В начале гражданской войны Лжедмитрий I полгода тщетно хлопотал о том, чтобы привлечь московских бояр на свою сторону. Первый член думы, попавший к самозванцу, окольничий М. М. Салтыков, так и не стал его боярином. «Царевич Петр» оказался в лучшем положении. В Путивле в его свите оказались: боярин князь А. А. Телятевский, князь Г. П. Шаховской, князья Мосальские и другие титулованные лица. Примечательной была судьба Телятевского. При Борисе он был самым решительным противником Лжедмитрия I. За это самозванец подверг его крайнему унижению в Туле, куда Телятевский прибыл с другими боярами после переворота 1 июня 1605 г. Самозванец осыпал бояр бранью, «лаяше яко же прямый царский сын», а затем выдал Телятевского на расправу вольным казакам, прибывшим в Тулу с Дона. Казаки били боярина смертным боем, а затем едва живого бросили в тюрьму.^{401} Полтора года спустя Телятевский, столкнувшись лицом к лицу с вольными казаками, сразу признал своим государем «Дмитрия», а затем «царевича Петра».

После выступления из Путивля «Петр» неизменно ставил во главе, армии или отдельных отрядов титулованных лиц (Телятевского, Мосальских и др.). Казацкие атаманы и сотники из рядовых детей боярских не могли более претендовать на высший воеводский чин.

Скорее всего, знать в Путивле лишь номинально возглавляла повстанческое правительство, реальная же власть находилась в руках казацкого окружения «Петра». Тем не менее образование при особе «царевича» думы, ставшей оплотом дворян, неизбежно изменило общую ситуацию. Пожалование думных чинов и земель было исключительной прерогативой царя. Вопреки гипотезе В. И. Корецкого, никаких сведений о пожаловании поместий Болотниковым в источниках нет. Первые точные данные о поместных дачах в повстанческом лагере четко связаны с именем «Петра». Мценские дети боярские Сухотины в челобитной царю писали, что воры убили их отца и распорядились его поместьем: «А поместейцо, твое царское жалованье, у вора у Петрушки было в раздачи…».^{402} Появление знатных бояр в окружении самозванца, раздача поместий его приверженцам знаменовали новые тенденции в развитии повстанческого движения. Эти тенденции вели к перерождению путивльского лагеря, как то случилось позже с тушинским лагерем.

Путивльский воевода Г. Шаховской и бояре не могли предотвратить массовых расправ с дворянами. Как сообщали летописцы, боярский холоп Илюшка Коровин, назвавшись царевичем, в Путивле «много крови пролил бояр, и дворян, и детей боярских лутчих, и всяких людей побил без числа».^{403} Казни, ежедневно совершавшиеся на путивльской площади, живо напомнили современникам опричнину. В 1570 г. при казни «лихих» изменников-бояр на Поганой луже в Москве Грозный собрал толпу и задал ей вопрос, правильно ли он поступает, казня своих лиходеев и изменников? Народ отвечал криками: «Живи преблагой царь!». Лишь после этого опричники приступили к казни опальных бояр и дворян: резали их по суставам, обливали кипятком (варом) и проч. Совершенно так же казнил бояр и дворян в Путивле мнимый внук Грозного. Князей и дворян, повествует летописец, «Петрушка» «повеле посекати, по суставом резати, а иным руки и ноги нахрест сечь, а иных варом обливати и з города метати».^{404} Сходным образом описаны расправы казаков в разрядных книгах. «В Путимль, — значится в разрядах, — привели казаки инова вора Петрушку… и тот вор Петрушка боярина князь Василья Кардануковича, и воевод, и дворян, и воевод, которых приводили (из городов. — Р. С.)… всех побили до смерти разными казнями, иных метали з башен, и сажал по колыо и по суставам резал».^{405} Современники утверждали, будто «Петрушка» велел избивать «пред собой на подромех (на путивльской площади. — Р. С.)» бояр и воевод «числом на день по семидесять человек».^{406} Приведенная цифра едва ли достоверна. Судя по именам, упомянутым в источниках, в Путивле погибло несколько десятков знатных дворян. В числе их были: боярин князь В. К. Черкасский, царский посланник ясельничий А. Воейков, знатные воеводы князья А. И. Ростовский, Ю. Приимков-Ростовский, Г. С. Коркодинов, двое Бутурлиных, Н. В. Измайлов, А. Плещеев, М. Пушкин, И. Г. Ловчиков, П. Д. Юшков, Ф. Бартенев, З. Языков и др.^{407}

