– Такое? – нахмурилась я.

– Ну. Вдруг колдунью жечь будут. Разве не интересно посмотреть?

Пришлось ждать вечера, чтобы незаметно пробраться к хлеву. Вокруг двора Томиры бродили люди – пока на приличном расстоянии от изгороди. Двое крепких мужиков с палицами стояли на страже, и то и дело кто-то из толпы подходил к ним переговорить. Судя по кислым минам, селяне пытались уговорить мужиков отойти, а те не соглашались. Однако двоих явно не хватит, чтобы остановить целую толпу разгневанных жителей. Как и угрозы угодить в петлю. Я была уверена – как только стемнеет, они станут действовать.

Улучив момент, когда оба охранника отвлеклись от наблюдения за сараем, я подобралась к строению с задней стороны, где было вырезано маленькое окошко. Подтянулась на руках и протиснулась внутрь, засадив при этом пару заноз в ладони и едва не порвав рубаху о грубые необработанные края жердей.

В сарае стоял влажный и теплый воздух, надышанный животными. У стен шумно сопели коровы – в темноте их не было видно – и густо пахло навозом. Несколько мгновений я постояла на месте, пока глаза привыкли и начали различать хотя бы контуры. Огляделась.

Сеновал располагался под крышей, как и в нашем хлеву, только этот был в несколько раз больше. Туда можно было попасть снаружи по приставной лестнице через большие распашные двери, которые сейчас наверняка держали закрытыми. А внутри потолок укладывали не до конца, чтобы удобнее было сбрасывать сено вниз. Там и стояла вторая лестница. На стену напротив едва заметно отбрасывала блики горящая свеча.

Прежде чем забраться наверх, я негромко окликнула:

– Есть кто? Я пришла поговорить!

Никто не ответил, и я начала взбираться по сколоченной из жердей лестнице. Едва голова поднялась над краем настила – взгляд упёрся в острые зубцы вил, замершие в опасной близости от моего лица.

– Постой-ка, я тебя помню, – спустя несколько мгновений напряжённого молчания подала голос женщина. – Дочь Горицы, верно?

Я лишь кивнула, а мужчина, держащий вилы, хмуро и недоверчиво обернулся к жене.

– И чего ей надо?

Затем оба глянули на меня.

– Я ведь только что сказала: поговорить.

Томира со вздохом положила ладонь на руку мужа, отводя вилы в сторону, а я преодолела последние ступени и ступила на мягкую, шуршащую при каждом движении солому. Под потолком в глиняном подсвечнике горела свеча, в ее слабом рыжем свете блестели белки глаз и испарина на круглом лице женщины. Угрюмый седой мужчина со всклокоченной бородой отложил вилы в сторону и сам встал чуть поодаль, сложив на груди руки и неприветливо глядя на меня.

– Это ведь ты тогда приходила со старейшиной? – припомнила Томира. Она казалась взволнованной и напряжённой – немудрено – и все время заглядывала мне за плечо. – Посмотреть в глаза твоя мысль?

– Да, – кивнула я. – Думала, что так люди отстанут от тебя, но… Даже слово Доброгоста для них не закон.

– Тьфу! Что это за старейшина, которого никто не слушает? – гневно выплюнула женщина. – Оклеветали соседи, позавидовав достатку, а остальные и подхватили с радостью. Чтоб им всем пусто было! Наверняка все из-за этой ведьмы Ланки, старой карги! Она у меня молока в долг просила, а я не дала, вот и затаила обиду. Коли бы знать с самого начала, что так оно все выйдет, раздала бы все молоко этим попрошайкам, лишь бы только отстали!

Женщина принялась всхлипывать от досады, тереть глаза пухлыми кулаками. За ее спиной у дальней стены сеновала я заметила двоих детей. Они тихо сидели в темном углу и глядели на меня круглыми, ничего не понимающими глазами. Здесь же лежали дорожные узелки и кое-какая еда.

– Почему вы не ушли? – спросила я, кивая на узелки.

– Да мы собирались! – горько вздохнула она. – Доброгост все уговаривал-уговаривал, но мы не слушали. Кто ж так запросто захочет свою землю покинуть? Огород у меня вон какой, и животина, и зерно ещё не созрело. Я готова была и одна уйти, да куда там! Чтоб старая баба одна по деревням шаталась – снова, чего доброго, колдуньей назовут. Ну и решили вместе идти, еще вчера, вот только гроза началась. Думали, переждем ночь – и в путь, а тут на те! Тьфу! Точно Лихо проклял!

