В предбаннике у кабинета Главного, как обычно, была суета. На этот раз толпились милые дамы – душки, так называл их тутошний администратор, ожидавшие распределения женских ролей. То возникали перепалки, то лились откровения, то вдруг всё замокало. Но, возникая снова, разговоры неизменно касались будущих представлений, на которых каждая хотела получить роль, как можно более эффектную и яркую.

Наиболее желанными были роли трагические, сложные, где нужно было всерьёз убиваться, всерьёз страдать и умирать. То есть показывать себя так, чтоб после окончания всего действа обязательно получить всевозможные награды, а потом носить их, целую вечность.

Заходя по одной в кабинет Главного, каждая душка выходила с разным настроем. Одна радовалась, другая недоумевала, а бывали такие, что просто прыгали от счастья!

– Одинокая запойная алкоголичка! – в восторге прокричала душка, выскочившая из кабинета с желанным назначением. – С детства вся измученная, ни дня без истерик, родители бросили на попечение сестры, сестра – проститутка!

– Да-а, – завистливо протянула одна из душек, вылетевшая из кабинета чуть ранее. – Мне о таком только мечтать…

– А чего у тебя? – поинтересовалась сидящая рядом душа, не получившая пока никакой роли.

– Любимая дочь заботливого отца, жена министерского сына, – вздохнула обладательница незавидного жребия. – Счастливое детство, образцовые родители, благополучные дети, особняк в респектабельном районе, путешествия, добрый, порядочный муж, жизнь с ним душа в душу, и умереть не мучаясь, – горестно закончила свой перечень душка.

– Ох, и досталось тебе, подруга, – сказала соседняя душка, которой только предстояло идти за ролью, и она вся была в волнениях. – С такой ролью на многое рассчитывать не придётся. Чего там выстрадать можно?

– Вот и я о том же, – убивалась душка со скучной ролью, – чем такая роль, лучше вообще без роли!

– Ну не скажи, – возразила душка, сидевшая поодаль. – Если как следует постараться…

– А как тебя угораздило это тухлое счастье-то получить? Просила плохо? Главному не понравилась – допытывалась ближняя душка, – ангелу-администратору не приглянулась? Чего он говорил-то тебе?

– Да чего говорил, – хныкала душка с ролью счастливой министерши, – держи душу нараспашку, держи душу нараспашку!

– Он почти всем это говорит, – вздохнула сидевшая рядом душа.

– Ух ты! – всё более воодушевляясь, ликовала душа-алкоголичка, листая страницы собственной роли, – вся жизнь на открытом нерве, каждый день на людях – как рыжий на ковре! Каждый поступок всеми осужден, ни дня без колких упрёков и сплетен за спиной, четыре неудачных попытки самоубийства, – в восторге бормотала душка, перелистывая предстоящие эпизоды страдательных драм.

«Следующая – приготовиться», – сообщил ангел-администратор, когда из белых покоев Главного выпорхнула сияющая душка.

– Потомственная уборщица! – с радостным смехом, трезвонила она, – отчим-садист, два сводных брата наркоманы! Не роль, сказка!

– Везёт же некоторым, – пробурчала из угла какая-то, молчавшая прежде, душка, – вот бы мне так! А то ведь досталась гадость этакая, – откровенничала невезучая душа, – детство в тихом приморском городке, отец-художник, помешанный на семье, и сама вся в шоколаде, как королева испанская! И ладно бы в золотой клетке сидеть пришлось, так ведь нет – свобода и беспечность в придачу.

– Ну, ничего-ничего, – успокаивала её потомственная уборщица, – вот отбудешь эту тягомотину, порепетируешь настоящую жизнь, пообвыкнешься, и уж следующий раз роль тебе дадут человеческую, стоящую роль, со страданиями, с глубоким смыслом.

– Да-да-да, – подтвердила одна из ожидающих, – я с одной знакомой душой переписывалась, которая теперь в раю. Она мне так и говорила: поначалу, пожалуй, и помучают, навяжут туфту какую-нибудь, с радостным детством, счастливым браком и благополучными детьми, зато потом можно будет настоящее выпросить, серьёзное, для вечности!

