Седая женщина, которая сейчас держит путь в Ливны, всю жизнь прожила в Киеве. Каждый год в первое воскресенье января рано поутру она приходила к памятнику Неизвестному солдату. Ее старший сын тоже был неизвестным солдатом.
И вдруг старое, затерявшееся в военную бурю сорок второго года письмо из деревни Бараново под Ливнами находит адресат. В глазах у матери прыгали выцветшие строчки на пожелтевшем листке, сквозь слезы она читала:
«…Ваш сын, красноармеец Корчемский Ефим Ефимович, рождения 1919 года, погиб в борьбе с немецкими оккупантами южнее города Ливен, Орловской области. Похоронен 30 апреля 1942 г. на кладбище с. Баранова, Никольского района, Орловской области…»
Давно прошло то время, когда ей тяжело было видеть друзей детства и юности сына, с кем он учился в одном классе, в изостудии пионерского дворца. Давно она не задает судьбе вопроса, почему горе избрало именно ее.
Хирурги способны залечить даже самую тяжелую рану, только душевные раны осиротевших матерей никогда не заживают. Всемогущее время способно лишь снять остроту боли, но сама боль не проходит.
Зимним утром Киев вызывает Орловщину. Бараново засыпано снегом, но телефонистки понимают, как бьется сердце матери, и сквозь пургу, помехи на линии Киев слышит дальний голос. Из Барановского сельсовета отвечают, что о судьбе разведчика Корчемского им ничего не известно, а солдатской могилы на сельском кладбище нет…
Мучительно долго тянутся недели ожиданий письма. Наконец, оно приходит. И тот же ответ: сельсовету не удалось ничего установить. Старая мать давно так не высматривала приход весны. В первые же майские дни вместе с сыновьями она отправилась на поиски.
И вот весь сегодняшний день они пробыли в Баранове. На кладбище обошли могилы, перечитали надписи даже на ветхих крестах, но никаких следов не нашли. Молча стояли у братской могилы, где похоронены воины, погибшие в 1943 году при наступлении. Может быть, разведчик Корчемский лежит здесь под звездой из бетона? Но ведь его считают «пропавшим без вести» с января 1942 года. Письмо Барановского сельсовета тоже помечено апрелем 1942 года. В сорок втором здесь проходила линия фронта, Бараново переходило из рук в руки. К сожалению, старые работники сельсовета давно в Баранове не живут.
Почти ничего не узнав, мать с сыновьями возвращается теперь в Ливны. Они идут с горьким чувством. За весь день никто, кажется, не проронил ни слова. От Баранова до Ливен сравнительно недалеко, но как трудно старой матери пройти эти считанные километры в предчувствии, что, вероятно, они были последними в жизни сына. Именно сейчас в ее голове никак не может уложиться мысль о том, что она пережила сына, который уже двадцать лет лежит в земле неведомо где. Она еще не знает, кем станет для нее молодой ливенский шофер, сидящий за рулем машины, нагоняющей трех усталых путников.
ШОФЕР МИШИН И ДРУГИЕ
Водитель Николай Мишин заметил, как устало ковыляет старая женщина со спутниками, остановил машину. Сперва они ехали молча, но шофер оказался человеком общительным. У него располагающее, открытое и доброе лицо. Нескольких километров пути хватает им для знакомства. История, которая привела трех киевлян в ливенские места, так заинтересовала Николая, что он предложил сделать привал. Остановились под деревом. Мишин буквально ловит каждое слово невеселого рассказа этой женщины. А она, глядя на высокого худощавого парня со светлым чубом, спадающим на вытянутое лицо, замечает, будто он чем-то похож на ее пропавшего без вести сына. Это чувство растет в ней по мере того, как шофер задает свои вопросы.
Мишин просит показать ему первое письмо Барановского сельсовета.
— Позвольте, — вдруг говорит Николай, — тут подписано: председатель сельсовета Красов. Я знаю в Ливнах старого коммуниста по фамилии Красов. Может быть, это он?
Будто рукой сняло усталость с путников — они готовы ехать к неизвестному Красову.
