– С одной стороны – да. Чем больше убиваешь, тем яростнее и ненасытнее становишься. Но, с другой стороны, постепенно пропадает способность мыслить, принимать решения. Например, помнишь, как ты при помощи доски убрала колючие ветки из окна? Почему, как думаешь, другие навьи духи не поступают так же?

– У них нет рук? – мрачно съязвила я, потому что вдруг накатило не пойми откуда взявшееся раздражение.

– Потому что они глупые. Они видят преграду и даже не ищут способы ее обойти. Безликая и безымянная нечисть просто не поймет, что можно использовать что-то помимо собственной силы. Вот такая цена. А что выберешь ты? Хотя неважно. Я все равно не позволю тебе стать такой, как они.

– Вот же навязчивый дух, – проворчала я. – Всю жизнь кто-то другой принимал за меня решения, и даже смерть не освободила от этого.

– Думаю, ты и сама уже решила, просто не желаешь признавать. Ты запросто могла бы убить того юнца, но вместо этого всего лишь напугала.

– Какой смысл убивать его сразу? Куда веселее превратить жизнь в кошмар.

– Не верю. Ты можешь убеждать себя в этом, если так тебе легче, но меня убедить не удастся. Я знаю тебя, Огниша.

Злость нахлынула из-за его слов. Злость от того, с какой убежденностью он их произнес. Злость, что он вечно такой спокойный. Я злилась, потому что не хотела признавать его правоту, хоть в глубине души и понимала…

– Ха! – Я повернулась к нему, ткнула пальцем в грудь в попытке скрыть досаду за грубостью, и едко прошипела: – Нет больше Огниши, дух!

Он спокойно выдержал мой полный ненависти взгляд, накрыл руку своей и улыбнулся. Печаль и понимание в этой улыбке вызвали лишь новый всплеск беспомощной досады. Казалось, я проигрываю в битве, в которой даже не собиралась участвовать.

С раздражением я сбросила его руку и отвернулась.

– Что ещё? – хрипло прошипела я. – Что ещё тебе нужно, чтобы ты наконец оставил меня?

– Ты была добра ко мне. За это я отвечу преданностью.

Я кинула на него хмурый взгляд и тут же отвела. Эта его улыбка, эти странные слова… Слишком тяжело было их вынести.

– Как глупо. Ты нежить! – зло бросила я. – Зачем ты строишь из себя человека? Мне уже не стать прежней. Не вернуть ничего… – Обхватив руками колени, я уткнулась в них и с горечью прошептала: – Я больше не знаю, кто я.

Тихо, с неиссякающим спокойствием и такой раздражающей убежденностью Лихо сказал:

– Я знаю. Подожди немного, и сама поймёшь.

Хотелось огрызнуться, ударить его или сбежать, но я закрыла глаза и заставила себя успокоиться. Подумать как человек: здраво. Кажется, прежде не приходилось чувствовать столько всего и разом. Злилась я не на его силу, а на свою слабость, растерянность прятала за грубостью. Сейчас я делала то же самое, что всегда делала мать: обвиняла и ненавидела весь мир, потому что не желала мириться с тем, что ничего нельзя изменить.

Ярость потухла так же быстро, как и разгорелась. Остались только холодные угли досады.

Не поднимая головы я прошептала:

– Прости. Я саму себя ненавижу.

– Не стоит извиняться. Я понимаю, каково тебе сейчас. Столько перемен. Смерть – это всегда нелегко. Свыкнуться с ней, принять. Когда-нибудь станет легче. Ты смиришься, как и я. Но никогда не будешь счастлива. Нечисть не может быть счастливой.

Он поговорил это ровно, однако я знала – ещё с тех времён, когда была человеком, – знала, как он умеет скрывать горечь за безразличием.

Горечь и мечты о прежней жизни – вот и все, что остаётся нечисти.

Я повернулась к Лихо, села напротив, решительно вздернув подбородок.

– Раз так… я хочу чувствовать боль. Лихо, сможешь прикоснуться к моей душе ещё раз?

– Уверена? – с сомнением нахмурился он, и я кивнула.

– Да, но не отпускай как можно дольше. Я хочу вспомнить все.

Чуть помедлив, он кивнул в ответ и потянулся к центру груди. Черные пальцы прошли сквозь мое полупрозрачное тело, как сквозь воду. От них исходил холод – хотя мы оба были одинаково неживые и холодные. А потом от боли потемнело в глазах.