Женщина всплеснула руками и сокрушенно покачала головой. Я же мягко сжала ее плечо и заглянула в глаза.

– Медлить больше нельзя. Нужно вам уйти, пока народ не вытворил ничего по темноте. Там снаружи мужики охраняют. Можно попросить старейшину, чтобы до границы села вас проводили.

– Думаешь, мужики нас охраняют? Нет, они следят, чтобы мы не ушли, – проворчал мужчина, недовольно прищурившись. – Будто бы мы сами не додумались у них спросить!

– Старейшина предлагал бежать ещё до того, как новый покойник появился, – объяснила Томира. – Теперь-то он не может этого позволить, иначе люди бунтовать против него начнут. Вот и сидим тут в ожидании неизвестно чего. Ведь не докажешь им, что нет у меня никакой силы. Одна надежда, что к ночи они разойдутся, и мы сможем в темноте выбраться из этого проклятого села.

– А если не разойдутся?

– Тогда… тогда сама выйду к людям. Пусть делают что хотят, только б детей не трогали.

Я тяжело вздохнула. Похоже, оставалось лишь одно. Если Томира погибнет, а я даже не попытаюсь ничего сделать, чтобы этому помешать – буду винить себя всю жизнь. Нужно только придумать, как убедить людей, что остатки моего дара – не колдовство.

– Я схожу за старейшиной, – твердо проговорила я, глядя женщине в глаза. – И сегодня же, при всех признаюсь, что умею определить колдуна. Заставлю всех пойти на капище – и ты пойдешь, вступишь в круг богов, и все увидят, что ты не колдунья.

– Да кто тебя послушает, девочка? – сердито бросил мужчина. На лице его жены сначала тоже проступило сомнение, но постепенно оно сменилось робкой, отчаянной надеждой.

– Правда? Думаешь, это правда поможет?

– Уж богам-то люди должны поверить.

– И то верно. – Томира кивнула, вцепилась в эту крохотную надежду на лучшее, как утопающий цепляется за соломинку. И как бы хотелось мне, чтобы эта соломинка выдержала! – Надеюсь, что так. Почему же мы про капище раньше не подумали… Ох, деточка, надеюсь, что поможет! Век буду благодарна! – В тусклом свете заблестела выступившая на ее глазах влага. – Единственная из всех помочь пытаешься. И это после того, что я тебе сделала…

Я нахмурилась, пытаясь понять, о чем говорит женщина. Сходу припомнить ничего не удалось: ни с ней, ни с ее старшими детьми мы не общались, и вряд ли она даже знает, как меня зовут. Сердце тронула тревога, подозрительность снова поселилась в нем.

– О чем это вы?

Растерянная Томира открыла было рот, но тут громкий звук заставил нас всех дернуться. Что-то с грохотом ударилось о крышу сарая, а потом ещё раз, с другой стороны. Снизу тоже послышался шум. А в следующий миг сверху сквозь щели протиснулось пламя. Оно быстро пожирало сухой камыш, укрывающий крышу, и сыпалось искрами нам на головы. Сено могло вспыхнуть в любой миг.

Томира с мужем глянули наверх, потом друг на друга. Медленно на их лицах отразилось осознание, потом испуг, переходящий в панику. Кто-то из детей заревел. А внизу замычали перепуганные коровы.

Я замешкалась всего на мгновение. Потом бросилась к лестнице. Крикнула остальным:

– Скорее!

А Томира надрывно заголосила:

– Дети! Дети!

– Живее сюда! Вниз! – кричал ее муж.

Оба они замахали детям руками, поторапливая их, а по крыше уже расползлось два больших красных пятна, и с них непрерывно сыпались вниз искры. Мальчик постарше вскочил и потянул сестру за руку, но та ревела и в испуге сопротивлялась. Жерди под одним из пятен не выдержали и полетели вниз вместе с языками пламени и остатками горящего камыша. Огонь тут же перекинулся на сено. Все вокруг заволокло дымом. Мужчина кинулся к дочери, подхватил ее на руки и подтолкнул сына вперёд себя. Тут рядом с ним обрушилось и ещё одно горящее пятно, едва не угодив на голову. Девочка завопила.