Что такое небесные артефакты? Это не только объекты, которые падают с Неба, но это и воздух, который все обнимает, и ветер, который есть дыхание или дух, и огонь, который есть в каждом из нас, и все, что видит глаз и слышит ухо: горы, море, деревья, трава, тишина, шепот, гром, и тончайшие движения души, и могучие порывы духа — все это также небесные артефакты.
Единственное, чего охнебарты избегают, — это мертвых наименований, которые, как удав, окольцовывают душу и ум, лишают человека свободы и инициативы. Таким давно уже стало слово, звучащее по-разному на разных языках и обозначающее Хозяина Неба. Это слово стало тесным, душным, безнадежным, оправдывающим все что угодно и претендующим на объяснение всего. Любое событие, большое или маленькое, прекрасное или безобразное, дуракинцы объясняют одним этим понятием, предполагая, что стоящее за ним существо является Целью и Причиной Вселенной. Они назойливо и бесцеремонно выпрашивают у него милости, превозносят его, льстят ему, раболепствуют перед ним, и таких половина Дуракина, а вторая половина не знает ни Неба, ни его Хозяина, считая все это домыслом слабых и интересуясь только дурманом и комфортом.
Что из того, что в древности приходили высокие духом мужи и свидетельствовали о Едином Хозяине? В других странах приходили другие мужи и не менее убедительно свидетельствовали о множестве Хозяев. Охнебарты знают, что и те и другие были правы: каждый мудрец видел Небо своими глазами, и любому истинному свидетелю Небо открывалось по-своему. Охнебарты стремятся увидеть Небо своими глазами и в собственном сердце, а не через проекции древних мудрецов.
Любой дуракинец расценил бы такую позицию как дерзость и вступил бы с охнебартами в спор, отстаивая то, чего он не знает, но охнебартов не так легко найти и еще труднее заставить их с кем-то спорить.
В некотором смысле об охнебартах можно сказать, что они освободились из капкана заезженных идей: все они были людьми свободных профессий, относились к своим занятиям как к призванию, и никто из них не был жертвой обстоятельств. Жалобы на обстоятельства, столь типичные для дуракинского обывателя, были им вообще не свойственны. Они видели обстоятельства как проекцию своего „Я“ и в какой-то мере умели их контролировать.
Вот что я узнал и записал в дневнике о каждом и каждой из моих новых друзей в конце первого дня общения. Их было шестеро, и каждый из них был красив особой неповторимой красотой человека, причастного к внутренней тайне, к глубинным водам, в которые они были погружены. Отсвет этой причастности сглаживал угловатость одних и порывистость других, их обычные для молодых людей разногласия и споры. Каждого я полюбил по-особому и нес в себе его или ее облик и состояние, встречая взаимную симпатию и понимание.
Глеб был главой охнебартов, человеком инициативным и отважным, дважды побывавшим в высокогорных экспедициях в Гималаях, подолгу жившим в буддийских монастырях Монголии и Бурятии. Он объединил дуракинскую группу охнебартов и очистил ее от того показного и внешнего, что среди любителей популярного чтива зовется „эзотерическим“. Он был невысок, худощав и рыжеволос, слегка заикался и среди патентованных духовных искателей и их наставников считался человеком несерьезным, ставящим практику выше интеллекта. Его птичий нос с горбинкой и острый подбородок делали его похожим на Дон Кихота, а глаза были проказливыми, как у Сальвадора Дали. За счет интенсивных самопогружений и постов он излучал сухую бодрящую энергию типа Альфа и был признанным мастером состояний и опорой созданной им группы.
Кондрат был деловым человеком, занятым в промышленных и финансовых сферах, но прежде всего он был основательным человеком, и когда его интересы переместились из области экономики в область метафизики и мистики, он вложил в это увлечение всю свою силу. Это стало его единственной страстью, а прежние занятия отодвинулись на второй или даже еще более дальний план и вошли в область ежедневных автоматизмов. По роду своей деятельности Кондрат часто и подолгу уезжал из Дуракина и жил в экзотических местах Востока и Запада, что служило, прежде всего, его основным интересам: контакты, установленные им с охнебартами других городов и стран, немало способствовали внутренней устойчивости дуракинской группы.
