– Вам пора уходить, – сказала архивариус.

Я отправилась в безлюдное кафе неподалеку от Пьяцца Беккариа и продолжила изучать шифр.

Я читала о моноалфавитном шифре Цезаря и более поздних полиалфавитных шифрах со сдвигом, таких как шифр, изобретенный гуманистом пятнадцатого века Леоном Баттистой Альберти. Он использовал шифровальное колесо, состоящее из двух дисков, внутренний вращался и содержал двадцать четыре возможных символа. Буквы открытого текста на внешнем диске представляли собой двадцать из двадцати шести заглавных букв нашего алфавита, за которыми следовали цифры от единицы до четверки. Шифр Фрэнсиса Бэкона – самый известный из шифров, но тот, который я нашла, существовал до него. Простые дешифраторы, похоже, были своего рода универсальным ключом, использовавшиеся среди аристократов и при дворах в шестнадцатом-восемнадцатом веках.

Такие коды не были неуязвимыми, а слабый шифр представлял собой определенный риск, поскольку давал отправителю ложное чувство безопасности. По-видимому, французы были лучшими шифровальщиками, чем испанцы, и среди них находились искусные криптографы, способные разгадывать даже сложные коды.

В своем ежедневном отчете я упомянула о зашифрованных письмах и дешифраторе и написала, что пока ничего не расшифровала, но надеялась, что новая информация приведет меня к изумруду.

Я решила опробовать дешифратор на одном из писем, которое попалось мне в томе 3789. Если это приведет к изумруду, мои усилия будут стоить того. Мне не терпелось рассказать о своей находке Уильяму. Но вначале стоило разобраться самой. Спала я той ночью беспокойно, то и дело просыпалась.

На следующий день я практически вырвала нужный том у архивариуса из рук. Зашифрованное письмо лежало в середине, на одном краю была небрежно написана дата: 1574 год. Просмотрев письмо и не найдя, как мне показалось, комбинацию символов для слова «изумруд», я принялась расшифровывать письмо: выписывала цифры в блокнот, группируя так, чтобы получились слова. Через полчаса, обработав только половину первой страницы, я попыталась прочитать получившееся. Но у меня получалась бессмыслица, не имеющая ничего общего с французскими, итальянскими или латинскими словами. Я взяла другое зашифрованное письмо и попробовала снова. Дешифратор не работал. Или я что-то делала неправильно.

Я пролистывала документы в поисках новых шифров. Архив закрылся, и я пошла домой. Каждый вечер я совершала один и тот же ритуал: держа в одной руке телефон, а в другой – перцовый баллончик, я медленно входила в здание, а потом в свою квартиру. Я почти убедила себя в том, что взлом со мной не связан. Что это случайное преступление, которое могло произойти где угодно. Воры, вероятно, были разочарованы, обнаружив чемодан, полный дешевой одежды и конспектов на непонятные исторические темы. На всякий случай я решила не спешить сообщать владельцу здания о поцарапанной двери.

Я отправила письмо, в котором суммировала то немногое, что нашла в томе, и объяснила, что еще не разобралась с дешифратором, но уверена, что разберусь. Завтра.

Я делала успехи. Я была уверена, что они это видят. Я ничего не слышала о Розе больше недели – с первого дня пребывания во Флоренции.

На следующий день я решила попробовать расшифровать еще два письма, над которыми еще не работала. Если мне удастся расшифровать первые несколько слов, то я продолжу. Если нет, то двинусь дальше.

Я нашла два зашифрованных письма и проверила, не содержат ли они чего-нибудь похожее на слово «изумруд». Нет, и после того, как я выписала и расшифровала первые десять «слов» каждого из писем, оба не дали ничего вразумительного, только тарабарщину. Я сдала том, вышла и заглянула в бар, где заказала панино. Если Уильям спросит, я скажу, что нормально питалась.

Вернувшись в архив, я передернула плечами и устроилась на стуле, из спинки которого торчал поролон. Чувствуя себя обескураженной, я взяла со стола выдачи том под номером 3791. Пролистав первые несколько страниц, читая имена в приветствиях и подписях, я не увидела никаких упоминаний об изумруде. И ничего, связанного с Фальконе.

