…В колхозном клубе начинался праздник.

Новая песня о легендарной Каховке была на устах у страны. Сюда шли и шли письма. Солдат, сражавшийся на плацдарме, спрашивал, как живет Каховка сегодня. Комсомолки — дочери героинь годов гражданской войны — интересовались судьбами подруг их матерей. А откуда-то, из-под Полтавы или из-под Курска, вдруг приходило письмо: немолодой бригадир или заведующий хатой-лабораторией, вспомнив свои давние дни на батрацком рынке, просил написать ему, какие в Каховке колхозы и как хозяйничают.

Революция и коллективизация все изменили в этих местах.

Батрацкая Каховка стала хозяйкой степей. Федор Сикач, бывший батрак помещиков Мордвинова, Фальцфейна, председательствовал в каховском колхозе, а в соседнем артельными делами заправляла бывшая батрачка Матрена Реутова.

Великим трудом, настойчивым и терпеливым, степняки-колхозники с помощью науки и советской техники побеждали климатические условия, с бою брали урожай. Но время от времени посещали степь засухи, черные бури. Старые враги хлебороба уже не имели здесь былой силы, на их пути встало немало преград, но они еще наносили ощутимые удары по артельному хозяйству, губили немало труда.

Обращаясь к залу, где сидели колхозники района, Федор Сикач рассказывал, как колхозники побеждают «скажену погоду», одолевают стихию. А в перерыве между заседаниями колхозного слета в группах оживленно беседующих людей можно было услышать, что в Каховку приехали геологи-разведчики, едут гидрогеологи, что в соседнем районе побывал ученый-гидротехник и что вообще недалеко то время, когда засухам и суховеям здесь будет нанесен решающий удар.

Колхозная Каховка, вглядываясь в свое близкое будущее, верила, что завтра будут в степи и электричество, и вода.

16

Пароход «Славянск» закончил погрузку и с минуты на минуту должен был отчалить. Уже начали поднимать трап, когда к пароходу подбежали четыре пассажира: девушка с чемоданчиком и связкой книг, двое мужчин в полувоенном, четвертый пассажир — немолодой, худощавый, в синем комбинезоне, с вещевым мешком за плечами и футлярами. В левой руке он держал зачехленный геологический молоток, а правой энергично размахивал, убеждая дежурного матроса опустить трап. Но матрос не решался.

— Взять! — раздался сверху сильный голос капитана, и запоздавшие пассажиры взошли по ступенькам. «Славянск» загудел, прощаясь с Одессой, и тронулся.

Отдав все распоряжения, капитан «Славянска» — широкоплечий, коренастый, лет шестидесяти человек, с красивым, загорелым, обветренным лицом — стоял на своем мостике.

Был отличный летний день. В каютах не сиделось, все высыпали наверх, и капитан, прислушиваясь к многоголосому шуму, наблюдал за пассажирами. Он любил по внешнему виду, по манере держаться угадывать профессии людей.

Пассажиров, едва не опоздавших на пароход, он увидел на верхней палубе. Пожилой мужчина в синем комбинезоне устроился на складном стуле и, достав из сумки газету, перечитывал статью, над которой через всю полосу было набрано: «Днепровские воды на колхозные поля».

Автор рассказывал о своей мечте — о грандиозной оросительной системе, которую надеялся скоро увидеть на полях Приднепровья.

В весеннее половодье в озере имени Ленина скопляются огромные массы воды. На турбины Днепрогэса ее уходит меньше половины, а остальная сбрасывается через гребень плотины. И автор подробно описывал, как в будущем эти избыточные воды Днепра самотеком пойдут по оросительной системе, а насосные станции, приведенные в движение электроэнергией днепровских гидростанций, перекачают эту воду в каналы и погонят на поля. Сеть будущих каналов, какой она ему виделась, была изображена на карте посредине газетного листа.

«Эти заметки об орошении земель нашей области в будущем кое-кому могут показаться фантастикой, красивой мечтой. А разве Днепрогэс в свое время не был мечтой, фантастикой?»

