Порог возник в месте пересечения рекой свиты крепких коралловых известняков, образующих два трехметровых уступа, с которых низвергается поток метров 10 шириной. Под порогом большое озеровидное расширение, где по краям образовалось «улово» - обратное, довольно тихое течение. В нем-то и промышляют рыбу. Сейчас улово замерзло, и только посредине подпорожья бежит довольно быстрая талая струя от водопада. В улове подо льдом ставными сетями промышляют нельму, чира, муксуна. За зиму на сеть добывают до 2000 штук. Переночевав в чуме, на другой день вернулись в Часовню, где Базанов уже заснял р. Рыбную до устья. Глубин меньше 2- 3 м нигде не оказалось.
Теперь отправляемся на съемку. Мы с Базановым едем по обоим берегам порознь, зарисовываем, пишем. Караван идет посередине. По временам долбим лунки, мерим глубины. Они везде хорошие - более 2 м. На второй день достигли устья. Здесь стоянка и определение астропункта при устье р. Еловой. На пункте поставили четырехногую пирамиду и столб с железным листом, где указаны номер Пункта, дата и название экспедиции. Озеро при устье оказалось мелким, во многих местах лед лежит прямо на дне, торчат камни, Но фарватер от реки есть, его Ширина метров 200-250, а глубина 1,5-2,0.
Отсюда выезжаем уже из Норильской Горной долины в тундру на озеро. Ширина его большая, поэтому пойдем всем аргишом сначала по западной стороне, потом, обогнув, вернемся по Восточной. Озеро и тут мелководно, поэтому самое важное для нас - найти фарватер, проследить его и промерить. Оказывается, сейчас, зимою, по низкой воде глубокие Места на озере выделяются ямами от просадки льда, а фарватер - желобом, отчетливо видным на поверхности льда, лежащего на дне мелководья. Это явление подметил еще Харитон Лаптев, который в отчете о поездке из Дудинки к Пясинскому побережью писал: «А река Пясина вышла из озера Пясинского. Озеро это мелкое, но токмо серединою идет глубокая вода от реки Норильской в него впадающей». Поэтому я свое внимание сосредоточил на поисках фарватера, его съемке и промерах, для чего с Костей Лаптуковым ездим на санках по желобу, долбим лунки, измеряем ширину и глубину; Базанов же снимает береговые очертания озера.
По вечерам на стоянках у нас в чуме комфорт. Стоит стол, на нем керосиновая лампа, есть две табуретки. Когда топится печь, можно сидеть даже в рубашке. Но на полу вода в ведре, конечно, мерзнет. За столом можно спокойно привести в порядок свои записи, вычертить их и занести на карту.
Питание у нас своеобразное, к нему надо привыкнуть. Хлеб, конечно, не годится: он так промерзает, что от него топор отскакивает. Остаются только сухари и сушки да чай. Обед варить долго, хотя для скорости мы взяли с собой примус. Остается строганина - основной продукт питания северян зимой. Берешь с санки мерзлого чира или нельму килограммов на шесть, сунешь на минутку в печку, чтобы кожа чуть обтаяла, снимаешь ее пластом и начинаешь строгать вдоль острым ножом в стружку. Берешь ее, макаешь в соль, заедаешь сухарями и запиваешь чаем, непременно крепким и черным, как смоль. Вот и обед. После него первое время в желудке появляется ощущение пустоты и холода, как -будто ничего не ел. Однако вскоре оно надолго сменяется чувством большой сытости. Утром после такого завтрака можно спокойно весь день работать, несмотря на большой мороз.
По вечерам к нам приходят в чум наши пастухи «гостевать» - попить чайку с сушкой, поговорить. Расспрашиваем, какие еще реки, кроме Еловой и Листвянки, падают в Норильскую. Костя говорит, что есть еще речка, в которой водится круглый, как валек, сиг, оказавшийся после определения в Красноярской ихтиологической лаборатории новым видом: корегонус цилиндратус.
Мы тогда назвали и эту речку «Валек». Теперь против е устья, на левом берегу, стоит пристань и поселок, тоже Валек.
По мере продвижения на север берег озера становится более приглубым и начинает отворачивать на северо-восток. Тут на стоянке нас захватила жестокая пурга с юго-запада, которую ничто не предвещало. Было тихо, слегка пасмурно, барометр не падал. Пурга с юго-запада налетела внезапно ночью. Мы только почувствовали, как затрясся чум и загудел его брезентовый чехол. Однако чум не опрокинулся, так как был поставлен по правилам, вдоль заструг, обозначающих направление господствующих ветров в этом месте. Ветер бушевал трое суток, и мы знали, что делается у наших пастухов, хотя до их чумов было не более 100 м. Из-за снежного вихря их стоянку не видно, да и ветер валил с ног. Даже нарты с грузом в 3-4 шагах от нас еле видны, и до них, чтобы взять продовольствие или керосин, приходилось добираться ползком.
