Стоявший за стойкой аптекарь с подозрением повернулся к вошедшему.

— Чем могу помочь, уважаемый?

— Меня зовут Герхард Шрайбер. Здесь должна быть посылка от вашего химика.

Клерк кивнул и наклонился под стойку. В это время Герхард увидел его шею, кровоподтек на ней и две небольшие ранки. Аптекарь поставил на стойку короб. После чего понял, куда смотрит Шрайбер и соотнес это с наполненными раствором колбами внутри. Приказчик осознал, что перед ним охотник.

— На меня напали. Это не мой выбор.

Герхард только пожал плечами, ему и в голову не могло прийти, что кто-то мог бы дать себя укусить добровольно.

— Не бойся, друг мой. Укус вовсе не значит, что ты станешь вампиром. Но постарайся ближайшее время не переутомляться и не голодать.

— Хорошо, буду следить за собой.

Шрайбер повесил на плечо короб и попрощался, после чего вышел из аптеки, протиснувшись мимо жандарма. И замер, потому что столпившиеся бюргеры не стали расходиться и пропускать его. Напротив, они словно бы сплотили ряды. Стало ясно, что их очень заинтересовала ноша на плече у охотника. Герхард понял, что нужно объясниться, прежде чем он сможет пройти.

Он достал жетон, поднял его повыше, чтобы каждый мог разглядеть.

— Я охотник на вампиров. Сейчас отправляюсь на поиски следующего вампира, из которого химики сделают лекарство. В моем коробе — емкости для внутренних органов, и только. Лекарства у меня нет.

Речь Герхарда оказалась достаточно убедительной. Люди расступились, освобождая проход. Пока охотник шел через толпу, его даже ободрительно хлопнул по плечу крупный мужчина.

Как оказалось, история о вампирах и госпитале в строящейся церкви быстро разошлась по городу. И поначалу рассказывали о героическом поступке охотников и китобоев. Но спустя пару дней слухи приобрели другую форму и люди пришли к неочевидному, но верному выводу: вампиры не болеют песчанкой.

И некоторые горожане всерьез задавались вопросом: что хуже, стать вампиром и жить с необходимостью пить кровь, или умереть от болезни? Герхарда даже пару раз спрашивали, может ли он, как человек знакомый с миром вампиров, свести с кем-нибудь, кто готов укусить. Охотник злился, но каждый раз старался спокойно и внушительно объяснить, почему это крайне плохая идея.

Но Герхард понимал, что могло найтись немало тех, кто был готов отказаться от человеческой сущности ради спасения от красной песчанки. Спасшиеся из мануфактуры Михаэля вампиры должны были вернуться к семьям и друзьям. И слух о них мог широко распространиться по городским трущобам.

* * *

Симон понял, что заболел красной песчанкой.

Он уже второй день не мог толком встать с кровати. Полностью одетым лежал под шерстяным одеялом, чуствовал, как исходит потом, но все равно не мог подняться из-за ощущения жуткого холода. Симон понимал, что нужно поесть, но от одной мысли о еде становилось дурно и подступала рвота.

Вдова Ангальд по-прежнему болела и не выходила из комнаты. Симон решил ее не беспокоить и, говоря откровенно, не мог ручаться, что она все еще жива. Охотник плохо понимал, что и как делать дальше. Нужно было лечиться, приготовить травяной отвар, как он делал для вдовы. Но Симон не мог заставить себя собраться с силами и начать действовать осмысленно.

Он снова провалился в сон и очнулся только на следующий день. Жар немного отступил. Но мысли по-прежнему путались и соображал он плохо. Симон с трудом встал с кровати. Нужно было попросить о помощи. Медленно и неуверенно двигаясь, охотник спустился на первый этаж и постучал в дверь спальни вдовы. Ответа не последовало.

Эйбенхост прислонился к стене, выждал еще несколько минут и еще несколько раз ударил кулаком по двери. Но так и не дождался ответа. Он потянул дверь на себя. Та поддалась, и охотник заглянул в комнату. К его удивлению, внутри никого не было. Поначалу Симон подумал, что фрау Ангальд все же не пережила болезнь. Но потом он понял, что кровать аккуратно заправлена, а в комнате сохранился порядок. Похоже, вдова ушла самостоятельно.

