— А не уйти ли нам? — горячо прошептал он в самое ухо Рудакову.

— Самое интересное еще не началось. Впереди кладбище и почетный караул привидений, — зловещим шепотом ответил Рудаков.

Кузьма вздрогнул.

— А ты знаешь, в эту ночь даже цикады никогда не поют, — сказал Рудаков.

Кузьма прислушался. И действительно, цикады молчали. Лишь тишину раздирало шарканье старушечьих ног. Временами из-под неуверенной ноги срывался камень. Он долго падал и звонко цокал по глыбам до самой воды, словно кто-то стучал зубами от холода. Спасатели тоже усердно шаркали ногами и прятали лица от пламени свечей. Кузьма заметил, что одна из старушек стала часто поворачивать голову в их сторону.

— Держись левее, — прошептал Рудаков. — Сейчас будет самое узкое место дороги. А то загремишь вниз, я и костей не соберу. Придется посылать тебя в Москву заказной бандеролью. — Рудаков шутил, но голос его дрожал и прерывался.

…Дорога заметно сузилась. Подозрительная старушка перешла на левую сторону и заняла место Рудакова. Он отошел назад: Дорога превратилась в тропинку. Теперь на ней еле умещались двое. Старушка шла вплотную, и Кузьма чувствовал ее высохший острый локоть. Внезапно она резко двинулась. Ее рука распрямилась и ударила с неожиданной силой Кузьму в плечо. Кузьма еле удержался на ногах. Сохраняя равновесие, он нелепо взмахнул руками. Его свеча описала полукруг, погасла и канула в обрыв. Старушка замахнулась для второго удара, но тут Кузьма поймал ее за руку. Ему стало не по себе. Он почувствовал в своей руке крепкое, ширококостное мужское запястье…

Глава вторая

Гарри Васильевич не любил ночную вахту. Человек он был общительный, и ночное одиночество угнетало его. Хорошо, если кто-нибудь из ребят, проводив свою девчонку, на пути к дому заглянет на станцию. Тогда можно поговорить или сыграть партию в шахматы. На худой конец, можно забить рыбацкого козла на четыре конца.

Чтобы хоть как-нибудь убить время, боцман начал сухую приборку. Обычно ночные вахтенные делают ее по утрам. Он сдвинул стулья в кабинете начальника, открыл водолазку, свернул в плотные кули ковровую дорожку из коридора. Освещение на станции было тусклое. По ночам здесь, кроме одного дежурного, никого не оставалось, и начальник — человек без предрассудков — экономил электроэнергию. Молодым спасателям это не нравилось. Они норовили запереться в светлой дежурке и не выходить из нее всю ночь. А самые молодые обвешивали на ночь себя ракетницами и длинными водолазными ножами. А коль ложились прикорнуть, то устраивались на жестких стульях. Что-то мешало им пользоваться удобными санитарными носилками, на которых переносились утопшие.

Гарри Васильевич аккуратно, растянув насколько возможно удовольствие, подмел всю станцию, даже залез на наблюдательную вышку и вымел оттуда все окурки, оставленные дневными дежурными. Он собрал мусор в железный совок и закурил. Потом облокотился о резные деревянные перила и стал смотреть на бухту, опоясанную цепочкой золотистых береговых огней. Огни сверкали и отражались в море. А самые дальние, еле различимые огоньки смешивались со звездами. Словно глаз притаившегося хищника, вспыхивал и затухал зеленый огонек бакена. В порту призрачно белело большое и ладное тело теплохода. Он весело мигал ходовыми огнями. Из открытых иллюминаторов слышалось похрипывание транзисторов и довольный мужской смех. Гарри Васильевичу стало грустно, и он спустился в дежурку. Принес из коридора брезентовые санитарные носилки. Они были старые. По всему брезенту проступали неизвестного происхождения пятна. Ржавые петли раскрывались туго и противно скрипели. Боцман свернул под голову потертый бушлат с позеленевшими пуговицами и прилег. Брезент затрещал и просел чуть не до полу…

…Гарри Васильевич очнулся от дремоты с ощущением, что кто-то на него смотрит. Он огляделся. Вокруг никого не было. Он резко повернулся и посмотрел в окно. Одна его половина была открыта. За окном виднелась слабо освещенная веранда станции. Там тоже никого не было. Боцман снова прикрыл глаза и с хрустом в костях потянулся всем телом. «Зашел бы кто-нибудь… — подумал он. — Когда другой дежурный, так полна станция народу. Все «корешки» собираются. Сейчас приемник на окно — и пошли кормой вертеть. И сколько им ни говори, что нельзя на окно, что ругают за это… Да, а ведь я окна-то не открывал вроде…»

Боцман приподнял голову. «Точно, не открывал», — вспомнил он. От неожиданности он даже присел на носилках.

