Борщевиков вышел на сцену, заслонился от софитов.

– Приглушите, плиз, на пол-Фёдора.

Симпатичная блондинка за стойкой наполнила из крана бокал.

– Вам в пиво плюнуть? – спросила она.

– Зачем? – спросил Фёдор.

– Это бесплатно.

– И бесплатно не надо.

Он расплатился, забрал пиво и отвернулся.

Борщевиков расхаживал по сцене с книгой в руках.

– Спасибо, что пришли. Сейчас я вам кое-что почитаю.

Сел на стул и открыл книгу. У него было сосредоточенное выражение лица. Он чуть заметно шевелил губами. Но пока молчал. Фёдор сделал несколько больших глотков и не удержал сильную отрыжку.

– А вы у нас первый раз? – спросила барменша.

– Первый, – ответил Фёдор. – И, скорей всего, последний.

Пауза затягивалась. Борщевиков сопел в микрофон. И ерзал. Потом закинул ногу на ногу. Перевернул страницу. Вздохнул. Встал. Зрители никак не реагировали. Попивали свои напитки – пиво, вино, коктейли – и молча смотрели. Борщевиков прошелся по сцене. Закрыл книгу, слегка постучал себя ею по голове, снова открыл. Губы его шевелились. Тихо заиграла Седьмая симфония Прокофьева. Борщевиков странно замер, будто в него целились из ружья. Встал на колени. Книгу он держал близко к лицу. Потом опустился на четвереньки, положил ее перед собой. Стоял так пару минут. Прокофьев умолк. Борщевиков вернулся на стул и просто сидел, переворачивая время от времени страницы.

Фёдор допил.

– А где тут туалет? – спросил он у барменши.

Та махнула рукой:

– Вон, рядом с гардеробом.

Борщевиков продолжал молча перелистывать страницы. Фёдор вышел из зала. В сортире он увидел женщину. Она стояла, наклонившись к зеркалу, и в упор рассматривала свое лицо.

– А где мужской? – спросил Фёдор.

– Тут один, общий, – ответила она, продолжая на себя глядеть. – Проходите, не стесняйтесь. Я уже ухожу.

Она повернулась. Это была Зофия.

– Ой, а кто тут у нас?! Вот так встреча, Фёдор Михалыч!

– Мир тесен, – пробормотал Фёдор и зашел в кабинку.

Крикнул оттуда:

– Андреевич!

Она подошла и положила руки на дверцу. Оглянувшись, Фёдор увидел ее длинные пальцы с покрытыми черным лаком ногтями.

– Я же пошутила. Скажите, куда вы пропали?

– Мне нужно кое-что сделать, – пробормотал Фёдор.

Она засмеялась:

– Да уж я заметила. Я имела в виду, куда вы сегодня днем пропали. Мы же должны были обсудить вашу работу.

Фёдор замер.

– Какую работу?

– Сценарий ваш. Или вы передумали?

– А я решил, что никакой работы не будет.

– Ой, ладно, писайте. Я вас у бара подожду. Поговорим.

Пальцы, скользнув, исчезли.

Он поднатужился, чтобы ускорить процесс. Боялся, что она его не дождется, если он задержится на лишнюю секунду.

Когда Фёдор вернулся в зал, Борщевиков все еще был на сцене. Ничего не изменилось. Он, как дурак, сидел на стуле и смотрел в книгу. Зрители никак не реагировали. Зофия у барной стойки пила красное вино.

– Руки помыли? – спросила она. – Как вам выступление?

– Жду, когда оно начнется, – ответил Фёдор.

Зофия засмеялась.

– Так куда вы сегодня пропали?

– Домой поехал, – пожал плечами Фёдор.

– Вы дурачок глупенький. Я просто отошла в туалет. Не могли подождать минутку? Ладно. Я бы вам все равно завтра позвонила.

– Я уже на завтра взял билет.

– Какой прыткий! Хотите портвейна?

И сунула под нос бокал. Он пригубил, сморщился. Слишком сладко. Сплошной сахар. Фёдор заказал еще пива.

– Плевать не надо.

Барменша посмотрела на него как на сумасшедшего и наполнила бокал.

Послышались вялые аплодисменты. Фёдор посмотрел на сцену. Борщевиков наклонился, выпрямился и сказал:

– Спасибо, дорогие. Хорошего вам вечера.

– Пойду поцелую Вову.

Зофия соскользнула со стула и направилась к сцене, виляя задом. На ней было короткое, обтягивающее черное платье. И Фёдор некоторое время не мог оторвать взгляд от ее ладного тела.