Это означало, что рассчитывать на помощь в доме Симону не стоило. Вечером мог прийти Герхард, но он давно дал понять, что боится принести болезнь в семью и точно не станет выхаживать ученика. Да и сам Эйбенхост в свое время признал это решение справедливым. Возможно, Шрайбер даже приходил, пока Симон беспробудно спал.

Охотник медленно поднялся в свою комнату. Он вспомнил, куда можно было обраться за помощью. Симон сел за стол, пододвинул к себе чернильницу и перо и написал короткое послание Герхарду, объясняя, где его искать. После чего достал кошелек с серебряными монетами. Не глядя вытащил пять или шесть марок и спрятал за голенищем сапога.

Уже подходя к выходу из комнаты, Симон решил, что в таком виде идти будет слишком холодно. Он вернулся к кровати, стащил одеяло и накинул на плечи. Охотник спустился вниз и вышел через заднюю дверь, прикрыв ее за собой. Отойдя достаточно далеко, он флегматично вспомнил, что просто оставил на столе все свои сбережения. Но возвращаться не стал, положившись на случай.

Шатаясь, Симон побрел в сторону строившейся церкви мученицы Бастильды Георской. Он надеялся, что лоренцианцы ответят добром на добро и помогут с лечением.

Впоследствии Симон не смог восстановить в памяти, как дошел до госпиталя. Его следующим воспоминанием было то, как он сидел на земле возле входа в церковный подвал и к нему подошли двое монахов. Братья подняли его и под локти завели внутрь, после чего уложили на тюфяк. Охотник помнил запах прелого сена, затхлый воздух и невнятное бормотание человека, лежавшего через несколько подстилок справа.

Вскоре к Симону подошел лоренцианец. Охотник узнал брата Антония, который руководил всем госпиталей и просил защитить от вампиров. Он присел над Симоном и влил ему в рот стакан горькой жидкости.

— Не уберег ты себя, уважаемый, — успокаивающе и даже ласково приговаривал монах. — Сейчас тебе нужно поспать. Ты правильно сделал, что пришел сюда.

После этого Симон вновь погрузился в сонное оцепенение. Спустя какое-то время он очнулся от прикосновения ко лбу прохладной девичьей ладони. До этого охотник не видел женщин среди монахов, поэтому сейчас он приподнялся на локте. В первое мгновение Симон подумал, что перед ним присела Анна. Но быстро понял, что ошибся. В полутьме плохо освещенного подвала ему показалось знакомым лицо женщины. Но кто это, так и не смог вспомнить.

Она неуверенно начала расстегивать пуговицы на колетте охотника. После чего задрала его нижнюю рубашку, жестом попросила не двигаться и привела к нему лоренцианца. Монах поднес к охотнику лучину.

— Да, у него уже пошли красные высыпания под мышками. Сестра, намажь его мазью из корня двуплода, клади погуще. Уважаемый, это не спасет тебя от волдырей, но будет легче. Только потерпи запах.

Женщина молча кивнула. Она принесла глиняный горшок и стала накладывать белесую массу на грудь и бока Симона. Запах и впрямь был не самым приятным. Закончив, женщина вернула рубашку охотника на место и застегнула одежду. Она провела ладонью по глазам, показывая, что нужно опустить веки и спать.

Симон проваливался в сон и просыпался. По его ощущениям, прошел день или два, прежде чем жар отступил и в голове немного прояснилось. Днем к нему подошла та женщина и снова намазала мазью из двуплода. В лучах дневного света, пробивающегося через небольшие окна под потолком, охотник узнал ее.

Это была русалка. Лили. Вампир, которую искали за убийство лоренцианца. Она коротко остригла волосы и окрасила их в черный цвет из темно-каштанового. Это не обмануло бы знакомого с ней, но опознать по словесному описанию стало куда сложнее.

По взгляду охотника Лили поняла, что ее узнали. Она постарался сохранить спокойствие, но ее выдала появившаяся в руках легка дрожь. Закончив с мазью, она не стала уходить. Вместо этого сделала несколько быстрых жестов руками, значение которых Симон не понял.