Просмотрев примерно три четверти тома. я нашла простой ключ для расшифровки, спрятанный внутри сложенного вчетверо листа бумаги. Я читала о таких простых ключах, этот был с заменой цифр на буквы. Мне хотелось почувствовать какое-то волнение, но после тупика с другим дешифратором я испытывала только разочарование. Если бы на меня не давила необходимость найти изумруд, я была бы взволнована этой находкой, каким бы ни был результат, но сейчас от моих решений зависела вся моя жизнь.

Поскольку фотографировать в архиве нельзя, да и ксерокопировать тоже, то остаток дня я переписывала ключ. Закончив, пролистала еще несколько страниц и нашла зашифрованное письмо. Я попыталась его расшифровать новым простым ключом. Но мне не удалось составить ни одного слова, которое имело бы смысл.

Мое настроение колебалось между унынием и радостью и уже клонилось к унынию, когда у меня появилась идея. К сожалению, свет выключили прежде, чем я успела что-то предпринять.

Выйдя на улицу, я увидела сообщение от Уильяма, который писал, что он все еще в городе, потому что его пострадавшая от наводнения справка из Национальной библиотеки задержалась у реставраторов. Был вечер пятницы, и я пригласила Уильяма встретиться со мной за аперитивом в баре «Антонио».

– Я могу к такому и привыкнуть, – пошутила я, когда мы поприветствовали друг друга.

– Не так уж много нужно, чтобы привыкнуть к итальянским порядкам. – Мы заказали графин домашнего вина и, договорившись не обсуждать Розу или изумруд, поговорили об итальянских музыкальных исполнителях, выступления которых видели. Я рассказала ему о найденных дешифраторах.

– Это необычно, Уильям?

– Не то слово. Ты должна показать их мне.

– Конечно, покажу. Но стоит ли мне продолжать?

– Большинство ученых не стали бы утруждаться. Я восхищен твоим упорством. В следующий раз мы пойдем в Национальную библиотеку вместе.

– Буду с нетерпением ждать. – Я опустила глаза, но он, казалось, ничего не заметил.

Когда мы уходили, было уже поздно, и улица возле бара была пуста.

– Давай я провожу тебя до дома, – предложил Уильям, и я не стала отказываться.

Я чувствовала его близость всем своим телом, пока мы шли вместе.

– Хочешь подняться? – спросила я, когда мы подошли к моему дому.

– Конечно. С удовольствием посмотрю, как ты устроилась.

– Нет, я о другом. Может, ты хочешь выпить? Как насчет домашнего лимончелло?

Уильям выглядел удивленным.

– С удовольствием.

Я взяла его за руку и повела за собой вверх по лестнице. Перед дверью в квартиру он обнял руками мое лицо и поцеловал. Я почувствовала привкус красного вина у него на языке.

Я открыла дверь, втянула Уильям в квартиру, и мы остались стоять в коридоре, страстно целуясь. Через некоторое время я сделала шаг назад. Кончик его бороды задел мой подбородок.

Я достала из кухонного шкафчика две рюмочки и вставила первый попавшийся под руку диск Жобима в старую стереосистему, которая, как ни странно, все еще работала. Мы с Уильямом потягивали сладкое лимончелло, слушая низкие томные каденции, и лишь едва касались друг друга мизинцами.

– Изабель, – позвал Уильям, допив тягучую желтую жидкость.

– Да?

– Хочешь потанцевать?

Я кивнула. Уильям притянул меня к себе, и мы медленно начали танцевать под музыку. Когда песня закончилась, мы просто покачивались. Я думала, что Уильям собирается поцеловать меня, но он отступил и провел рукой по волосам.

– Все это время я пытался сдерживать свои чувства к тебе. Я боялся, что они неуместны, ведь теперь ты моя студентка, но я… Я не могу этого вынести, – признался он. – Ты мне нравишься, Изабель. Нет, «нравишься» – неподходящее слово, чтобы описать мои чувства. – Выражение его лица было безумным, настойчивым. Он отвел взгляд.

Я взяла Уильяма за руку, и он погладил мою ладонь большим пальцем. Я встала на цыпочки и приподняла голову, чтобы поцеловать его. Он наклонился вперед, впиваясь своими губами в мои, и приподнял меня. Я обвила руками его шею.