Воспоминания обо всем плохом заново ожили и пронеслись через меня. Горе, обида, печаль. Все острое и яркое, как в первый раз. Все до мельчайших деталей. Со временем память сглаживает углы, кое-что забывается, и мы не тащим с собой этот груз через всю жизнь. Но Лихо умел вытянуть на поверхность даже то, что, казалось, забыто навсегда.

Когда-то он говорил, что духи боятся его из-за способности заставить пережить заново самые худшие моменты жизни. Но я не собиралась бежать от своей боли. Я надеялась ее использовать.

Когда он выдернул руку из моей души и картинки перестали мелькать в памяти, без сил я вцепилась в его мантию, зажмурилась. Потребовалось время, чтобы буря внутри чуть поутихла. И ещё немного времени, чтобы понять, что на этот раз в памяти всплыло кое-что новое. Потом подняла на Лихо затуманенный взгляд.

– Я вспомнила Томиру.

– Женщину, которую обвинили в колдовстве?

– При нашей последней встрече она сказала что-то вроде: “помогаешь даже после того, что я тебе сделала”. С тех пор я думала об этом, но вспомнила только сейчас.

Я потерла глаза, откинула с лица волосы и устало облокотилась о дерево рядом с Лихо. Нахмурилась. Почему-то сосредоточиться на воспоминании было сложно.

– Ребенком я часто гуляла одна из-за цвета волос. – Усмехнулась в ответ на вопросительный взгляд духа. – Рыжие волосы и жёлтые глаза – это ведь первый признак колдуньи. Ну и некоторые взрослые запрещали своим детям водиться со мной, так, на всякий случай. Однажды я вышла на лёд. Видимо, он был слишком тонким и проломился. Я свалилась в реку, но успела ухватиться за льдину прежде, чем течение унесло под лёд. Испугалась до полусмерти. Томира в тот момент стояла неподалеку. Она могла бы помочь или позвать кого-нибудь, но просто стояла и смотрела какое-то время, а потом развернулась и ушла. Она словно хотела моей смерти. Может, боялась, что вырасту в колдунью? Почему-то потом я напрочь забыла, что видела ее в тот день. Так странно. Оказывается, я много чего забыла.

– Но какой теперь в этом толк? Хочешь знать, к кому ещё являться по ночам?

– Нет. Или да. Подожди, я ещё не решила, на кого злиться.

Стоя у края леса, мы наблюдали, как медленно гаснет день. Плотные тучи низко висели над верхушками деревьев и тревожно завывал ветер, а из окрестных лесов доносился непрерывный шум, похожий на хлопанье сотен птичьих крыльев.

– Что-то происходит, – мрачно заметила я, глядя, как женщины спешно заносят в дом развешанные на просушку рубахи, а мужчины загоняют животных под навесы. – Что принесет эта грозовая ночь?

– Чувствуешь гниль в воздухе? – Лихо перевел взгляд с села в сторону леса и обратно. – Похоже на расползающееся безумие.

Он хмурился, как и я. Но не потому, что его это тревожило, а потому что не мог понять, что происходит.

– Интересно... Или нет. Пока это не касается меня или мира духов, я встревать не собираюсь.

Селяне, словно тоже почуяв что-то нехорошее, прятались по домам, запирали двери и ставни. В избах жгли лучины или свечи в надежде, что крохотный огонек избавит от неведомого зла. Так было в каждую грозовую ночь.

Увы, но наивным простофилям, привыкшим всю жизнь полагаться на мудрость волхва, было невдомёк, что свечка, пара веток ежевики или запах чертополоха не сможет защитить ни от колдовства, ни от мстительного духа.

В траву упали первые капли ночного дождя. Тьма накрыла село, лишила людей власти, передав ее на короткое время нечисти. Я сразу ощутила, как наполняется силой тело и как внутри все трепещет от восторга в предвкушении момента, когда смогу эту силу применить.

– Что, снова со мной пойдешь? – обернулась я к Лихо, готовая покинуть дневное убежище.

Лихо усмехнулся, недобро сверкнув жёлтым глазом.

– По мне, может, не видно, но ужас того юнца забавляет меня. Я и сам собирался являться к нему в кошмарах, но у тебя на это прав больше. Хотя бы просто погляжу.