— Докладывайте.

— Позвонить не мог. Существенных новостей нет, кроме того, что на меня сегодня было совершено… новое покушение.

— Так… Дальше? — Полковник нахмурился. — Продолжайте, только подробнее.

Кузьма, не пропуская ни одной мелочи, подробно рассказал все, что произошло с ним и старшиной в море. Рассказал результаты исследования мотора, свои домыслы и соображения.

Рудаков слушал молча, и с лица его не сходило недоуменное выражение. Когда Кузьма кончил рассказывать, Меньшиков спросил у него:

— Ваши выводы?

— Если моя гипотеза насчет Музыкантова подтвердится, — подумав, ответил Кузьма, — то совершенно ясно: все связанное со станцией — дело рук Музыкантова. А коли так, то и история с валютой имеет к Музыкантову прямое отношение. Остаются неясными только два пункта. Первый — кто же из всех известных нам лиц готовился к переходу через границу. Больше всего подходит под эту роль некто Прохоров, но о нем мы как раз меньше всего знаем. Второй пункт не менее интересен. Музыкантов верит в бога. Явление само по себе странное. Молодой парень — и бог. Тем более сейчас этот факт приводит к определенным мыслям, что все это имеет какое-то отношение к религии. У меня все.

— Хорошо… Вы рассказали Рудакову о себе?

— Нет, не успел.

— А зря. Ну ладно. Я думаю, и сам сумею объяснить. Видите ли, в чем дело, молодой человек. Мы здесь с лейтенантом Лялиным, — Рудаков изумленно Посмотрел на Кузьму, — посоветовались и решили, что в сложившейся ситуации нам потребуется ваша помощь. Как вы, согласны?

— А кому вам? — недоверчиво спросил Рудаков.

— Ну, нам… работникам уголовного розыска.

Меньшиков улыбнулся и протянул маленькую красную книжечку Рудакову. Тот изучал ее долго и изумленно, потом вернул и встал со стула.

— Извините, товарищ полковник… Вам, наверное, — Рудаков посмотрел в сторону Кузьмы и запнулся, — вам, наверное, товарищ Лялин уже обо всем докладывал.

— Чего-то ты так официально? — рассмеялся Кузьма.

Рудаков пожал плечами.

— Вы так и не ответили. Так как же? Согласны?

— Конечно, согласен, — серьезно ответил Рудаков, — готов выполнить любое задание. Только приказывайте.

— Приказывать я вам ничего не буду, и заданий тоже никаких не будет. Вы должны так же работать, заниматься геми же делами, что и раньше. Только будьте серьезнее и осторожнее. И впредь никаким лжесотрудникам угрозыска не верьте. О том, кто такой Кузьма, в городе знают четыре человека. Вы — пятый. Думаю, вам не нужно говорить о том, что никто больше не должен знать об этом?

— Конечно! Кузьма знает, что я не трепач…

— Каждое приказание Лялина должно выполняться беспрекословно.

— Разумеется! — с готовностью согласился Игорь и с восхищением посмотрел на друга, так скоро и недосягаемо выросшего в его глазах.

— Внимательнее смотрите за Музыкантовым. Лейтенант, постарайтесь выяснить, с кем, кроме известних нам лиц, он связан. У меня все. Отбой. Можете идти.

Кузьма вытянулся, и Рудакову послышался стук каблуков, хотя на ногах у Кузьмы были легкие сандалии.

— Куда пойдем? — почтительно спросил Рудаков, как только они вышли на улицу.

— На станцию, только сперва перекусим где-нибудь. Потом нужно будет найти этих пижонов и вернуть им валюту. Мол, дружить давайте. Ты знал раньше, что Музыкантов верит в бога?

— Никогда. Он что, тебе сам сказал?

— Нет. Я случайно подсмотрел.

— Никогда бы не подумал, — пожал плечами Рудаков. — Мы с ребятами обращали внимание на то, что он не пьет, не курит, не ругается. Но, сам знаешь, люди разные бывают… Как начинали с ним на эту тему разговаривать — он обижался, уходил. Прижимистый немного. Ты же знаешь, что у нас здесь великое морское братство, все поровну, а он никогда ничем не делится, да и чужого не возьмет. Обедать всегда поднимается на вышку. Сидит там один. Если кто придет, он сворачивает свои бутерброды и ждет, пока не уйдут. Мы уж к этому привыкли, не обращаем внимания. А вот насчет бога это для меня новость…

— Как ты думаешь, не мог он наши вещи в ту ночь украсть?

