От наглости этого заявления Перикл на мгновение лишился дара речи. Он видел, что его отец готовится завершить церемонию, и не хотел втягиваться в спор, но то, что она сказала, было непростительно. С другой стороны – и он тоже осознал это лишь сейчас, – Фетида сказала правду. Отсутствовали не только Фивы. Что еще важнее, не прислали своих представителей Коринф и Аргос. А если добавить еще и Спарту, то получалось, что в стороне остались все основные державы Пелопоннеса. Таким образом, новый союз был, прежде всего и в первую очередь, морским братством, союзом городов побережья Эгейского моря.

Уязвленный тем, что женщина заметила то, что прошло мимо его внимания, Перикл раздраженно посмотрел на нее и сердито прошептал:

– Ни за кого ты здесь не говорила. Даже не за Скирос.

Она поджала губы и насупилась, став похожей на непослушного ребенка.

На пристани Ксантипп поднял руки, и толпа успокоилась. Архонт кивнул, и к нему подошел и встал рядом высокий мужчина крепкого телосложения. Здоровяк поставил на один из блоков нечто напоминающее металлический штырь. Второй мужчина поднял молот и с силой ударил по штырю. После нескольких ударов штырь убрали, а в блоке осталась дыра. Пара перешла к следующей пластине.

– Забрав балласт, – произнес Ксантипп, – вы будете носить символ этого союза в своих трюмах и знать, что мы делаем то же самое. Перед возвращением на корабли каждый из вас оставит один из этих железных блоков на морском дне у Делоса. Как мы и договаривались, они являются символом нашей веры. И пока они не превратятся в ничто, мы будем стоять как одно целое.

Слова его были встречены одобрительными возгласами, после чего собравшиеся стали расходиться, словно после большого празднества. Люди хлопали друг друга по спине и подходили со словами благодарности к Аристиду и Ксантиппу. Гоплиты занялись железными блоками; забирая по паре отмеченных дырой, они разносили их по кораблям вдоль причалов или стояли, терпеливо дожидаясь своей очереди.

Перикл подумал, что закончат они, пожалуй, только к вечеру. Железные пластины вполне могли потопить небольшую лодку.

Та же мысль пришла и в голову Кимону.

– Придется мне забрать парочку этих, пока не привезу свои. Не побудешь со мной? Думаю, здесь всем хватит.

Перикл кивнул, хотя и взглянул на Фетиду из-под насупленных бровей. Кимон произнес клятву, имея на то полное право как афинский стратег.

– Я не… – начал Перикл и осекся, увидев, что Кимон повернулся к морю и побледнел.

Перикл резко обернулся. Люди на пристани кричали и указывали на что-то пальцами.

Корабли, появившиеся в поле зрения, не были персидскими. Военный флот Персии здесь встретили бы свирепыми ухмылками. Нет, все было гораздо хуже.

Дюжина кораблей обогнула побережье под парусами, наполненными ветром и в лучах утреннего солнца. У шести из них паруса были красные.

Спарта и Коринф все-таки прибыли.

– Что ж, – горько усмехнулся Кимон, – полагаю, сейчас мы увидим.

Он посмотрел на Перикла и добавил:

– Надеюсь, твой отец знает, что делает. Взгляни на этих гоплитов на берегу! Львы сделались ягнятами.

Кимон указал на толпу на набережной. Радость и гордость сменились испугом. Это было видно по тому, как стоят одни и спешат другие. Но гоплиты продолжали разносить плиты. Что бы ни думала Спарта и что бы Спарта ни делала, клятва была принесена.

Принять всех собравшихся на Делосе капитанов было для Павсания делом нелегким. Даже на флагманском корабле для такого собрания не хватило бы места. Переговоры заняли бо́льшую часть дня, и к тому времени, когда два спартанских судна бросили якорь и пришвартовались бортами друг к другу – Перикл назвал это «еще одной танцевальной площадкой Ареса», – уже стемнело. Остальные пришедшие с Павсанием корабли окружили эту сдвоенную пару. Триерархи из таких далеких мест, как Фракия и побережье Ионии, смешались с капитанами из Афин, Эретрии и Левктры.

