«Красный дьявол», как прозвали враги бронепоезд Мокиевской, неоднократно врывался в расположение белых, нанося им большой урон.

Утром 9 марта, когда бронепоезд вновь прорвался на станцию, враг обрушил на него огонь специально выставленной и замаскированной в леске артиллерийской засады. Мокиевская командовала поездом до последнего своего дыхания. Маневрируя, она сумела вывести его из-под огня. И в самую последнюю секунду — прямое попадание в паровозную будку.

Тело сраженного в бою командира из Дебальцева привезли в Купянск, где тогда находился штаб 13‑й армии.

Штаб Наркомвоена Украины готовился к переезду из Харькова в Киев. На лестницах, в коридорах и комнатах предотъездная суета. Нарком Подвойский прошел из своего кабинета, в котором уже хозяйничали бойцы комендантского взвода, в телеграфную комнату. На душе у Подвойского было неспокойно. Положение на украинских фронтах, особенно в Донбассе, оставалось очень серьезным. И об этом трубили тревогу новые сообщения, переданные наркому дежурным.

Среди телеграфных лент, рапортов, сводок, которые он стал читать, было донесение 13‑й армии. В бою на станции Дебальцево убит командир бронепоезда «Власть Советов» Мокиевская. Лицо Подвойского помрачнело. Эти несколько телеграфных строк отозвались острой болью в сердце. Подвойский хорошо знал Людмилу еще по октябрьским дням, петроградскому восстанию, работе в Смольном и ВРК. А потом сколько раз, уже на Украине, ему докладывали о боевой доблести этой женщины.

Командующий Украинским фронтом Антонов-Овсеенко рассказывал ему, как сражался бронепоезд «Власть Советов» под Луганском. И оба они — и Подвойский, и Антонов-Овсеенко — честно говоря, гордились тем, что их землячка, черниговская коммунистка Людмила Мокиевская, самая отважная среди тысяч женщин, сражающихся на украинских фронтах.

Подвойский тогда сказал: «Героини минувших веков и эпох, все Жанны д’Арк прошлого, пожалуй, отступают перед неслыханной отвагой таких, как Люда».

Днем, разговаривая с Антоновым-Овсеенко, Николай Ильич спросил, не знает ли он подробностей гибели Мокиевской. Они условились, что Антонов-Овсеенко напишет статью, посвященную ее памяти.

В тот мартовский день 1919 года, решая сотни фронтовых дел, закончив диктовать боевой приказ, Антонов-Овсеенко придвинул листок бумаги и своим быстрым, острым почерком начал писать:

«Женственность и огромная отвага, застенчивость и твердость, ясный ум и революционный порыв — как светел и чист твой образ, дорогой, незабвенный товарищ. От имени Советской Украинской армии приношу светлой твоей памяти жаркий привет…»

——

На одной из недавних художественных выставок в Киеве была представлена скульптура Мокиевской. На огромном монументальном основании покоилась вылепленная массивная голова. Вместе с радостью по поводу того, что художник обратился к героической личности первой женщины — командира бронепоезда, я испытывал — не скрою — чувство некоторой неудовлетворенности, пытаясь сам в нем разобраться. Почему?

В сознании и восприятии как-то не вязалась тяжеловесность, громоздкость этой скульптуры с тем, что писали, рассказывали о Мокиевской ее друзья, боевые соратники.

Сказочно смелая, волевая, гордая и одновременно изящная, женственная, скромная, даже застенчивая. Тут нет никакого противоречия.

Эти качества неразрывно сочетались, соединялись в яркой личности молодой героини.

В этом году Мокиевской исполнилось бы восемьдесят лет. А погибла она в свою двадцать третью весну.

Людмила Мокиевская в одном ряду, в одной боевой шеренге с такими людьми, как Шорс, Железняк, Боженко, Крапивянский, Черняк.

КОМИССАР И СКРИПКА

Вечер закончился небольшим, но со вкусом подобранным музыкальным отделением, в котором участвовал «квартет страдивариусов». (Из отчета о вечере в честь пятидесятилетия В. И. Ленина в зале МК. «Известия», № 87, 24 апреля 1920 года)

Это происходило в дни, когда Ленину исполнилось пятьдесят лет.