— По-моему, нет, а вообще-то черт его знает. Таинственный он человек…

— На станции никому ни слова. Приглядись к нему повнимательнее, — Кузьма задумался. — К вечеру перепиши весь личный состав станции: посидим подумаем. Может быть, и, кроме Музыкантова, отыщем какую-нибудь таинственную личность.

* * *

К Евсикову спасателям идти не пришлось. Он явился сам. Подошел к Рудакову с виноватым видом.

— Ты прости, что так получилось. Понимаешь, валюта не моя. Мне самому за нее голову оторвут, если я ее не верну.

— Да ладно, — махнул рукой Рудаков, — бывает. Все мы люди. Пришел бы, по-человечески объяснил бы все как надо, чего-нибудь придумали б…

И хотя Евсиков уже по-всякому подходил — и по-человечески и не по-человечески, он с готовностью согласился с Рудаковым.

— Я понимаю, — сказал он и состроил рожу мученика, от которой Рудаков поморщился. — Я вот тут принес немного, а когда я отдам бумажник, то будет больше. — Он протянул Рудакову деньги. Это вроде выкупа, — добавил он.

— Ну, с этим я не знаю, как быть… — пожал плечами Игорь, — вот вернется Кузьма, он решит, хватит ли этого, — спасатель небрежно кивнул на деньги, — или не хватит. Нас же двое, и, между прочим, жить надо нам обоим. И вообще давно бы так. А то в первый день вы, братцы, делали какие-то туманные заявления насчет благодарности. Вы, чай, думали, что перед вами мальчики. Но ошибаться могут все. Главное, что перемирие сделано, первый шаг к смягчению обстановки совершен. — Рудаков трепался самозабвенно. Он упивался собственной болтовней. — А силой, ребята, вы ничего, кроме известных осложнений, не добьетесь. Мы понимаем, что у вас своя компания, но у нас ведь тоже своя компания. Так что закуривай, садись, поговорим, подружимся, пока Кузьма (человек, между прочим, не маленький) вернется. И зря твой кореш хотел с ним иметь дело на крутом берегу. Кузьма, ей-богу, еле удержался тогда ночью. Он мне говорит потом: «Зря я его пожалел. Лишним свидетелем было бы меньше…»

— О ком ты? — удивился Генка.

— Да твой приятель, с которым ты меня, дело прошлое, хотел подловить тогда в парке. Некто работник угрозыска Прохоров.

— А что он?

— Ну, ты мне мозги не пудри. Будто сам не знаешь. На крутом берегу он хотел столкнуть Кузьму с обрыва. Да сам туда чуть не полетел.

— Я об этом ничего не знаю. Когда это было?

— В ночь поминовения усопших. Вечером того дня, когда вы на велосипеде перевернулись.

— Но он тогда еще вас и не видел.

— Не знаю, видел или не видел, — заворчал Рудаков. — Только я хотел бы предупредить, чтобы так в следующий раз не шутили. Это не остроумно. А то глядишь: жил человек шутил, смеялся — и не стало человека. И смолк его веселый смех. А вот и Кузьма.

Евсиков посмотрел на море, но так ничего и не увидел. Рудаков указал на еле заметную белую точку катера.

— Я думал, это чайка…

— Ты еще и думаешь, салага? Это я так, шучу…

— Денег нам ваших не надо, — сказал Кузьма, — оставь себе: купишь мороженое и минеральной. Советую пить «Семигорскую» — помогает от ожирения. А бумажник на, держи и больше не теряй. С нами дружить надо, а не ссориться. Приходи сегодня в «Рваные паруса», выставишь нам пиво.

— Туда я не могу, там у меня мать работает, — Евсиков виновато улыбнулся. — Давайте в другом месте встретимся. Хотя бы в ресторане.

— И дружка своего прихвати, с кем на велосипеде катался, и Прохоров, или как там его зовут, тоже нам не помешает.

— Не знаю, пойдет ли он. Без него было бы веселее, — с сомнением сказал Евсиков. — Скучный он, как напьется, так зануда занудой…

— Скажи, не мешало бы поговорить, чтобы обиды не оставалось.