Родственники казненных еще много лет вспоминали о страшных путивльских казнях. М. К. Бутурлин в 1620 г. показал, что дядю его Ефимья Охромеева сына Бутурлина убили в Путивле «тому лет с 16».^{408} (Дворянин ошибся на два года: Е. В. Бутурлин получил последнее назначение в 1606 г., а убит он был, по свидетельству летописи, «при Петрушке»).^{409} Дворянские сироты А. А. и Ф. А. Племянниковы, служившие жильцами при царском дворе, писали в челобитной грамоте царю, что «отца их убили при царе Василье в Путивле, приде, казаки…».^{410} Племянниковы совершенно справедливо считали, что инициаторами расправ в Путивле были вольные казаки.

Террор в ходе гражданской войны нарастал постепенно. Первые репрессии носили сравнительно ограниченный характер. Пашков, разгромив армию Мстиславского под Москвой, распустил большую часть пленных дворян и детей боярских по домам. Когда же Шуйские нанесли поражение главной повстанческой армии под Коломенским, пленные подверглись подлинному избиению. Предводитель заборского войска атаман Аничкин был посажен на кол. Сотни повстанцев были убиты ударами дубины и спущены в проруби под лед. Тысячи «воров» были заключены в тюрьму в Москве, Новгороде, Пскове и других городах.^{411} Власти недаром старались убедить страну, будто Москву осаждали одни казаки и боярские холопы. В официальных документах казаков неизменно именовали беглыми холопами. По феодальным меркам, раб, поднявший руку на господина, заслуживал лишь одного наказания — смерти. Таким образом, крепостническое государство устроило повстанцам кровавую баню, оставаясь на почве феодальной законности. Побоище в Москве отозвалось взрывом насилия в Путивле, хотя казни в путивльском лагере уступали по своим масштабам московским избиениям. Среди дворян кровопролитие в Путивле вызвало страх и негодование. Посягательство казаков на жизнь и имущество дворян рассматривалось ими как худшее беззаконие.

Повстанческий лагерь «Петра» разительно отличался от лагеря Отрепьева в Путивле. Лжедмитрий I не жалел усилий, чтобы привлечь на свою сторону дворян. Он успел получить лоск в польских школах, к тому же обладал даром редкого лицедея и умел произвести впечатление на пленных дворян, являясь перед ними в окружении польских советников. В юности Отрепьев посещал царский двор, будучи слугой бояр Романовых, а затем патриарха Иова. По происхождению самозванец был дворянином, и пленники могли видеть в нем своего.

Илейка Коровин происходил из посадских людей, служил наймитом на судах, потом ушел в казаки. По своим манерам и языку он был типичным простолюдином, и ему было значительно труднее, чем Отрепьеву, добиться повиновения от пленных дворян, воспринимавших неловкую игру казацкого «царевича» как грубый маскарад. Некоторые из пленников узнавали в ближних людях «царевича» своих беглых холопов.

Будучи в Белоруссии в конце 1606 г. самозванец рассказывал, будто родился в семье царя Федора, но мать царица Ирина решила утаить рождение сына от Бориса Годунова, опасаясь его покушения на жизнь младенца. Ирина обманула брата, сказав ему, что родила «полмедведка и полчоловека», а позже заявив, будто родилась дочь. Поставленный в «царевичи» казаками Илейка и не помышлял о необходимости предъявить доказательства своего царского происхождения. Его «легенда» напоминала простонародную сказку.^{412}

Книги Разрядного приказа кратко и точно определили причины казней многих бояр и воевод в Путивле: «Побили за то, что вору («Петру». — Р. С.) креста не целовали».^{413} Нередко дворяне не только отказывались от присяги, но громогласно обличали самозванца. Описывая поведение осужденных на казнь дворян, летописец указывал, что «многия от них обличаше его во всем народе, и он их повеле казнити… а оне кричаше и обличаше во весь народ, что он прямой вор, холоп Елагиных детей боярских, сапожников сын».^{414} В действительности, «царевич» был опознан как холоп дворян Елагиных уже после его пленения в 1607 г. Путивльские пленники не могли знать, кто скрывается под именем несуществующего сына царя Федора. Для них было ясно лишь одно: перед ними обманщик и самозванец. Их ожесточение объяснялось тем, что мужицкий «царевич» олицетворял в их глазах те враждебные им силы — мужиков-страдников и холопов-рабов, которые пытались перевернуть существующий порядок, претендовали на власть и даже посягали на царский трон. За столкновением политическим скрывался более глубокий социальный конфликт: власть вольных казаков была несовместима с господством дворян.