Только вот нравился ему Арион. Он чувствовал, что под маской высокомерия и скрытности в душе этого парнишки хранятся нетронутые запасы верности и любви, привязанности к родному дому. Безусловно, мальчик он смелый, умный, блестяще образованный, превосходно владеющий ораторским искусством. Больнee всего было осознавать, что, если Ариона убьют, в этом будет виноват он, Ани. Если убьют Аполлония, Эзану и всех остальных его людей – Пасиса, Миса, Гармия, Пармонтеса, Акоаписа и Петосириса, – то виновником их смерти будет тоже он, Ани. Если Серапиона и Изидора продадут в рабство, а поруганные Тиатрес и Мелантэ будут вынуждены просить милостыню на площадях, все это будет по его же вине. Он погнался за своей тщеславной мечтой стать по-настоящему уважаемым купцом и самым роковым образом недооценил силы коварного противника. В результате он потерял не только деньги, но также подписал смертный приговор самому себе и всем своим близким.

Зачем ему это понадобилось? Он же хорошо жил – богатое хозяйство, любящая жена, здоровые красивые дети. Сейчас он может все это потерять – и ради чего? Ради мальчишеской мечты повидать мир? Или из-за ненависти к тому самодовольному дураку, который его обманывал?

Все это не стоило того, чтобы так рисковать собственной семьей и ее благополучием. О боги! Ани ворочался с боку на бок, не в силах найти успокоение, и в конце концов лег ничком на землю, продолжая молить богов пощадить его семью.

Ночь, казалось, не кончится никогда. Но постепенно небо начало сереть. Со стороны ворот донеслись резкие звуки труб. Где-то неподалеку заржала лошадь. Медленно начали вырисовываться контуры окружающего их лагеря, и в мастерскую рядом с их импровизированной тюрьмой пришли люди и принялись чинить порванное знамя. Немного погодя к ним подошел один из тех солдат, которые вчера их арестовали. С собой он привел еще несколько человек. Они развязали пленников, дали им напиться и парами повели к выгребной яме.

Когда дошла очередь до Ани, стражник сообщил ему на ломаном греческом:

– Аристодем приехать.

– Что? – в ужасе спросил Ани. – Он здесь?

– Да, здесь, – подтвердил римлянин и показал на юг, в сторону ворот. – Разговаривать с Горталом, – пояснил он и улыбнулся. – Твой друг Арион здесь.

– В лагере? – воскликнул Ани, радуясь тому, что его хотя бы не убили. – Почему он не с нами?

– Он у военачальника.

Ани не совсем понял, что это значит, но, когда попытался расспросить римлянина, тот не понял его. Стражник лишь ободряюще похлопал Ани по плечу и отвел ко всем остальным.

На этот раз их не связывали. Спустя некоторое время появился еще один солдат. Он принес целый горшок ячменной каши и несколько мисок: похоже, пленникам полагался завтрак. Когда они начали есть безвкусную кашу, неподалеку раздался пронзительный возглас: «Ани!» Это была Тиатрес. Она неслась по проходу между палатками, а следом за ней бежала Мелантэ. Позади них шел еще один римский солдат.

Тиатрес бросилась к мужу, который сидел на земле, заключила его в свои объятия и, не переставая плакать, начала целовать его разбитое лицо: синяк под глазом, разорванное ухо, распухшую щеку. Ани крепко прижал ее к себе, не обращая внимания на ноющую боль во всем теле. Тепло, исходившее от жены, успокаивающе действовало на него, но в то же время он испугался, увидев ее здесь.

– Что вы делаете в лагере? – спросил он.

Но Тиатрес в ответ лишь разрыдалась, и Мелантэ пришлось объяснять за нее:

– Нам разрешили прийти к вам сегодня утром. – Она тоже обняла отца. – Тесс-тесса-ра-рий Гай Симплиций сказал, что мы можем спросить его и он проведет нас к тебе. Ой, папа! Они тебя избили!

– И не только его! – с обидой проворчал Аполлоний. Ани нетерпеливо махнул рукой, чтобы тот замолчал.

– Они вас не обидели? Слава всемогущим богам! А что с Серапионом и Изидором?

– Все обошлось, – поспешила успокоить его Мелантэ. – Все это время они были с нянькой у тех людей, торговцев углем. Соседи очень хорошо их приняли, присмотрели за детьми и позволили нам с Тиатрес переночевать на своей лодке. Они накормили нас и пообещали приютить, пока не решится ваша судьба.

