце, ты абсолютно верно рассуждаешь.

Убедившись, что Глеб клюнул на его одобрение, Денис продолжал:

— А теперь позвольте, я закончу свою историю. Итак, Господин Страны Грез подошел ко мне, вынул из кармана белоснежный платок и взмахнул им. И случилось то, что бывает только в сказках: погас на секунду свет, а когда он снова вспыхнул, звери превратились в чернокожих, одетых в пестрые костюмы. Их было несколько сотен, и все они разговаривали одновременно и при этом отчаянно жестикулировали и переходили с места на место. Пока я изумленно оглядывался, Господин Грез еще раз взмахнул белым платком, и таким же образом двести чернокожих превратились в китайцев, одетых так, как одеваются китайцы.

— А что стало с рептилией, изрыгающей пламя? — очнувшись, уточнил Глеб.

— Рептилию — а это был большой иппотозавр — употребили китайцы. Они отсекли ему голову, затем освежевали его и разрубили мясо на тонкие полоски, которые приготовили вместе с лапшой и бамбуком в сладком соусе. Ласточка, не угостишь ли ты наших друзей китайским блюдом из иппотозавра.

Ласточка вышла в прихожую и вернулась с большим овальным блюдом, на котором возвышалась горка аппетитных и ослепительно пахнущих кусочков мяса в прозрачной лапше и кисло-сладком соусе. Блюдо она поставила перед Денисом, который, положив фарфоровой лопаточкой на блюдце (лопаточка и блюдца также лежали на блюде) небольшую порцию угощения, галантно предложил его Кэт. Остальные охотно присоединились к угощавшимся.

— Скажите, уважаемый Денис, — поинтересовался Тимофей, — нет ли в вашем рукаве пушистого белого кролика?

— И снова, милое сердце, ты угадал, — улыбнулся Денис, откладывая в сторону блюдце с китайским угощением. После этого он встряхнул рукавами своего балахона и…

Глеб открыл глаза и взглянул на дрожащий будильник с большим голосистым колокольчиком. Было без десяти восемь. Глеб оставался без движений, пока не прокрутил в памяти весь сон до мельчайших подробностей. После этого упруго выскочил из спального мешка, в котором по привычке спал и дома.

Холодный душ и получасовая пробежка, после этого стакан молока и полтора часа йоги, потом привычная прогулка по парку вдоль реки — непрерывная медитация на тему: в мире нет ничего постоянного — ничего нельзя удержать — все поток.

В парке из-за праздников и хорошей погоды было многолюдно. Гуляли в основном пожилые пары и одиночки, но были и велосипедисты, и маленькие дети с бабушками и нянями, и молодые мамы с колясками. Аллея вывела Глеба к поляне, за которой над обрывом над речкой Дуркой вытянулись к небу три вяза, а под ними стояла знакомая скамейка. На ней расположилась группа из трех апатичных старух, похожая на советскую скульптуру. Казалось, они заснули на солнышке: ни одна из них и глазом не повела на проходившего мимо них Глеба.

10

Вечером у Глеба снова собрались охнебарты. Сидели на циновках, посылали по кругу поток любви, купались в этом потоке. Дышалось легко и свободно, вернулось охнебартовское чувство радости и полета. Сколько раз они успокаивали так волнения внешней жизни и ума, создавали приют спокойствия и доверия — основу их внутренней силы. Включили свет, приготовились к разговору.

Начал Жора, напомнив свой вчерашний вопрос, обращенный к Тимофею:

— Я спросил вчера: Тимофей, что случилось с Никличем и с Ольгой? Что ты думаешь о рассказах Никлича? Ты считаешь, что это — галлюцинации? Ты ответил: это один из модусов нераздельной реальности. Что ты имел в виду?

Все повернулись к Тимофею и ждали его ответа. Тимофей долго молчал. Казалось, этот парадоксалист и краснобай потерял дар речи. Вдруг он улыбнулся мальчишеской улыбкой заговорщика и спросил:

— Вы знаете, как кричат петухи по-грузински? Кик-ли-ко! А как по-английски? Кока-дудл-ду! А по-испански? Кака-рео! А по-гречески? По-китайски? А как на самом деле, то есть в реальности, они кричат? Что вы думаете о реальности петушиного крика? У кого есть версия? У меня ее нет.