Невысокая, легкая, с золотистым отливом волос, Ольга оказалась пианисткой, выступавшей с различными камерными ансамблями, она же являла собой редкий случай глубокой погруженности в свой сущностный тип. В этом смысле древний греческий царь был Зевсом, древний воин — Арием, а ремесленник — Гефестом. В наши дни довольно трудно сохранить чистый тип и соответствовать небесному оригиналу — люди обычно играют социально-культурные роли, состоящие из клише и автоматизмов. Соответствие своему типу требует от человека постоянного пребывания на значительной глубине, что приводит к некоторой замедленности внешних реакций. Ольга была „собой“ и когда она сидела за роялем, вся отдавшись стихии звуков, извлекаемых ею из инструмента, и когда, склонив голову, внимательно готовила завтрак или участвовала в каком-либо разговоре умными реакциями глаз и пробегающими по ее лицу сильными мыслями и чувствами. Она предпочитала не рассуждать на абстрактные темы, и ее трудно было заставить высказаться по какому-нибудь теоретическому вопросу, что не мешало ей постоянно мне противоречить. Но зато на нее можно было всегда положиться, зная, что она сделает все возможное и невозможное для своих друзей, и часто в тех случаях, когда они не знают, кто это для них сделал.
Тимофей — молодой человек со спадающей набок черной волной волос и острым взглядом близко посаженных карих глаз — был метафизиком и полемистом, автором нашумевшего философского трактата „Парадоксы Неба“. Он участвовал в конференциях, круглых столах и дискуссиях по широчайшему кругу проблем: от проблемы времени до проблемы зла, от сравнительного языкознания до нейролингвистического программирования, от буддизма тхеравады до антропософии. Когда он говорил, он невольно вызывал у своих слушателей желание ему противоречить, однако не пытался сгладить это впечатление, напротив, ему льстила слава неутомимого спорщика и нравилось раздражать собеседников. Охота за небесными артефактами была одной из областей его интересов и фоном для его метафизических разработок. В узком круге охнебартов Тимофей был мил и покладист, но стоило появиться постороннему человеку как он, закусив удила, обрушивал на него всю свою эрудицию, и остановить его было невозможно.
Жора был человеком таинственным и в то же время чрезвычайно привлекательным. Он был невысок, строен и вкрадчив до чрезвычайности. Темно-русые волосы, густо покрывавшие его голову щеки, подбородок и шею, делали его похожим на какого-то лесного зверька, а его умные и насмешливые глаза излучали океан доброты и света. Непонятно, что лежало в основе его магнетизма — мягкий матовый взгляд его маленьких прищуренных глаз или его бесконечные охнебартовские истории.
Последняя, о ком я хочу сказать несколько слов, — это Кэт, девушка необычайно яркая и талантливая. Помимо прочего, она носила на цепочке полупрозрачный камень симгард, какие обычно носят на острове Кудрат, он менял цвет независимо от освещения места, но в унисон с состоянием хозяйки. Кэт была языковедом и знала пять восточных языков, так что, кроме английского, я мог объясняться с нею на языке дари, который она знала достаточно хорошо. Она говорила быстрым захлебывающимся шепотом с доверительной интонацией, и слушать ее многоязыкий лепет было необычайно приятно. С охнебартами ее объединял общий энтузиазм, связанный с небесными объектами».
Приведенной выдержки, наверное, достаточно, чтобы представить героев этой повести как группу в целом и каждого в отдельности с тем, чтоб, отталкиваясь от беглого первоначального впечатления, двигаться к раскрытию персонажей в их судьбах. Разве не так должно строиться повествование, если автор хочет следовать классическому правилу: ничего в сюжете, чего нет в характерах? Автору нужно только размотать клубок и убедиться вместе с читателем, что каждый из нас несет в себе свое будущее. Что же касается бесчисленных пересечений встречных событий и судеб, они только служат поводом для раскрытия нас самих — ведь каждого из нас притягивают именно эти, а не другие перекрестки. Но иногда герой возьми да и выкинь какое-нибудь неожиданно коленце, выявляя тем самым потаенную черту, которую автор в нем не разглядел.
