Понимание Евангелия, иное альбигойским толкованиям, не может быть допущено, говорили еретики. Все, что только имело связь с материей, лишалось права на божественное освящение. Поэтому Иоанн Креститель, крестивший водой, а не духом, был слугой и послом сатаны, как говорили инквизиторам еретики, или, по апокрифическому евангелию, на которое часто любили ссылаться еретики, лживым пророком Неlia.
Дева Мария, так тесно связанная с понятием о Божестве, была одним из ангелов, одним из духов небесных. У нее не было земных родителей, и ни в одной канонической книге не сохранилось их имен [2_96]. Обликом она была женщиной, но в сущности у нее нет тела, как нет и никаких человеческих потребностей. Она была послана Богом на землю, чтобы предшествовать Иисусу. Христос прошел через ее ухо и вышел тем же путем, как говорит сам Спаситель в апокрифическом евангелии от Иоанна. Впрочем, это предположение выдумано не катарами, оно встречается и в старых латинских служебниках, а также в греческих и латинских проповедях и сочинениях древних Отцов, где имело метафорический смысл.
Катары заимствовали от гностиков и иное толкование, согласно которому Слово Божье не могло миновать уха Его ангела. Тогда как большинство признавало в Марии только видимость, призрачность женщины, в Болгарии и Италии верили в действительное ее существование, указывали ее родителей или же признавали ее рожденной «de sola muliere sine virili semine» (от одной женщины, без мужского семени), то есть согласно с католическим догматом беспорочного зачатия, или же, наконец, как кое-где во Франции, не считали ее ни за ангела, ни за женщину, а просто за метафору альбигойской Церкви, которая родила всех верных сынов ее, как для христиан она родила Иисуса[2_97].
Настаивая на необходимости спасения всего рода человеческого и указав вместе с тем исходный ключ к нему исключительно в альбигойской Церкви, крайний дуализм впал в невольное противоречие. Если все люди должны быть спасены, то чем вызвана судьба тех, которые имели несчастье жить раньше появления секты, и какова участь тех, кто не принимает альбигойских верований? Здесь доктрина дуалистов из далекого Востока приносит учение о метемпсихозе и переселением душ разрешает возникшее в системе противоречие. Небесная душа, не успевшая покаяться до исчезновения тела, в которое она была заключена, переходит в другие тела до тех пор, пока в какой-либо из моментов не принесет покаяния, не причастится к Церкви сектантов и тем не освободится от гнета материи. Таким образом, настоящий мир состоит из тех же небесных душ, какие угодно было создать доброму Богу. Ни одна душа со дня творения не погибла, она или мучается и пребывает на земле, или уже вернулась в царство неба, если уверовала в альбигойское учение. Этой примирительной гармонией доктрина воздавала награду своим последователям, и ею объясняется тайна быстрых успехов ереси. У Магомета ее заменяли райские наслаждения, утехи чувства, а здесь была, напротив, одна вера в покаяние, одна уверенность в достижение земной чистоты и в победу над чувством.
С этой мыслью катары подходили к Евангелию, которое всегда было для них основой системы, и находили указания на нее в воскресении мертвых в минуту смерти Спасителя (Евангелие от Матфея, XXVII; 52, 53). Система не сходилась в определении количества тел, доступных странствию одной души, но надо полагать, что это количество было безграничным [2_98]. Оно не ограничивалось телами человеческими. Те, кто упорно отказывались от покаяния, в наказание были помещены в животных или в птиц. Это было чистилище католиков. Предполагалось, что душа и в этой оболочке не теряет знания о своем происхождении и о своей связи с эжеством. Наказанная, она терзается мучениями своего падения и доводит себя до покаяния. В каждом животном, кроме гадов, может быть заключена одна из душ, поэтому геретики не убивали никаких зверей, кроме пресмыкающихся, потому и пища у них вегетарианская. Горько было человеку думать, что он снизошел до такого ужасного наказания, но еще горше было благодетельному Богу связывать свое творение с низкой материей. Одно желание спасти человечество от врагов его, от демона, руководило им при этом: погибшее от плоти да будет наказано плотью. Наказанное, оно очищалось и восходило до своего первообразного состояния.
При таком взгляде на творение, на судьбу душ не имелось надобности, рассуждали еретики, ни в загробной жизни по христианским понятиям, ни в общем торжественном воскресении, ни в страшном суде. Катары не могли понять, зачем плоть, творение демона, потребуется к созерцанию Божию. Они отрицали догмат самим авторитетом Писания. «Сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе. Сеется тело душевное, восстает тело духовное», — говорил апостол Павел (Первое Послание к Коринфянам, XV, 42—44).
Если бы даже тело не было созданием дьявола, рассуждали еретики, то уже само по себе оно есть только орудие души, оболочка ее. Оно подчиняется душе и не действует самостоятельно, без нее оно ничто, взятое отдельно, оно бессильно. Никому не придет в голову обвинять инструменты, а не ремесленника за дурную работу, но ведь столь же нелепо привлекать плоть к суду за действия духа. Наконец, что судить: пепел костров, разорванные куски мяса на полях битв, пыль, землю, успевшую произвести новые творения? Но действительное воскресение тел — это обновление их в ту эфирную оболочку, которую некогда они покинули, это возвращение их в небесный мир, в небесные тела. Сто сорок четыре тысячи ангелов, низошедших вместе с Христом на землю, поджидали в особом небе возврата погибших душ, дабы приять там, где кончаются страдания и страсти, где не знают материи, где совершается возвращение к блаженной первобытной жизни.
По словам Эбрара, еретики не допускали, чтобы там существовало разделение полов и чтобы женщины возвращались туда в виде женщин же, причем основывались на словах Спасителя: «Придите, благословенные», относящихся только к мужчинам (Евангелие от Матфея, XXV, 34), а более на том, что все плотское создано демоном, а не истинным Богом [2_99].
Так как исходная цель для всякой души — переселиться на небо уже в силу того, что такова ее природа, то понятно, что никакие молитвы земной Церкви не могут оказать помощи. Души, сотворенные демоном, не могут быть спасены ею, а для прочих она бесполезна, ибо и без нее они будут участниками небесной жизни. Добрые дела живых, заслуги святых столь же бессильны по причине неизменного и неумолимого закона бытия. Согласно самому Новому Завету несправедливо заслугами одних выкупать грехи других, ибо там прямо сказано (Послание к Римлянам II, 6; Первое Послание к Коринфянам III, 8; Второе Послание к Коринфянам V, 10; Послание к Галатам VI, 5), что каждый должен быть судим по делам своим. Так из основного воззрения сектантов последовательно вытекает рационализм.
Это учение было слишком сурово, чтобы приобрести себе массу поклонников или покорить толпу. Требовалось смягчить, сделать его популярнее, доступнее. Иоанн де Луджио, родом итальянец, отчасти принял эту задачу на себя. Его толкование возникло одновременно с появлением теории смягченного дуализма. Он учил о постоянной взаимной борьбе двух начал, доброго и злого. Создать — не значит сделать что-либо из ничего, не значит вызвать бытие из небытия; творение людей было одарением обликом, формами уже существовавшей материи. Ни Бог, ни демон не были раньше ее, они так же неразлучны с ней, как солнце неразрывно соединено с лучами света, истекающими из него. Не было минуты, когда бы можно представить демона без материи или Бога без мира. Как вечны оба верховных духа, так вечны мир земной и небесный. Лишенные свободы воли, небесные души подчинились проискам дьявола, и тем началась их грустная судьба, аллегорически рассказанная в истории еврейского народа.
