— Иван Сергеевич, — крикнула женщина, выходя из двери. — Ваш очнулся!
Через несколько мгновений в дверь вошёл Иван. Он был серьёзен, как никогда, наверное. Присев на стул рядом с моей кроватью, серьезно посмотрел в лицо, посветил в глаза.
— Чего молчишь? — хмуро уточнил доктор. — За семь дней комы говорить разучился?
— Спасибо, — хрипло шепнул я.
— Должен будешь по гроб жизни. Хотя, не уверен, что это "долго", поэтому лучше возьму коньяком.
— Договорились. Пить хочу.
— Нельзя еще, потерпи. Сейчас, губы тебе смочу, полегче будет. А пока слушай: две пули. Одна по касательной в бедро, не глубоко. Вторая в селезенку. Ты в курсе вообще, что от этого умирают и что люди не бессмертные? Я оперировал тебя в машине скорой помощи, которая по тротуарам пробки объезжала, лишь бы успеть довезти. Знаешь, тяжелее только кверху ногами, наверное! Фельдшера молились, чтобы ты откинулся в отделении и у них не было геморроя с документами.
— Спасибо, Вань, — снова повторил я, с теплотой глядя на друга.
— Спасибами не отделаешься, родственник! У тебя травма селезенки. Это очень, ОЧЕНЬ, блядь, опасно! Пообещай мне, что еще, как минимум, неделю, ты даже ссать вставать не будешь! Если шов разойдется, ты не выживешь. МИНИМУМ месяц после выписки ты будешь безвылазно сидеть дома на больничном, спать и жрать. Ничего тяжелее бутылки водки в это время поднимать нельзя! Секс — нельзя. Дрочить — можно.
— Что, совсем-совсем нельзя? — тяжко вздохнул я.
— Прям вообще!
— Я же свихнусь от тоски за это время, — я попытался торговаться, но доктор был непреклонен.
— Дрочи и пей водку. Отличные способы развлечения, как мне кажется!
— Супер, — я усмехнулся и прикрыл глаза.
Иван встал и собрался выходить. Однако, стоя в открытой двери, добавил:
— И чтобы завтра не смел умирать! Я неделю жену не видел.
Я резко распахнул глаза и уставился на захлопнувшуюся дверь. Иван не отходил от меня ни на шаг целую неделю?! Уж насколько я стал толстокожим в плане эмоций, но сейчас у меня защипало в носу от чувства бесконечной, необъятной благодарности!
Время тянулось невероятно нудно. Я лежал один в палате. Единственным развлечением в отделении реанимации были настенные часы. Я развлекался, закрывая глаза и считая время, а потом сравнивал, угадал или нет. Наступал вечер, за окном темнело. То и дело заходила медсестра, что-то периодически мне вводила в катетеры и бегом удалялась к следующему больному. Еды мне не дали, хотя время ужина прошло. Если бы ты знал, доктор, каких трудов мне стоит соблюдать твои рекомендации! Только из уважения к тебе и твоим золотым рукам!..
— Ну что ты? Нормально? — заглянул поздно вечером Иван и снова меня осмотрел.
— Я сдохну тут от одиночества! И от голода! У меня ничего не болит! И пищалка бесит!
— Ну, завтра скажу Оленьке не делать тебе обезбол, посмотрим, как вечером запоешь.
— Садист!.. Слушай, ну хоть телефон мне отдай!
— Нельзя. Аппаратура чувствительная. Книжек завтра тебе принесу, чтобы не страдал. Кстати, Журков передает привет. Каждый день мне по три раза звонил, контролировал.
— Да, это в его стиле. Гиперответственный.
Когда доктор уходил, то пожелал доброй ночи и выключил свет. Я остался в темноте. В окно едва попадал свет с улицы, но глаза постепенно привыкли. Я разглядывал потолок, на котором то и дело вспыхивали блики от лампочек. Интересно, как Мишка все разрулил? И как девчонка там поживает… Уехала ли? Надеюсь, что ей все таки хватило рассудительности после всего, что произошло.
Я попытался устроиться поудобнее и заснуть, но в проводах, с катетерами и трубками из-под простыни невозможно было ни повернуться, ни присесть. Да и тело было ещё пока будто не совсем мое.
Только подумать, семь дней где-то между мирами! И ведь ни света в конце тоннеля, ни снов каких-то ярких. Не ощущал себя никак и нигде. Не было меня.