Известно, как Владимир Ильич противился тому, чтобы отмечалось его пятидесятилетие. Но у людей революции была так велика потребность высказать капитану, ведшему их сквозь бури и штормы, слова доверия и любви, что даже возражения и просьбы Владимира Ильича не возымели действия.

В разных концах страны, городах и деревнях, возникали многочисленные собрания рабочих, крестьян, красноармейцев, коммунистов и беспартийных.

Вечером в пятницу, 23 апреля 1920 года, московский партийный актив собрался в зале МК на Большой Дмитровке отметить пятидесятилетие Ленина. Отчеты об этом вечере, появившиеся на следующий день в московских газетах, весьма кратки. Но из них мы можем узнать любопытные штрихи и детали, дополняющие воспоминания участников вечера.

Известны речи на этом собрании: Горького, Луначарского, Сталина. В репортерской записи есть некоторые места из выступления Ольминского, говорившего о большой роли Надежды Константиновны в жизни и великой работе Ленина. «Зал устроил овацию Н. К. Ульяновой, присутствовавшей на вечере…»

Еще одна интересная деталь. Сообщение, сделанное участникам торжества: прибыли двадцать вагонов хлеба с Туркфронта — лучший подарок к пятидесятилетию Ильича. По распоряжению Ленина, этот хлеб передан для детей Москвы, Петрограда, Иваново-Вознесенска.

На собрание в МК Ленин пришел под самый конец.

«Собрание было взволновано неожиданным появлением юбиляра. Товарищу Ленину устроена горячая овация. Долго не давали Ленину говорить, — записывает репортер. — Когда наступила наконец тишина, Ленин поблагодарил товарищей, во-первых, за приветствия, а во-вторых, за то, что его избавили от выслушивания юбилейных речей».

Слово Ильича было очень коротким — десять — двенадцать минут. И главная мысль речи, ее главный нерв — предостережение от зазнайства, бахвальства, самообольщения. Никогда не попадать в положение зазнавшейся партии.

Скупые строки газетных отчетов доносят до нас строгую и радостную, торжественную и простую атмосферу московского собрания. Зал убран, любовно декорирован, но давно не топлен. Очень холодно. Люди сидят в шинелях, пальто. Ни одного свободного местечка, заняты все проходы. Многие товарищи расположились на эстраде, плотным полукольцом окружив музыкантов. «Как сесть, чтобы не закрыть Ленина?..»

В тот вечер в честь Владимира Ильича выступал квартет имени Страдивариуса. Этот знаменитый квартет был организован в революцию. Инструменты — тоже из созданной в революцию коллекции редчайших музыкальных изделий.

Музыканты очень волновались. Луначарский уже не раз звал Ленина послушать их игру. Из-за занятости Ильича это не удавалось. И вот сегодня Ленин впервые на их выступлении.

Исполняют квартет Бородина. Но, пожалуй, сегодня квартет звучит особенно проникновенно. Музыканты играют, позабыв обо всем на свете, кроме музыки. Играют, словно слившись в одно целое со своими инструментами.

Ленина взволновала музыка, и лицо его чуть побледнело. В перерыве он стал подробно выспрашивать и о коллекции, и о квартете.

Партию виолончели в квартете исполнял талантливый музыкант и одновременно комиссар коллекции Виктор Кубацкий. Вместе с Луначарским и Дзержинским он рассказывает Ленину, как удалось разыскать и собрать творения Амати, Страдивариуса, Гварнери…

В заморских столицах хорошо знали, что в России есть много инструментов работы великих итальянских мастеров. К ним давно тянулись руки международных дельцов. Предприимчивым спекулянтам казалось, что настал самый удобный момент. В стране война, голод. И ей ли до редчайших скрипок и виол? Но они ошибались так же, как просчитались в своих расчетах те, кто руководил интервенцией против молодой Советской Республики. Не учли один фактор — волю трудового народа.