Николай даже не взглянул на часы: завгар — человек хороший, поймет, что тут причина более чем уважительная. И везет своих новых знакомых на улицу Горького. Быстро находят нужный дом, но Красов, оказывается, в отъезде, будет лишь через три недели.
— Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? — спрашивает жена Красова, заметив, как прибывших расстроило отсутствие мужа.
О разведчике Корчемском Красова ничего не знает, но то, что на бумаге подпись ее мужа, это несомненно, как и то, что в 1942 году он был председателем Барановского сельсовета.
— Можете не сомневаться, Иван Федорович все сделает. Уж я ручаюсь.
С этим Корчемские уезжают из Ливен. Их провожает Коля Мишин, обещая при этом, что вместе с Красовым займется поисками.
Иван Федорович Красов не задержал ответ.
Из Ливен, Орловской области.
«Уважаемые друзья! Мне очень жаль, что я с вами не повидался. Я бы все рассказал о вашем сыне и брате, тело которого сам нашел за Овечьими Дворами. Привез его в сельсовет, сам сделал ему гроб и похоронил на могилках в Баранове. Припоминаю, что это возле кустов сирени. Надо мне ехать в Бараново, найти людей, кто еще жив, и точно определить место могилы. Когда мы его хоронили, было много колхозников. Говорили речи о его мужестве, храбрости, как стойкого, неустрашимого разведчика…
С приветом Красов Иван».
ЛИВНЫ ВЕДУТ ПОИСК
Иван Федорович мысленно пытался восстановить все события того апрельского дня, но многое уже призабылось. Ведь минуло столько лет, да и память уже не та! Он надеялся, что, приехав на место, все вспомнит.
В один из июльских дней Красов отправился с Мишиным по старым следам. Первым делом поехали в Овечьи Дворы и Шлях. До боли знакомый пейзаж. Придорожные избы. Колодец с журавлем. Деревья. Как же разрослась рощица между этими селениями! Где-то на краю ее, ближе к шляховским избам, двадцать лет назад, когда побежали весенние ручьи, он нашел тело убитого разведчика. Вот, пожалуй, это место… Красов остановился под деревьями, которые сомкнулись кронами. И тут он вспомнил, что в шинели красноармейца были зашиты две маленькие фотографии. Еще всплыла такая деталь: старик, дежуривший в сельсовете, глядя на фотографии отца и матери разведчика, вдруг повел с ними разговор:
«Дожидаетесь письма от сына… А он, родимый, еще зимой убитый…»
Мишин повез Ивана Федоровича в Бараново. Всю дорогу Красов заставлял себя припомнить, где именно похоронили солдата. Это происходило в апреле. Спустя два месяца Бараново и соседние села захватил враг. Не исключено, что они сровняли могилы советских воинов. Не припомнив ничего, кроме все тех же кустов еще не расцветшей сирени, Красов пошел по избам, расположенным невдалеке от кладбища. Тут новые дома и совсем новые для Красова лица.
Одна старуха все же узнала Красова.
— Ты у нас в войну председателем был?.. Я к тебе в Совет ходила, чтоб сына в армии разыскал и насчет помощи. Спасибо тебе, сделал. А постарел крепко…
Услыхав, что привело бывшего председателя в ее дом, старуха заплакала от нахлынувших воспоминаний.
— Мой хоть с войны вернулся. Какое времечко пережили, не приведи господь бог… — Краем платка она вытирала слезы. — А про того солдата хорошо помню. Только схоронили его не на кладбище, а у самого входа.
Женщина повела Красова и Мишина к своей бывшей соседке, тоже присутствовавшей на похоронах. И вторая старуха, подтвердив все слово в слово, привела еще такой факт: в то лето на минах подорвался мальчонка, и его схоронили рядом с разведчиком. Горе совсем свалило его мать, она даже не помнит, где могилка сына, но хоронил мальчонку сосед — Павел Васильевич. Он может точно сказать.
Вчетвером поехали искать односельчанина, а он в тот день был в Ливнах. Через две недели Красов с Мишиным снова приехали в Бараново. Павел Васильевич, с которым списались, уже ждал их. Собрали несколько человек из тех, кто в апреле 1942 года хоронил неизвестного солдата.
