Дворянство как сословие пользовалось в России громадными привилегиями. Но принадлежность к титулованным дворянским родам сама по себе не давала никаких прав. Идея этого была заложена уже в петровской «Табели о рангах».^{125} В одном из пояснительных к ней пунктов говорилось: «Сыновьям российского государства князей, графов, баронов, знатнейшего дворянства, такоже служителей знатнейшего ранга, хотя мы позволяем для знатной их породы или их отцов знатных чинов в публичной ассамблеи, где Двор находится, свободный доступ перед другими нижнего чина, и охотно желаем видеть, чтоб они от других во всяких случаях по достоинству отличались; однакож мы для того никому какого ранга не позволяем, пока нам и отечеству никаких услуг не покажут, и за оные характера не получат». В России в отличие от некоторых других европейских стран (например, Дании) титулы по происхождению не были никак соотнесены с иерархией чинов. Поэтому, а также вследствие довольно частых и не всегда оправданных пожалований (а нередко — и материальной необеспеченности) родовые титулы не пользовались авторитетом в обществе, особенно в XIX и начале XX в. Это хорошо видно на примере выведенного Ф. М. Достоевским князя Мышкина. Фамилия эта имеет реальные основания: существовал род обедневших князей Мышецких, занимавшихся в Новгородской губернии хлебопашеством наравне с простыми крестьянами.

Более чем титул по происхождению, ценилась сама родовитость, заслуги рода. Известны случаи, когда знатнейшие дворянские роды вообще не имели титулов по достоинству и считали излишним принимать такие титулы. Так, например, род Нарышкиных был в родстве с династией Романовых (поскольку Н. К. Нарышкина была матерью Петра I, а А. Л. Нарышкина — его двоюродной сестрой по отцу), но не имел ни княжеского, ни графского титулов. Зато со времен Елизаветы Петровны представители этого рода всегда занимали высшие придворные должности. Существует предание, что герой 1812 года генерал Н. Н. Раевский отказался от предложенного ему титула графа, ссылаясь на достаточную известность своего рода.

Случайность и несерьезность возникновения титулованных родов иллюстрирует любопытная история светлейших князей Ливен. В 1783 г. Екатерина II поручила воспитание своих внуков сорокалетней вдове генерал-майора барона О. Г. Ливена — Ш. К. Ливен, которая «прославилась» «ревностным служением при дворе в продолжении 45 лет» (умерла в 1828 г.). В 1794 г. Ливен получила звание статс-дамы. Павел I в 1799 г. возвел ее с потомством в графское достоинство. Александр I в 1801 г., в день своего коронования, наградил ее особым знаком отличия— драгоценным браслетом с портретами (своим и императрицы). В 1824 г. ей же был пожалован большой портрет императора с цепью для ношения на шее. В 1826 г., в день коронации Николая I, графиня Ливен была возведена со всем семейством в княжеское достоинство с титулом светлости. Род Ливен не был очень богат. В конце XIX в. один из его представителей — Н. А. Ливен в чине действительного статского советника занимал пост прокурора Киевской судебной палаты.^{126}

Одним из богатейших был род светлейших князей Воронцовых, пресекшийся в 1904 г., когда умер последний его представитель, внук известного М. С. Воронцова — М. А. Воронцов граф Шувалов, человек болезненный и умственно малоразвитый. Он владел громадными имениями (приносившими 400 тыс. руб. годового дохода), которые после его смерти перешли к Воронцовым-Дашковым.^{127}

Общей привилегией представителей титулованных родов было установленное обычаем право на особые титулы.