Открытое окно тихонько поскрипывало на ветру. Боцман не утерпел и вышел на веранду. На дворе было свежо и пустынно. Внизу под пандусом шевелилась вода. Боцман спустился по дощатому трапу к воде и умылся. Потом вернулся в дежурку, закрыл окно и снова задремал. Проснулся он на этот раз от сильного стука. За стеной что-то упало. Боцман прислушался. В коридоре за дверью раздались шаги.

— Кто там?! — крикнул боцман.

Звук шагов стих, но заскрипела дверь, и раздался характерный скрежет ключа. Боцман выскочил в коридор. Там никого не было. В воздухе явно чувствовалось присутствие человека. Казалось, еще проносится ветерок и медленно оседает пыль, поднятая чьими-то быстрыми шагами. Гарри Васильевич бросился к водолазке. В том, что скрипнула именно ее дверь, он не сомневался. Боцман приник ухом к замочной скважине. За дверью он услышал какой-то шорох. Гарри Васильевич рванул дверь, но она оказалась запертой. Он нагнулся и заглянул в замочную скважину. В ней торчал ключ, вставленный изнутри.

— Кто там? — крикнул боцман и прислонился ухом к двери. — Эй! Кто там? Открой, хуже будет. — Боцман грохнул своим огромным кулаком в дверь. По пустынному помещению пронеслось гулкое эхо. За дверью завозились. Боцман пошарил по карманам и вспомнил, что связку ключей от всей станции он оставил в ящике стола в дежурке. Бросился туда. Когда вернулся, ключа в замочной скважине уже не было. Хрястнул своим ключом и распахнул дверь.

В комнатке было пусто. Висели на вешалке огромные резиновые водолазные костюмы. Поблескивали свежевыкрашенные акваланги. Боцман растерянно огляделся. Окна плотно прикрыты и заперты на щеколду. Он посмотрел на вешалку. И там никого не было. Гарри Васильевич почувствовал, как большая капля пота скатывается ему на нос. «Ну, хорошо, — подумал он, — допустим, что шаги мне могли и померещиться со сна, но ключ-то я видел точно. Значит, здесь кто-то был. Так куда же он делся?»

Боцман тщательно запер водолазку и в глубоком раздумье вернулся в дежурку. На улице затихли все звуки. Было уже два часа ночи. Он закурил. Но посидеть спокойно ему не удалось. В стороне водолазки вновь послышался шум. Боцман бросился туда. Он был почему-то уверен, что это свои же, спасатели, разыгрывают его.

Дверь в водолазку была по-прежнему заперта. Он открыл ее и замер в изумлении. Лишь пять минут тому назад он заходил сюда и здесь было все в порядке. Сейчас же перед глазами боцмана предстала картина полного разгрома. Легкие водолазные скафандры были брошены на пол. Ящик с запасными баллонами от аквалангов открыт, и баллоны беспорядочно разбросаны по полу. Окно, не открывавшееся годами, распахнуто настежь. И открыть его могли лишь изнутри. В этом нет никакого сомнения. Ведь пять минут назад боцман собственноручно проверил все запоры. Боцман поднял скафандр и подошел к вешалке. Но тут его внимание привлекло небольшое мокрое пятно на внутренней стенке скафандра. В помещении было абсолютно сухо.

«Надышал кто-то», — подумал боцман.

Все прояснилось. Тот, кто был в водолазке, спрятался в скафандр, когда Гарри Васильевич заходил сюда в первый раз. Потом он спокойно вылез в окно и даже не осторожничал. Можно было и тише вылезти… А откуда у него ключ? Заходил-то он через дверь… А если это свой, то почему он не открылся? И что он здесь искал?..

Боцман внимательно проверил оборудование. Из водолазки ничего не пропало. Боцман привел все в надлежащий вид и вышел на улицу. Дважды обошел вокруг станции. Тщательно осмотрел землю под окном водолазки. Ничего подозрительного не обнаружил. Когда возвращался, заметил на занавешенном и ярко освещенном окне дежурки четкую человеческую тень.