– А где Арион? – спросил Ани, чувствуя, как у него отлегло от сердца.

– А он разве не здесь? – спросила Тиатрес, чуть отстранившись от плеча мужа и оглядевшись вокруг.

– Кастор и Полидевк! – простонал Аполлоний. – Помилуйте нас! Он сбежал, и теперь нас точно убьют.

– Нет! Он не мог так поступить! Я уверена! – горячо возразила Мелантэ. – Арион с готовностью пошел с римлянами, чтобы доказать, что вы невиновны. Он убедил легионеров взять документы с «Сотерии» и собирался рассказать им все об Аристодеме. К тому же он понимает латынь.

– Что? – удивился Ани.

– Его отец был римлянин, – сообщила Мелантэ. – Как только солдаты к нам подошли, он тут же заговорил с ними на латинском. А они очень обрадовались, что он знает их язык, и внимательно выслушали все, что он им хотел сказать.

В ее голосе чувствовалась гордость за юношу. Очевидно, Мелантэ уже несколько раз говорила об этом – может, чтобы убедить тех торговцев углем, а может, чтобы успокоить Тиатрес и саму себя. Ани в замешательстве смотрел на нее.

– Отец Ариона... – начал было он.

– Ани, сын Петесуха! – раздался резкий окрик.

Ани узнал этот голос мгновенно и от испуга даже вздрогнул. Пока они оживленно разговаривали, к ним подошел тот самый пожилой центурион, который жестоко допрашивал их. Теперь он стоял прямо возле них. Этим утром он выглядел особенно внушительно и сурово. Его блестящая кираса, украшенная на груди серебряными бляхами, сияла в лучах утреннего солнца, как и золотые нарукавники, надетые на его жилистые руки. Но взгляд римлянина был таким же хмурым, как и вчера.

– Человек, выдвинувший против вас обвинение, отказывается от него, – коротко сообщил он. – Ты можешь быть свободен, как и все твои люди. – Центурион жестом подозвал чиновника, который стоял у него за спиной, и тот протянул Ани свитки папируса. – Это твои документы на товар.

Ани высвободился из объятий Тиатрес и поднялся на ноги. От внезапного головокружения он не совсем понимал, что именно центурион только что ему сказал. Человек, выдвинувший против вас обвинение, отказывается от него?

Чиновник нахмурил брови и отчетливо произнес:

– Вот твои таможенные документы на судно. – Он вручил ему один свиток, который Ани покорно взял. – Это юридические бумаги, позволяющие тебе действовать от имени твоего партнера Клеона, – сказал он, протягивая Ани еще один свиток. – А это расписка о том, что ты отпущен на свободу. Тут подробно описаны обстоятельства, при которых тебя задержали. Так что можешь показывать эту бумагу представителям власти, если вдруг придется оправдываться перед кем-то еще.

Ани взглянул на последний лист папируса. Он был написан на латинском языке, которого он не знал. Свобода... Римляне его отпускают. Он свободен. Великодушная Изида! Благодарю тебя, милостивая богиня! Так быстро и так... легко?

Что заставило Аристодема отказаться от своего обвинения?

Ани был почти уверен, что знает ответ на этот вопрос: Арион, который говорил на латинском. Только он мог убедить римлян в том, что эти обвинения были ложными и неправомерными.

– Симплиций, – позвал центурион, и легионер, сопровождавший Тиатрес и Мелантэ, встал по стойке «смирно». Центурион что-то приказал ему на латинском, и тот отдал ему честь.

– Тессарарий Симплиций проводит вас до вашей лодки, – объявил центурион, – и отпустит часовых. Я поздравляю вас с тем, что обвинение снято.

С этими словами он развернулся и зашагал прочь. Ани раскрыл от удивления рот и, едва ворочая языком от волнения, окликнул его:

– Г-г-господин?

Центурион остановился и спросил:

– Что тебе еще?

– А молодой человек по имени Арион, которого обвинили вместе со мной... Его тоже отпустили?

Центурион помрачнел и, снова приблизившись к своим недавним пленникам, сообщил:

– Он у военачальника. – И тут же поинтересовался: – Что ты знаешь об этом мальчишке? Он говорит правду?