– Подумаешь, рубашку взяла, прям трагедия! Следующий раз вообще голой останусь, поняла? Поэтому, если не хочешь, чтобы твой дорогуля заценил мои формы, будь добра, предупреждай, когда решишь притащить его сюда снова! Устроила тут проходной двор! Мне, между прочим, тишина нужна, чтобы нормально заниматься!

Когда Машка собирается ответить что-то не менее едкое, мы обе слышим, как Артём выходит из ванной, и сестра тут же снова понижает голос до шёпота:

– Хорошо, предупреждаю: отныне он может появиться здесь в любой момент, потому что у него теперь есть свой ключ. Так что впредь, изволь, пожалуйста, ходить одетой! Причём, одетой в свои вещи!

– Ключ?! Да с какой стати? Может, ты ещё и ночевать его сюда притащишь?

– А вот это тебя точно не касается.

– Да ты что! А ничего, что я тоже здесь живу?

– Ну и живи, кто не даёт? Забирай себе эту комнату и хоть на голове тут стой, но, когда будешь выходить на общую территорию, веди себя как нормальная!

– Общую территорию? – Ушам своим не верю. Буквально задыхаюсь от возмущения, но перейти на полный голос не могу при всём желании. – Маш, это у тебя от гормонов временное помутнение или реально крыша поехала? Ты себя слышишь, вообще?

– Крыша от гормонов поехала у тебя, Ника, но оно и понятно, тебе по возрасту положено. А я всего лишь призываю тебя повзрослеть. Хоть немножко! – Она тычет мне в нос сложенными в щепоть пальцами и, дофига довольная собой, уходит, а я так и остаюсь с отвисшей челюстью.

Нет, поговорить на повышенных мы с ней и раньше практиковали, для нас это своего рода «игра с коготками», когда мы полушутя и совершенно неосознанно отрабатывали друг на друге приёмы «взрослой» стервозности, но то, что произошло сейчас…

Сижу, тупо пялясь в пространство перед собой, и не понимаю, как теперь себя вести. Как «нормальная»? То есть, как Машка скажет? Да с какой стати?! Она мне кто, мать что ли? Хозяйка? Барыня-государыня?

Потом слышу приглушённый стенами голос Артёма, и вспоминаю про свои труселя в ванной. Морщусь, сжимая кулаки и поджимая пальцы на ногах. Блин, блин, блин! Позорище-то какое! И ладно бы там какой-нибудь Костик или Игорёк из бывших, да даже этот Саня из комобра, но Артём… Блин!

Осторожно открываю дверь, прислушиваюсь. Сладкая парочка на кухне, Машка хихикает, как будто ничего не случилось. Как будто она тут хозяйка положения. Овца, блин!

Крадучись проникаю в тёмную ванную, наощупь собираю с сушилки своё бельё и сбегаю обратно в спальню. Снова сижу взаперти, хотя и понимаю, что это, во-первых, глупо, а во-вторых – с какого, спрашивается, хрена?!

Но заставить себя выйти не могу. Стыдно.

Так проходит ещё с полчаса. Парочка на кухне словно забыла о моём существовании. Интересно, что Машка ему сказала? И что он сам обо всём этом думает?

Что-что… Что я застрявшая в пубертате дура, которая фетиширует его личные вещи. Блин…

Между тем в комнату начинает проникать аромат жареной колбасы, настолько чарующий, что урчание моего желудка почти заглушает приступы стыда. Да в конце-то концов, я что, виновата, что они припёрлись без предупреждения?!

В знак протеста переодеваюсь в демонстративные мини-шорты и легкомысленный топик и, взбив волосы в фривольный пучок на самой макушке, заявляюсь на кухню. Делая вид, что не замечаю сладкую парочку, расхлябанной походкой прохожу к плите, поднимаю крышку со сковороды… А там пусто! То есть, эта овца вот так показательно ставит меня на место, или что?

– Ты же вроде не ешь после шести? – ехидно, прямо на ходу выдумывает Машка. – Эти твои детские дурости про девяносто-шестьдесят-девяносто?

– Ты снова всё перепутала, – вынимая из холодильника палку полукопчёной, майонез и вообще всё подряд, язвлю я в ответ, – это ты у нас не ешь после шести, потому что, хочешь не хочешь, а пора уже следить за собой. К тому же, в ресторанной доставке нет яичницы с колбасой, а делать самой, это же… У-у-у!

Многозначительно умолкнув, сооружаю себе чудовищно-гигантский бутер. Наливаю чай, сажусь за стол.