От этих мыслей передернуло. Незаметно, их течение снова привело меня к Соне.
Наверное, все таки уехала. Возможно, даже в Молдавию, к отцу… Интересно, злится на меня ещё или я сумел искупить вину за эту несчастную ванную?..
Я пытался уводить мысли в сторону от всего, что произошло, но спустя время они все равно так или иначе возвращались к девушке. Пришлось признаться себе, что есть в ней что-то такое, что пустило во мне корни… Да, возможно, это связано с тем, что с Мариной у нас все немного угасло в части новизны, но ведь я мог выбрать любую другую женщину. Их в офисе, в клубах, в магазинах достаточное количество. И они не против со мной пофлиртовать. Да даже стесняшка из дома напротив! Но нет, зацепила та, которая шарахается при виде меня. И я начинаю ловить себя на мысли, что могу догадаться о мотивах того маньяка, которого мы караулим. Объяснить его поведение. Это, конечно, может принести пользу для следствия. Но уютнее не становится. Вдруг, я тоже какой-нибудь извращенец…охотник…
Наконец, я почувствовал, как веки тяжелеют и провалился в сон.
25. Александр
В девять утра ко мне пришел другой хирург, деловито осмотрел и сделал УЗИ. Я успел рассмотреть свою рану. Шрам был очень аккуратный и ровный, хоть и не маленький. И не скажешь, что Иван оперировал в трясущейся скорой.
Доктор не сказал ни слова и сразу же удалился. Меня опять не стали кормить. Но, зато, ближе к обеду, пришла новая медсестра, отключила от меня все приборы и спустя полчаса я уже лежал в обычной палате. Соседей снова не было. И ходить все так же было нельзя. Но, я мог поворачиваться, присаживаться и пользоваться телефоном. А когда принесли обед и разрешили есть!.. Один из лучших дней в жизни, наверное!
Я включил телефон после того, как поел. Спустя пару минут посыпались звонки.
Мишаня дозвонился первым, что меня не удивило. Мы долго разговаривали, в основном о работе. Он пересказал мне все, что я уже не увидел в день задержания Нико, поныл, что его завалили работой и пообещал зайти, как только разрешат посещение.
Сквозь его звонок начал пробиваться другой. Это был полковник Иванов. Он сначала обматерил меня с ног до головы за безрассудное поведение, а уже потом спросил о самочувствии. Волновался.
— Читал отчёт твоего товарища… — добавил он. — Корявый какой-то. Если вы там что-то опустить решили, то делайте это грамотно.
— Первый блин комом, — вздохнул я. — Выпустят на работу, научу, как правильно.
— Что убрали?
— Ничего серьезного. Наедине объясню.
— Смотри, не перегибай.
Затем я залез в мессенджер и прочитал сообщения. Марина писала, что не может дозвониться. Потом еще несколько похожих по смыслу. "Волнуюсь", "Позвони". А потом она, видимо, обиделась и посоветовала быть посмелее. Так и написала: "Только слабаки уходят молча и прячутся". Это меня развеселило. Я никогда ей не рассказывал, кем работаю. Не смешивали "дружбу" и личное. И все равно какие-то претензии стали появляться. Немного подумав, я отправил ей свое полуобнаженное фото, где видно повязку на боку и подписал: "От тебя даже в реанимации не спрячешься." Хотелось, чтобы ей стало стыдно. Кем-кем, а трусом и слабаком меня ещё никто и никогда не называл. Мудаком — да, тварью — было дело. И было за что, бесспорно.
Я усмехнулся, вспоминая, сколько раз за меня собирались замуж прекрасные дамы. И, что самое интересное, всех честно, заранее предупреждал, что не планирую ничего серьезного. Но, уверенность, что "влюбится и женится" играла с подругами злую шутку. Видимо, и с Мариной начало происходить что-то похожее. Нужно расходиться, однозначно. Но и обижать ее не хочется, ведь она была адекватной и держала договор до последнего.
Вздохнув, немного помедлил, но все же написал ей еще одно сообщение.
— Мне жаль, но мы, действительно, больше не сможем видеться. Извини, что так, — сообщением. Встретиться и сказать лично в ближайшее время не получится.
Минут пять спустя, Марина прочитала мои сообщения. Она долго не отвечала. Потом все же пришло короткое: "Ок. Выздоравливай." Достойно! Если бы моя самооценка не была выше верхней планки, это сообщение могло стать ударом ниже пояса.
