Но тут же потупила взор и вздохнула: «А я ведь бригаду ребят пожарных с мест посрывала, мчались они сюда…».

– Если вы в тот момент были уверены, что пожар был, то вас не в чем обвинять. Кроме того… он же обгорел как-то, – тут уже я стал смотреть на нее с некоторым подозрением. – Вы же сказали, что он обгорел. И вы вызвали пожарных, решив, что там всё горит.

– Да, верно всё. Я заслышала его крик. Кричал, как будто бы его там пытали. И был запах гари. Мне показалось, что дым валит прямо ко мне в квартиру через стену! – ее голос становился всё громче по ходу повествования. – Точно тебе говорю, мне ничего не показалось. И его вытаскивали обгорелым с головы до ног. Сильно же сосед погорел, бедняжка.

– Итак, какое же тут объяснение? Давайте пройдем в глубь квартиры. Где комната, которая соседствует с вашей?

– А вон там. Там у него мастерская. Пойдемте.

И мы двинулись вперед по коридору, а затем направо. Я любовался высокими потолками, единственным достоинством помещения. Всё, что было на уровне глаз и ниже – обычная разруха – какие-то тряпки, отломанная дверца, приставленная к шкафу, проза, проза, проза.

Открыли набеленную толстыми слоями краски дверь, вошли в мастерскую. На двери табличка: «Евгений Георгиевич Лиц» и ниже: «Художник». Не слишком большая комната, где к стене был прижат небольшой диванчик, рядом с ним – письменный стол, закиданный кистями, бумагами и книгами, далее – пустое пространство и ближе к стене – прижатые багеты, холсты разных размеров. Перед ними стояло то, что я беглым взглядом принял за инсталляцию, но… Перед нами стояли три вертикальные рамы в рост человека. Ранее в них явно были вставлены холсты, от которых теперь остались только черные огрызки по внутренней линии обгоревших рам.

– Видите? – бабушка обвела руками мастерскую, а потом указала на странные рамы. – Ничего не горело, кроме вот этих трех. Они горели.

Я подошел поближе, вытащил мобильник и решил сделать пару снимков.

Рамы были опалены, бумага, оставшаяся от картины тоже. Но вокруг не было копоти. Нигде, даже прямо вот здесь, не сохранилось запаха гари.

– То есть вы говорите, что больше ничего не горело? А каким же тогда образом пострадал художник?

– Да не знаю я, молодой человек. Думала вы мне расскажете, ведь вы были в больнице?

– Я был, но к тому моменту пациент уже исчез, я не успел его увидеть.

Тут мы услышали, как кто-то скрипнул входной дверью. Через пару секунд в мастерскую зашли два мужчины, один в полицейской форме, другой без.

– Участковый Салимов, – представился и лениво козырнул тот, который был без формы. – Соседи?

– Да, я живу рядом, это мой сосед… горел… – бабушка как-то поутихла, видимо ей и самой стало странно, что это она тут забыла.

– А вы? Тоже рядом живете?

– Я журналист, хотел просто узнать, что тут произошло, – я решил не кривить душой и всем остальным.

– Документы покажите, – спокойно скомандовал Салимов. Я протянул ему паспорт.

– Знали пострадавшего? – он пролистал заветные странички, искоса глянул на меня и вернул документ.

Нет, я его не знал, знаком не был. Услышал, что тут такая ситуация и…

– Какая ситуация? – голос у участкового был безучастным и тяжелым.

– Пожар, якобы. Ну, пожар в квартире художника. Интересная новость. Ну а тут оказывается, что и не было пожара.

– Вы зашли на частную территорию и место расследования без позволения. Трогали что-то здесь?

– Нет, ничего не трогал, даже фото сделать не успел.

– Пока вы тут были, кто-то еще заходил? – а вот этот его вопрос меня порадовал, значит они пришли посмотреть, не прибежал ли сюда художник, весь в бинтах.

– Нет, тут никого больше не было. Мы и вошли-то, потому что дверь распахнута, ребята, – соседка вовремя включила режим старой бедной и наивной бабули. Это подействовало.

– Понятно. Вы, – обратился ко мне. – Оставьте свой номер телефона на всякий случай и немедленно покиньте помещение, – он отвернулся и стал разглядывать обгорелые рамы.