Под статьей была подпись: «Инженер В. Александров». Уже не в первый раз перечитывая его заметки, пассажир вспоминал, что ему уже приходилось слышать об авторе. Инженер из Запорожья много лет интересуется вопросами электрификации, ирригации. Еще в двадцатом году он был по этим вопросам у Ленина.

Статья имела прямое отношение к делу, которым предстояло заняться пассажиру в синем комбинезоне.

Капитан подумал о нем, что это, наверное, геолог. В последнее время среди пассажиров ему чаще обычного стали попадаться геологи, топографы, гидротехники, геодезисты, мелиораторы, гидрологи. Капитан не без удовольствия отметил этот факт. Ему представилась маленькая фигура старого седого ученого, которого он недавно возил на борту «Славянска». Академик изучал Приднепровье.

— Пройдет немного лет, — сказал он капитану, — и мы с вами, дорогой Николай Николаевич, не узнаем нижний Днепр.

В полдень «Славянск» оставил за кормой Черное море и стал подниматься по Днепру. Невдалеке показалась узкая песчаная полоса. Точно стрела, острием своим она врезалась в море. Это Кинбурнская коса. Она лежала мертвая, безжизненная, и только вдали среди песков виднелись остатки старой крепости.

В окно рубки капитан видел, как геолог показывал у своим спутникам, потом разложил на брезенте, покрывавшем шлюпку, карту. Капитан заинтересовался. Вскинув бинокль, он сразу определил, что через всю карту темно-голубой извилистой лентой синела река. На берегу ее чернели, обведенные жирными линиями и истыканные черными точками, большие массивы. В правом верхнем углу карты капитан прочитал: «Нижнеднепровские пески».

Совсем недавно, разыскивая старый морской журнал, капитан случайно набрел у букиниста на пожелтевший за семь десятков лет, напечатанный на грубой бумаге оттиск «Алешковские пески» — экскурсия Костычева.

Книга заинтересовала его, потому что «Славянск» проходил близко от нижнеднепровских песков. Теперь, увидев геолога, занятого картой алешковских песков, капитан подумал, что эта книга может быть полезной геологу.

Соседи очень удивились, когда матрос, вдруг появившийся на палубе, пригласил к капитану человека в синем комбинезоне, увешанного футлярами. Да и сам пассажир, поднимаясь по лестнице на мостик, терялся в догадках, зачем он понадобился капитану. Тотчас все выяснилось. Хотя он оказался почвоведом, а не геологом, как думал капитан, но подарок был очень кстати.

В Херсоне почвовед Иван Максимович Крайнов распрощался с капитаном и своими спутниками. Крайнову еще предстояла длинная дорога. Он спешил. Его ждала важная работа.

Существовала еще одна — уже чисто личная — причина того нетерпения, с которым Крайнов ехал в Нижнеднепровье. Это — родные места.

В последний раз он был здесь лет тридцать назад, когда участвовал в боях на Каховском плацдарме, в Перекопской операции. Теперь он догонял экспедицию, уже работавшую в нижнеднепровских песках.

После гражданской войны Крайнов закончил институт, потом пятнадцать лет проработал в Казахстане, Средней Азии. За эти годы стал опытным почвоведом, отличным знатоком песков, знал уже и горечь отступлений перед ними, и радость побед.

В экспедиции собрался боевой дружный народ. Не прошло и недели после приезда почвоведа, а у всех товарищей и у самого Ивана Максимовича такое чувство, словно он уже давно в этом коллективе.

Изыскатели, разведчики оценили знания, опыт, дружелюбный характер Крайнова. Особенно сдружилась с ним молодежь экспедиции.

Внешность у Ивана Максимовича самая обыкновенная: среднего роста, худощавый, с подвижным маленьким лицом. Из-за густых бровей, выгоревших на солнце, смотрели поблекшие глаза. И первое впечатление, которое он оставлял, самое заурядное. А между тем энергия и работоспособность этого человека были удивительны.

Сердце у почвоведа пошаливало, работало не так, как хотели врачи. Однако за все дни никто не слыхал от Ивана Максимовича ворчливого слова или жалобы.