Появился Карцев, отхлебнул пива из его бокала.

– Слушай, не спрашивай. Сам не знаю, что это было.

Фёдор похлопал его по плечу.

– Есть новости.

Потом каким-то образом они все очутились за одним столиком и что-то пили. Фёдор уже не чувствовал вкуса. Голову тоже держал с трудом.

– Зизи, милая, это было внутреннее чтение, – донесся голос Борщевикова. – Неужели непонятно? Да, согласен, эмоций мало. Но я читал Тургенева. А в следующий раз буду читать «Лолиту».

«Хуи́ту», – отстраненно подумал Фёдор.

Послышался Карцев:

– Зофия, дорогая, в гениальности Феди не сомневайтесь! Это будет не сценарий, а бриллиант.

– Я читала его книги. Сцена, где герой мочится на любовницу, конечно, смутила. Остальное – хорошо, понравилось.

У Фёдора не было сил возражать.

– Писатель-то наш поплыл, – хмыкнул Борщевиков.

– Вова, не хами, – отозвался Карцев.

– Дорогой мой, разве я хамлю?

Слова доносились будто из сумки. Фёдору живо представилось: он идет по улице и несет сумку, в которой лежат отрезанные головы и разговаривают друг с другом.

Голова Борщевикова. Зизи, поедешь со мной на север?

Голова Зофии. Мы же и так на севере, Вова.

Голова Карцева. Между прочим, на фестивале в Омске я получил главный приз за мой фильм «Щекотунчик».

Голова Борщевикова. Название как у гей-порно.

Голова Карцева. И мне там два раза отсосали. Сначала уборщица…

Голова Зофии. А можно я не буду это слушать?

Голова Карцева. Простите, Зофия. Что естественно, то не противно Богу.

Голова Борщевикова. У меня запор шестой день.

Голова Зофии. Вова, ты прирожденный соблазнитель.

Затем голова Карцева соединилась с телом, он навис над Фёдором и потряс за плечо:

– Федь, клуб закрывается, уходим.

– Сначала ссым, – отозвался Фёдор.

В туалете его вырвало в писсуар. По стенке он добрался до раковины, умылся, отсморкался и отплевался. У входа наткнулся на Борщевикова, сделал полшага в его сторону и сильно толкнул плечом.

– Полегче! – крикнул тот. – Уважаемый, вы забываетесь!

«Пидрила», – подумал Фёдор.

Карцев ждал на улице.

– Ну чего, поехали по домам? Теперь у нас работа. Не до кутежей.

«У меня», – снова подумал Фёдор, а вслух сказал:

– Борщевиков твой – червяк. Опарыш.

– Он вовсе не мой. Да и представление мне не понравилось. Я ни хера не понял.

– А где Биби?

– Она умерла, Федь.

– Тьфу, не Биби, а Зизи.

– Думаю, для тебя она Зофия. И, может, даже с отчеством.

– И где она?

– Домой поехала. Успокойся. Ты во всем прекрасен, но о ней тебе лучше забыть.

Фёдор пожал плечами:

– Да я просто так спросил.

Они вышли на набережную. Ночь выдалась сухая и прохладная. Карцев вызвал такси.

– Жень, – сказал Фёдор. – А ты говорил, к лучшему, если Панибратов не даст денег.

– Что же, отказываться теперь? – пожал плечами Карцев.

– Я не знаю, о чем писать, – сказал Фёдор. – Думал, он мне подскажет, а он не сказал.

– Кто – он? Бог?

– Панибратов, конечно.

– А. Федь, придумаешь. Ты же почти гений.

– Почему «почти»?

– Чтобы нос не задирал, – хмыкнул Карцев.

Приехало такси.

По дороге домой Фёдор почему-то вспомнил, как в детстве ему удаляли аденоиды. Операцию делал толстый бородатый мужик в холодной операционной, стены которой были покрыты белым кафелем. Федю запеленали в простыню и уложили на кресло-кушетку. Медсестра сказала:

– Без наркоза?

– Парень крепкий, выдержит, – ответил хирург. – Ну-ка, открой рот.

Он сунул Фёдору в глотку инструмент, похожий на вилку, полез куда-то вверх, зацепился и дернул. Раздался громкий хруст. Фёдор уронил голову на грудь. От боли он не мог даже плакать. Из ноздрей лилась кровь и капала на простыню с подбородка.

– Теперь второй, – сказал хирург. – Поднимите ему голову.