У Григория Яновича учёба началась прямо в воскресенье после завтрака. На море они договорились пойти вместе, после ужина. А сейчас Марина гуляла в "зоне отдыха", где сопровождающие могли найти себе занятие по душе. Публика была из стран Европы и с постсоветского пространства. Кто-то пел, кто-то танцевал, кто-то рисовал, лепил. Даже вязали крючком.

Активных занятий Марине не хотелось, а к творчеству и рукоделию она была не склонна. Но её неожиданно заинтересовал "кружок", где вырезали из бумаги картины по трафаретам. Их можно было потом приклеить на окна, например. Занятие Марину увлекло: время проходило быстро, и как-то нервы успокоились. Всё-таки обстановка новая, незнакомая.

Так прошло несколько дней: Григорий учился, Марина гуляла и вырезала узоры. Вечером они гуляли на море или уходили в город, потом изучали документы и учебные материалы на немецком языке, и мирно расходились по "своим" комнатам их номера. Так хорошо и спокойно Марина давно не отдыхала. Всё-таки она всегда была организатором отдыха и несла ответственность за Даню.

Даня звонил каждый день. Он был тоже в восторге от своего отдыха и совсем не скучал. Повзрослел.

Спокойная жизнь Марины неожиданно закончилась в среду вечером, когда всех собрали на приём по случаю середины курсов — "экватор".

Это было то самое мероприятие, на которое необходимо было привезти с собой вечернее платье, так говорилось в условиях. Ещё одно такое мероприятие должно состояться в субботу, после экзамена и получения сертификатов.

Марине было скучно. Радовало только то, что они слонялись в этой толпе, держась за руки. Ну ценности же, надо соответствовать. Марине очень нравилось, когда Григорий Янович сжимал её ладонь своей тёплой уверенной рукой. Ради этого стоило потерпеть. Ну и ради "живой" музыки.

Потом к ним подошла семейная пара из Швейцарии, Макс и Ханна. С Максом, как поняла Марина, Григорий Янович занимался в одной подгруппе. Максу было лет сорок, Ханне около тридцати. Марина долго не могла понять, что именно её беспокоит, но потом поняла: Ханна была рыжеволосой и белокожей. После достопамятной драки на открытии экспозиции, Марина с некоторым предубеждением относилась к девушкам "эпохи Возрождения".

Интересно, что это? Неужели старая добрая ревность?! Только этого не хватало. Тем более, что Григорий Янович вёл себя вполне благопристойно и никакого интереса к Ханне не проявлял, чего не скажешь о Максе, который явно пытался "строить глазки" Марине. В общем, эта пара Марине не понравилась, и она тяготилась их компанией.

Потом Макс позвал Григория Яновича что-то обсудить в месте для курения. Григорий Янович не курил, но проявил вежливость. Шепнув Марине, что скоро вернётся, он удалился вслед за Максом. Вскоре исчезла и Ханна. Подождав минут пять, Марина заскучала и двинулась на поиски. Она не заметила, как за ней последовал ещё некто, пристально наблюдавший за ней весь вечер.

Она вышла в холл, и ей показалось, что откуда-то доносится смех Григория Яновича. А потом голос Григория Яновича, несколько раз повторившего по-английски слово "нет". Марина шла на голос. Повернув за угол в коридор, украшенный странными чёрно-белыми фотографиями, она вдруг увидела, как Ханна бросается на шею Григорию Яновичу и целует его.

Марина увидела эту рыжую голову возле его лица, и внутри что-то щёлкнуло. Она сделала бросок, схватила Ханну за волосы и оттолкнула к стене, где в тени стоял невозмутимый Макс. Потом Марина влепила пощёчину Григорию Яновичу с такой силой, что заломило кость в ладони. Он стоял, обалдевший, забыв о боли, и смотрел, как её глаза мечут молнии.

— Это мой муж! — крикнула Марина по-английски Ханне и ткнула ей прямо к носу руку с кольцом. — Где твой муж?

— Мой муж даёт мне свободу! — резко ответила тоже по-английски пришедшая в себя Ханна.

Они не замечали, что в коридоре есть ещё один зритель разыгравшейся трагикомедии. У стены, чуть поодаль, стоял высокий подтянутый блондин лет сорока с небольшим.

— А я не даю свободу! — крикнула Марина по-английски. — Ещё раз приблизишься к нему (и она указала на Григория Яновича), убью!