– Ну и чего она выпросила? – будто воодушевляясь, поинтересовалась горемычная душка, получившая счастливую судьбу, начинавшуюся в приморском городке.

– Ох уж ей повезло, так повезло! Досталась судьба какой-то французской святой, редкостной гадины и дуры, ещё в юности удушившей шестерых человек, и собственную мать выгнавшей из дому, но потом встретившей истерика-мужа, ежедневно её избивавшего в пьяной тоске. А когда его парализовало, они оба получили просветление и даже стали исцелять всех подряд наложением рук. Но потом её обвинили в колдовстве. Попала она в руки инквизиции и умерла в кошмарных мучениях и пытках.

– Мечта, мечта, – тихо пробормотала душка, которой предстояло стать женой министерского сынка, тихого и порядочного.

У рая на Земле нет будущего. Это понимала любая душка. На Земле противопоказано быть благополучным, получать дары судьбы и пребывать в достатке. Иначе всё это вполне способно отразиться на существовании в вечности. Земля – не комната отдыха, Земля – стадион страдания без сострадания, была убеждена каждая неопытная душа. В земной жизни нужно успеть выстрадать и как можно более усердно. Вот за эту возможность, за эту привилегию, за право получить как можно больше ярких и тяжких страданий и сражались наши душки. Бились за всё это, вымаливали, как только могли.

Душки появлялись одна за другой, следом возникали другие. Каждая выносила свою роль, попутно разучивая её мизансцены. Ангел-администратор напутствовал взволнованные души, давал последние указания и, перекрестив, впускал к Главному, чтоб тот оценил, чего достойна каждая из частиц женского существа? А душки всё также судачили о своих ролях, ожидая последнего звонка.

Оставалось уж недолго: почти вся партия чистых душ, собравшихся здесь, в этот раз, получила свои роли и, постепенно теряя прежние свойства, готовилась к новой жизни, к забегу по пересечённой дистанции, кратковременной и опасной, но манящей своими возможностями. Мало-помалу разговоры угасли. Душки всё более становились похожими на сестёр, которым надо впервые выходить в свет. Все их мысли были уже в других местах, в других пространствах.

– Вот только я одного не понимаю, – вдруг прервала общее молчание душа, получившая по выпавшей нынче роли большое богатство с самого рождения, отменное здоровье, благополучие, известность и почёт. – Вот не пойму я, почему Он не распределит всем нормальные, хорошие роли? Почему каждой из нас не даст как следует настрадаться, помучиться хорошенько, побыть преступницей и жертвой с окровавленной судьбой, поломанной жизнью и поруганными надеждами, – всплеснула невесомыми руками душа. – Если уж кому-то даётся хороший материал, зачем остальных обделять? Пускай и бы и первая жизнь, и вторая имели нормальный сценарий, чтоб уж не зря затеваться, не зря время терять, ведь всем измучиться-то охота, как следует измучиться! Почему одной всё, а другой ничего?!

– Ну, ты спросила, подруга, – с невесёлым вздохом отозвалась какая-то из душек. – Это тебе потом объяснят, когда отбудешь положенное.

– Чистые души девиц! – провозгласил ангел-администратор. – Говтовьсь! Сейчас начнёте рождаться! И запомните: чтоб жить как следует, без самодеятельности, чтоб, – строго увещевал душек ангел. – Кому положено страдать – страдайте, а кому положено радоваться – радуйтесь, веселитесь, с детишками играйте, мужьям делайте маленькие сюрпризики. Страдания в запасе ещё есть, на несколько циклов хватит. Всем достанется большая неутолимая боль, каждая из вас узнает унижения и подлость, горечь предательства и поруганную любовь. Каждая совершит что-нибудь мерзкое и постыдное, – успокоил душек добрый ангел. – Но не все сразу, не все сразу, – добавил он. – Ну, с Богом! – отчего-то волнуясь, выдохнул светлый небожитель и стал потихонечку выпускать подопечных. А где-то там, внизу, на грешной и желанной Земле, послышался пронзительный крик, громкий и требовательный крик новорожденной девочки, которой суждено было вынести именно ту беду, которая положена и никакую иную.