– Ну понятно, – глянув на бутерброд, наигранно вздыхает Машка. – Сначала всё подряд, а потом снова рвоту вызывать. И когда ты уже повзрослеешь?

У меня аж челюсть замыкает. Вот овца! С трудом докусываю начатое, жую, параллельно придумывая, чего бы такого зарядить в обратку. Машка же остервенело расчленяет яичницу ножом и вилкой и упорно игнорирует мой фривольный наряд. Но я-то чувствую, что её буквально раздирает от злости!

А между нами сидит явно смущённый происходящим Артём. И тяжёлая, такая, гнетущая пауза…

– Чуть не забыл! – излишне радостно оживляется вдруг наш с Машкой общий «друг». – Ника, на меня сегодня Трошин вышел, про тебя, спрашивал.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза.

– Трошин, это тот профессор с севера, который помог тебе с лагерем? – хватается за возможность сменить тему Машка. А может и лишний раз уколоть.

– Ничего он мне не помогал! Я сама все конкурсные проходила!

– Да? Странно. А прошлой весной ты говорила, что если бы не он…

– У меня просто не было всей картины.

– Да-да, и поэтому ты говорила, что, если что, всегда можешь поступить в Нижневартовский универ.

– Я буду поступать только в МГУ!

– Да ради бога! Поступать ты можешь куда хочешь, но вот куда в итоге возьмут, это другой вопрос. Скажи же, Артём? Кстати, а почему он её через тебя искал? Где взаимосвязь?

– Ну, я думаю потому, что у нас с ним могут быть общие знакомые в Нижне…

– Да причём тут Нижневартовск, вообще? – перебиваю я. – Просто я этого Трошина игнорю в соцсети, вот он и решил через лагерь зайти, а любой тамошний препод, как, впрочем, и студент, наверняка скажет, что проще всего меня найти именно через Артёма… Анатольевича! – Смотрим с Машкой друг на друга, и, кажется, воздух искрит. И мне бы вот прямо сейчас остановиться… но меня несёт, и я лишь с победной многозначительностью дёргаю бровями: – Объяснить почему, или всё-таки сама догадаешься?

Сестра ещё пару мгновений смотрит, а потом молча встаёт и уходит в комнату. Артём бросает на меня осуждающий взгляд и спешит за ней. А я остаюсь одна – с этим своим гигантским едва надкушенным бутером, злой завистью… и чувством вины.

Хочется пойти и извиниться, объясниться… но что-то не даёт. И я не понимаю, что со мной происходит, просто чувствую себя внезапно настолько лишней и одинокой во всём этом грёбанном мире, что хочется плакать.

И слеза действительно срывается, но я тут же её утираю и решительно берусь за телефон.

– Аллё, Жень? Привет! Слушай, насчёт сегодняшней вечеринки… Я в принципе могу, да. Куда подъехать?

Частный сектор, двухэтажный коттедж с увешанной фонариками ёлкой у входа. Вечеринка уже в разгаре, народу довольно много. Из тех, кого я знаю – человек шесть моих бывших одноклассников, ещё несколько из бывшего параллельного и мой нынешний одноклассничек, общепризнанный красавчик Тарасов. И он, кстати, вопреки ожиданиям девчонок, без Смирновой.

Моя роль мне ясна изначально – отвлекать Фёдорова, чтобы не путался под ногами, пока остальные идут вразнос. Не сказать бы, что участь интересная, но я, в отличие от многих, всегда относилась к Владу спокойно. Ну да, нудноватый ботан и при этом душноватый морализатор, да слегка оторванный от современности и безнадёжно опаздывающий с пубертатом длинный, тонкий, усыпанный красными угрями тип, которого с малолетства воспитывает бабушка… Но зато с ним можно поговорить на отвлечённые темы: про космические чёрные дыры, про динозавров, про технологии будущего и конечно про его любимые математику с физикой. Фёдоров готов вещать обо всём этом бесконечно, подробно и увлечённо, поэтому собеседнику всего лишь нужно включить выражение заинтересованности на лице и провалиться в медитативный Дзен.

В первый час я даже неожиданно заинтересовываюсь теорией квантовых скачков реальности. Оказывается, мы в каждый момент времени находимся одновременно в прошлом, настоящем и будущем, а поэтому, теоретически, в каждый же момент времени имеем и возможность влиять на ход событий в эти периоды, что, в свою очередь, раскрывает безграничные возможности…