Потом Марина как-то резко очнулась, всхлипнула и быстро пошла по коридору, чуть не сбив с ног высокого блондина.

— Марина! — Григорий Янович бросился за ней следом. — Ты неправильно всё поняла!

Она побежала. Если он прикоснётся к ней хоть пальцем, она умрёт на месте, ей так казалось. Она влетела в свою часть номера, закрыла все двери на замки и опустилась прямо на пол. Что с ней стало?!

Она всегда знала, что его нельзя подпускать, противопоказано! И вот итог! Ещё месяц назад она насмешливо и покровительственно смотрела на его пассий, таскавших друг друга за волосы в галерее. Теперь она сама стала такой… Она потеряна, деморализована. Из глаз полились слёзы унижения и досады на саму себя.

— Марина, открой, пожалуйста. Позволь объяснить! — Григорий Янович стучал в её двери из его половины номера. — Я не отвечал ей, Марина!

— Объяснение от создателей "Мама, я не курил, просто рядом стоял, потому от меня пахнет табаком"! — крикнула Марина.

Голос у неё был выше и звонче, чем обычно, и Григорий Янович понял, что она плачет.

— Пожалуйста, Марина. Впусти.

Марина ответила ему на непечатном русском, объяснив, куда ему пойти.

— Марина, ты же девочка, ты искусствовед! Кто тебя научил так разговаривать? — расстроенно спросил он.

Она нашла платок, вытерла лицо, высморкалась. Подошла к двери, громко и внятно заговорила:

— Вот что, Григорий Янович. Я связана обязательством, но в свете последних обстоятельств сдержу слово лишь при условии, что вы держитесь от меня на расстоянии не ближе двух метров. И общаемся мы только по поводу документов на немецком языке. В противном случае я сразу сажусь в первый же самолёт. Ясно?

— Ясно, — ответил он.

— Вот и отлично. Спокойной ночи. Можете продолжать свой отдых в приятной компании. Извините, что прервала столь увлекательное общение.

Он вздохнул, отошёл от двери и опустился на стул. Стянул пиджак, отбросил в сторону. Щека перестала пылать. Он вспоминал выражение её глаз, когда она кричала на эту дуру Ханну. Больше всего на свете ему хотелось прижать к себе сейчас свою "фиктивную" жену, успокоить, всё ей объяснить. Но ему запрещено даже приближаться…

В четверг Марина не пошла вырезать узоры, а отправилась на пробежку по берегу моря. Она была рада, что надела куртку — дул достаточно сильный ветер. Она бежала уже минут десять, когда неожиданно с ней поравнялся высокий подтянутый блондин. Марина помнила: его вчера на приёме представили, как одного из учредителей курсов. Это он, тот самый профессор из Берлина. Она забыла, как его зовут, но помнила, что он какого-то чёрта делал в коридоре, где она устроила скандал вчера вечером.

— Привьет, — обратился он к ней на ломаном русском. Голос у него был густой, низкий.

— Доброе утро, — ответила Марина по-немецки, продолжая бег.

Он побежал с ней рядом. Что ему надо?! И откуда он знает, что она русская? Нигде ей нет покоя.

— Говорите по-немецки? — обрадовался он и перешёл на родной язык. Далее они общались по-немецки.

— Да.

— У вас хороший немецкий. Откуда?

— В школе изучала, — соврала Марина. Не выкладывать же ему тут всё о себе.

Он с сомнением посмотрел на неё, но ничего не спросил. Может, они тут досье на всех имеют? Не удивительно было бы.

— Ральф, — протянул он руку для пожатия прямо на бегу.

— Марина.

— Мария?

"Ну конечно! Как же иначе?!".

— Мари, — сказала она, вспомнив Жанну, которая звала её так. Так и таскался он за ней всю пробежку. Интересно, почему он не ведёт лекции? Небожитель? И где его семейные ценности? Кольца нет.

…Вечером она пришла в комнату к Григорию Яновичу, "учить уроки", как они это называли. Он весь день соблюдал дистанцию. Вёл себя в соответствии с требованиями Марины и сейчас. Ну не мог он схватить её и прижать как следует. Он бы возненавидел себя за любое, даже минимальное насилие по отношению к ней. Потому лишь молча смотрел и внимательно слушал всё, что она говорила. Потом она так же спокойно удалилась к себе. Ей удалось полностью восстановить самообладание. Хотя Григорий Янович даже не представлял, чего ей это стоило.