Сам Павсаний стоял на носу флагманского корабля, поставив одну ногу на ступеньку – на случай, если придется подняться еще выше. Вместе с ним был прорицатель Тисамен, выглядевший так, словно он лишь вчера победил в Олимпийском пятиборье, хотя с тех пор прошло уже немало лет. Большинство собравшихся знали, что дельфийский оракул пообещал Тисамену успех в пяти состязаниях. Триумф при Платеях был для него первым, и знавшие историю прорицателя сочли его присутствие добрым предзнаменованием. Человек, которого коснулось пророчество, был бы удачным выбором для любого начинания. Сам Аполлон пометил его для славы.

Палуба заскрипела, когда Перикл забрался на борт, ухватившись за руку спартанского воина, чтобы не рисковать и не оказаться, сорвавшись, в объятиях Кимона. Из-за жестких, шершавых мозолей ладонь спартанца больше напоминала старую кожаную рукавицу, чем руку человека. Подняв Перикла, он протянул ладонь следующему афинянину.

Следом за Кимоном поднялась Фетида – в свободном одеянии жрицы Артемиды, которое ей выдали в храме, когда она попросила что-нибудь чистое. Одеяние было тяжелое, и если бы женщина упала в море, то наверняка бы утонула. Не рассчитав силу, спартанец едва ли не швырнул ее на палубу, и она с трудом устояла на ногах. Перикл только вздохнул и уставился на звездное небо. Но оставить ее на борту с Аттикосом они не могли. Старый гоплит наблюдал за женщиной со Скироса с недобрым умыслом, и на флоте у него хватало приятелей и должников. Перикл не доверял ему. На каком бы корабле они ни оставили Фетиду, Аттикос мог добраться до него на небольшой лодке. Конечно, учитывая его сломанную ногу, шансы у них были примерно равны, но проблема заключалась в том, что, если бы ей удалось сбросить его за борт, Кимону пришлось бы ее повесить. Именно из такого рода ситуаций и выросло широко распространенное убеждение, что женщина на борту к несчастью. В любом случае им ничего не оставалось, как взять Фетиду с собой.

До сих пор Перикл ни словом не обмолвился о событиях прошлой ночи. Никаких признаков какой-либо новой привязанности между Кимоном и Фетидой заметно не было, но и сомневаться в своих воспоминаниях он не мог. Все случилось на самом деле. Чего Перикл не мог понять, так это почему он все еще смотрит на эту женщину с тоской и желанием. Мужчина, говорил он себе, должен уметь закрывать такого рода двери. Она – не его.

Он поймал себя на том, что опять пялится на фивянку. Перикл мог бы поклясться, что смотрит на нее не чаще, чем на Кимона, но получалось так, что Фетида притягивала его взгляд снова и снова. Оставалось только надеяться, что она этого не замечает.

– Перикл? Ты с нами? – похлопал его по плечу Кимон, выводя из задумчивости. – Идем, пока здесь еще не все собрались. Если бы сейчас подошел персидский корабль, он бы запросто отправил на дно дюжину мелких царей и благородных архонтов.

Ситуация действительно сложилась странная, и Кимона это забавляло. Втроем они медленно двинулись к носу через плотную толпу. Идя последним, Перикл изо всех сил старался не смотреть на Фетиду в ее облачении жрицы. Нет, ему нужно выбросить ее из головы!

Аристид и Ксантипп стояли рядом с Павсанием, с почтительным достоинством внимая словам спартанца. На этих двух палубах собрался весь Делосский союз. Но для того ли прибыли спартанцы, чтобы присоединиться к симмахии?

В свете факелов внушительная фигура Павсания привлекала к себе общее внимание. Железная решетка, державшаяся на железном же стержне, была сдвинута вверх и тускло мерцала, отражая пламя углей в жаровне. Когда же спартанец склонялся над бортом, огненные блики разбегались по воде. На темном море они выглядели лужей пролитого золота. Цари и военачальники ждали, когда Павсаний заговорит. Свет падал на него сверху и немного сзади, и лицо Павсания оставалось в тени, даже когда он кивнул Аристиду и тем, кого знал. Тисамен тоже поднял руку, приветствуя кого-то в толпе. Возможно, это была уловка и таким образом прорицатель напоминал о связывающих их узах, а возможно, он действительно узнал кого-то, вместе с кем смотрел при Платеях в лицо персидскому войску. Они выжили, когда думали, что умрут. В каком-то отношении эти узы связывали так же крепко, как клятва Делоса.