Я дал свою визитку его напарнику в форме и пошел на выход. Эти со мной не стали бы ничего обсуждать. Уходя, я слышал, как участковый спросил у бабушки, были ли у гражданина родственники, с кем он тут жил. Она ответила, что жил тот один уже давно. А раньше с женой и сыном, но это было давно.

Выходя, я поймал на себе пристальный взгляд. Молодая девушка, стоя на пороге бабушкиной квартиры, смотрела на меня. Глаза у нее были голубые и гипнотические. Можно было потеряться в них и всю жизнь искать выход. Святые грешники!

– За борщом хоть следишь? – пошутил я, оглядел ее и, изображая ловкача, стал сбегать по лестнице вниз. Она ничего не ответила. Домашний халат, волнующе обтягивающий, как показалось, очень даже недурное тело. Что за проклятье поселило такую перспективу вместе со старой бабкой? А на улице была весна. Самая весна, эх. Время нежности и страсти.

***

Отправился я в сторону дома. Нужно было перехватить по пути шаурму, а потом с кофе засесть у компьютера, почитать про художника, что найду, а также помониторить последние новости города. На самом деле, я успел сделать три фотки, можно было уже сейчас накатать небольшой текст и получить просмотры. Эксклюзив!

В сети по этому творцу ничего не было. Еще один, коих в мире легионы, безвестный субъект, так и не добившийся в жизни ничего. Сидит там себе и рисует всякое, что никому не интересно. При этом, кто его знает, может быть гений, Кандинский, отец нового течения… Но ведь в мире всё работает по гадкой системе. Мало быть умницей, нужно уметь продаваться. Об этом хорошо знал Дали, кричавший о себе при любой возможности. Да и если ты не попал в нужное русло, не оказался в нужном мете, в нужное время и с нужными людьми, тогда, скорее всего, своим творчеством будешь наслаждаться в одиночестве. Возможно даже гордом.

Новостные порталы рассказывали о всяком, но ничего о пожаре на Комсомольской. Я уже понимал, почему. Потому что не было пожара. В моей голове уже вызрели варианты с объяснением случившегося:

Итак, у нас есть художник, которому уже в районе пятидесяти лет. Живет он скромно. Написал недавно три картины. Наверняка гениальные! Может быть это даже триптих – три полотна, дающие один сюжет. Написал, а потом то ли продать не смог, то ли запил. То ли и то и другое? Ну и решил их сжечь к черту, произведения. А для этого раздобыл какого-нибудь керосину, коим и залил не только полотна, но и себя. Хм… Да, очень даже ёмко и драматично. Но если так, то почему, действительно, не было запаха гари. Уж керосин пахнет еще как. И если Лиц себя поджег, то повсюду должны были остаться опаленные и темные следы его инстинктивной борьбы с огнем. И разводы от горючки на полу. История не сшивалась. Возможно мой информатор Паша, а старушка и подавно, просто дали мне не совсем точные сведения. Я видел картины, да, то, что от них осталось, но я не видел художника. В тот вечер я не дозвонился до Павла, потом решил отдохнуть и посмотреть сериал про ковбоев, а там и отключился до утра.

***

Спал без сновидений или просто их не запомнил, как у меня почти всегда и бывает. А когда проснулся, первым моим желанием было скорее вдохнуть свежего воздуха. А вторым – прокашляться. В квартире стоял едкий запах дыма и гари! Голова кружилась. Только что продранные глаза щипало, и через прищур я увидел густой серый дым. Подбежал к двери балкона, дернул ручку и буквально вывалился на воздух, тяжело дыша и откашливаясь. Что за *лядство? Что за *лядство происходит?? Восстановив дыхание и уняв головокружение, я подумал о том, что нужно скорее заглянуть в кухню, нужно скорее спасать квартиру! Наспех сорвав сушащуюся рубашку и соорудив из нее повязку на лицо, чтобы можно было дышать, я вернулся в комнату на четвереньках. Либо я успею унять огонь, либо проползу к выходу. Но здесь меня ждал сюрприз. Никакого дыма уже не было. Передо мной была моя обычная комната, которую я, кстати, исправно проветриваю. Да, бардак никуда не уходит, никогда не прекращается… Но никакого костра. В общем, я прошел на кухню, посмотрел везде. Ничего! Никаких признаков горения. Кроме запаха, который стремительно исчезал, но, всё еще чувствовался. Я точно ощущал вонь, это не был сон.