Обычным в условиях России предикатным титулом был «господин», а также «сударь» и «государь». Первый из них употреблялся во всех официальных случаях и, как правило, в именной форме, т. е. с добавлением фамилии (например, «господин Петров»). Предикатный титул «сударь», наоборот, употреблялся в безымянной форме, главным образом — в быту. Остаточным элементом употребления этого слова в обывательской среде было добавление звука «с» (т. е. начала слова «сударь») в конец некоторых слов (например: «точно так-с», «пожалуйте-с» и т. п.). Предикат «государь», когда речь шла не о представителях царствующего дома, употреблялся исключительно в составе формул обращения «милостивый государь» и «государь мой». Все три названных предикатных титула имеют общее происхождение. Исходным словом было «господь», использовавшееся в формуле «господь бог» либо подразумевавшее бога. Производное от него «господарь» видоизменилось в «господин» и «государь». Последнее слово разделилось на полную его форму и сокращенную — «сударь». Предикат «сударь» в обиходе отчасти ассоциировался со словом «суд», хотя этимологически с ним не был связан.

Простое дворянство с 1721 г. давало право на общий титул «ваше благородие». К баронам следовало обращаться либо так же, либо «господин барон». Графы и князья пользовались правом на общий титул «ваше сиятельство», а светлейшие князья — «ваша светлость». При обращении к лицам княжеского или графского достоинства употребление титула по происхождению было обязательно (причем он заменял все другие общие титулы): вышестоящие должностные лица употребляли частный титул (князь, граф); нижестоящие применяли общий титул («ваша светлость», «ваше сиятельство»). Титулом «ваше сиятельство» не могли пользоваться князья из «инородцев», если их родовое достоинство не было официально признано царской властью.^{128} Совпадение титулов дальних родственников императоров, с одной стороны, и светлейших князей по пожалованию — с другой, как бы причисляло последних к ближайшему окружению царской семьи.

Другой привилегией обладателей родовых титулов была возможность для представителей более знатных из них находиться при дворе. Однако эта привилегия не была официальной и реализовывалась лишь путем получения придворных чинов и званий, чему немало содействовало само наличие родовых титулов. Между тем важной особенностью российского императорского двора было то, что получение придворных чинов и званий было хотя и не единственным, но главным и кратчайшим путем ко двору. Военная и гражданская служба в высших должностях и чинах также давала право на доступ во дворец, однако право это было в большинстве случаев потенциальным (реализовывалось лишь в случае особого приглашения и давалось не столько личности, сколько должности или чину).

Вряд ли необходимо подробно разъяснять значение близости ко двору в условиях абсолютной монархии. Это давало возможность рассчитывать на внимание со стороны царствующего дома, расширяло круг влиятельных знакомств, содействовало карьере и поднимало общественный престиж, способствовало благополучию семейной жизни.^[14] В некоторых случаях близость ко двору позволяла оказывать непосредственное политическое влияние на монарха.

В. И. Ленин отмечал «всевластие и безответственность придворной камарильи…».^{129} Именно сочетание этих качеств делало царское окружение одной из наиболее реакционных сил самодержавия. Это значение камарильи еще более возрастало вследствие бездарности лиц, занимавших российский императорский трон, в особенности — в середине XVIII в. и в последние десятилетия существования царизма. Один из наиболее видных государственных деятелей России конца XIX — начала XX в. — С. Ю. Витте дал в своих воспоминаниях такую уничтожающую характеристику Николая II: «Коварство, молчаливая неправда, неумение сказать да или нет и затем сказанное исполнить, боязненный оптимизм, то есть оптимизм как средство подымать искусственно нервы, — все эти черты, отрицательные для государей, хотя невеликих»,^{130} были свойственны последнему российскому самодержцу.

Что же представлял собою российский императорский двор?

Под императорским двором имелся в виду двор собственно императора, или «большой» двор. Существовало также несколько «малых» дворов — дворов отдельных представителей императорской фамилии.^[15] Однако официального значения и своей системы придворных чинов и званий они не имели. Хотя каждый из малых дворов имел свой штат (обычно насчитывавший всего несколько человек), но его составляли лица, либо вообще не имевшие придворных чинов и званий, либо их имевшие по императорскому двору и откомандированные к малым дворам.