Пурга кончилась, стало ясно и тихо. Надо искать оленей. Где? Только на ветер, на юго-западе. В сильную пургу олени сбиваются в плотную массу лбами против ветра, наиболее сильные быки впереди, послабее и важенки сзади. Так и стоят против ветра, подаваясь вперед при сильных порывах. Кто не выдержал, повернулся по ветру, тот погиб: снежная пыль забьется под шерсть и заморозит. Обычно на стоянках пару-другую оленей держат у.умов на аркане. На них утром и ездят собирать стадо. Искать пропавших оленей поехали Костя с Афанасием и вскоре пригнали все стадо без потерь. Оно ушло к Норильским горам километров на 15.
Через два дня, обойдя озеро с севера, подошли к истоку р. Пясины. Здесь будет стоянка и определение астрономического пункта. Исток перегорожен высокой валунно-галечной грядой, которая тянется вдоль северного края озера в широтном направлении. Ее наши пастухи называют Ньяпан. Она-то и создала подпруду, образован мелководное озеро. Фарватер-желоб на озере представляет русло той же р. Норильской, которая ниже гряды вытекает уже под названием Пясины. Русло реки по озеру - его фарватер вполне судоходен, меньше 1,5 м даже сейчас, по низкой зимней воде, мы не находили.
Недалеко от нашей стоянки находится стойбище нганасан. Эта народность в то время еще сохраняла своеобразие в своих обычаях, покрое одежды и речи. Русский язык они понимают, но говорят на нем оригинально, понять его можно не сразу. Нганасаны - исконные оленеводы, кочуют зимой у границы лесов, а летом - у Таймырского побережья. Увидя нашу стоянку, они пришли в гости. Угощаем их чаем, сушками, всем, что у нас есть. Один нганасанин - И. Горнок летом, оказывается, откочевывает к устью Пясины. Я воспользовался этим и расспросил его о глубинах и времени вскрытия там льда. Он уверяет, что устье очень мелководно: «дикий бежит, глаз-мера, все бежит», т. е. вспугнутый дикий олень бросается в воду, но не плывет, а бежит по мелководью, пока не скроется из глаз. А о вскрытии реки он сказал так: «Гусь-щенок вода-место узнал, лед не живет». Это значит, что, когда выведутся гусята и спустятся на воду, лед на устье исчезает. Я с Горноком договорился, чтобы он ждал нас на устье до осени, т. е. до начала полетов молодых гусей, и помог или вернуться, или выйти в море, если устье так мелководно.
Закончив работу на истоке, повернули вдоль восточного края озера на юг и вернулись в Норильск в самом конце декабря. Здесь все здоровы, штольня понемногу движется вперед, прошли метров 6, уголь идет хороший, отлично горит в камельках.
В маршрут на восток по Норильским озерам мы пойдем уже в феврале-марте, когда появится солнце и дни станут длиннее. А тем временем мы с Левковичем съездили в Дудинку подобрать лодку, на которой поплывем по Пясине. Она должна быть легкой, грузоподъемностью пудов на 100 (1,5 т), чтобы ее можно было завезти на оленях на исток Пясины. Там, километрах в 25 от озера, есть старинное, ныне нежилое, с. Введенское, через которое ранее шел зимний путь из Дудинки на Хатангу. Там и будет наша весенняя Пясинская база.
В феврале установилась ясная морозная погода. Можно трогаться в маршрут. Сначала обследуем самое крупное озеро системы, которое называют Лама. Оно, говорят, лежит глубоко в горах и связано протокой с другим озером - Мелким, из которого как раз и вытекает р. Норильская. Всего этого на имеющейся у нас карте нет. Озера, по рассказам, все лежат в горах, снега там глубокие и рыхлые. Заверяют, что наши тундряные нганасанские олени там не пройдут, нужны крупные, таежные. Поэтому договорился с долганином К. Сусловым и И. Седельниковым (Нягдой), которые согласились провезти нас по Норильским озерам, где бывали и знают их хорошо. Олени у них крупные, лесные, брода не боятся. Вместо тяжелого нартяного чума берем болок, он много легче, но менее удобен: ни стола, ни нар там уже не поставить. Есть только маленькая печка, да и ту надо убирать перед тем, как лечь спать на полу. Легкие шестовые чумы берут с собою и наши пастухи, так что весь караван будет значительно меньше и подвижнее. Сформировались аргишом опять в Часовне, откуда пойдем вверх по р. Норильской до истока ее из оз. Мелкого и далее по нему на Ламу. Выше устья р. Рыбной р. Норильская сильно сузилась, течение стало быстрее, появились полыньи, так что пришлось идти не по льду реки, а берегом. На самом истоке и около по реке идет ряд каменистых перекатов, которые, по словам Эльбея, так и не мерзнут всю зиму, несмотря ни на какие морозы. Все кругом - и деревья, и кусты - сплошь опушено густым инеем. Тихо. Стоит густой туман. Все мертво, только вода шумит на камнях. Суровая мрачная картина.
