– Поднимайся, чудовище! В изоляцию!

– Фонсека, не разрешайте этого!

– Фонсека не командует здесь, животное. Мы идём в твой президентский номер.

– Прошу относится ко мне осторожно, у меня четыре сломанных ребра.

– Тогда помогай своим молчанием.

– Даю слово.

Это единственное, что у меня остаётся, моё слово. Думаю, что Фонсека мне что-то подмешал в напиток, боль в рёбрах значительно уменьшилась и мне очень хочется спать. Только надеюсь, что мой ум также отдохнет, как и моё тело. То, чего я меньше всего хочу – это появления той дождливой ночи. Охранники приносят мне койку. Утешает тот факт, что я не буду спать на холодной земле.

Гром? Но в этой камере не слышно дождя. О, нет! Опять этот сон и я не могу проснуться. Я в подвале здания, есть пара протечек. “С тобой всё будет хорошо, дорогая”. Я смотрю на эту милую девочку, такую , она не знает где она находится, не понимает, что происходит, только знает , что она не дома. Недостаток выражения её чувств успокаивает меня. Я вижу вокруг пакеты с жареной картошкой, кетчуп. Мне не нравится беспорядок, и я собираю всё в мешок с мусором, за исключением белого пони. Вскоре, я слышу, как мои преследователи говорят: “это место кажется уединённым, может быть они здесь”. Сразу же мой ум приходит в состояние отчаяния, меня нашли. Я с лёгкой нежностью трогаю лицо девочки, говорю ей что-то по крайней мере полминуты, после сказанного я вижу, что она смотрит в пол. Включаю лампу, оставляю её рядом с ней и предпринимаю свой побег. “Посмотрите там внизу, там есть свет! Пять подразделений в подвал, сейчас же! Наверняка он убегает и хочет отвлечь нас”. Я слышу всё это, поднимаясь по лестнице этого прозябшего места. Я опять начинаю вспоминать, что мне говорят: “стреляйте по корпусу, если необходимо, убьём его, никто не будет плакать по этому паразиту”. Я опять прыгаю. Вижу огоньки снайпера на полу, мало людей убегает от них, я сделал это, наклоняюсь к полу. Я слышу, как журналистка у мня что-то спрашивает, не помню что. Вскоре меня захватывают полицейские, здесь скорая помощь, парамедики задерживают слуг закона: “этому мужчине нужна срочная медицинская помощь!”. Один их полицейских отвечает: “это не ваша юрисдикция, если он не выдержит дорогу в тюрьму, это его проблема. Эти люди – опухоль, которая должны быть удалена из общества. Если я отдам его вам, значит, я внесу свой вклад в то, чтобы такие люди и дальше нарушали спокойствие”.

В продолжение я слышу их разговор в патрульной машине в то время, как я падаю в обморок.

– Включим сирену, приятель?

– И дать репортёрам подозрение, что мы тут везём преступника? Нет, поедем медленно. Хочешь кофе? Я приглашаю, двойные смены это для сумасшедших.

– Очень хорошо! Из-за него у нас был насыщенный график! Пусть страдает! И если не приедет в исправительное заведение живой, то, что ж, не повезло ему. .

В глубине я слышу, как открывается дверь. О, спасибо! Это меня разбудило. Благодаря этому опыту я пришёл к заключению, почему я не боюсь этого места, очевидно что мой заклятый враг это не это место, и тем более не заключённые, это мой ум с его плохим прошлым. Это, то, чего я хочу избежать. И вот мы здесь, дверь открывается, и сопровождение не заставляет себя ждать. Похититель просит милосердия у Ортеги.

– Я прошу терпения, у меня сломаны рёбра.

– К чёрту твои рёбра! Меня не волнует, что ты чувствуешь, Похититель!

– Я выздоровею, вот увидишь! Это было очень гнусно с твоей стороны натравить на меня Плюшевого со своими дружками. Тебе было легче запереться со мной в моей камере и бить меня пока не выбьешь весь упрёк, который у тебя есть, если ты можешь хотя бы попытаться это сделать.

– Намордник.

– И так ты столкнёшься со своими проблемами, педик.

Моё тело движется неуклюже из-за повреждений. Ортега меня подгоняет и так как у меня скованы лодыжки, падение мне приносит неописуемую боль. Усмешка Ортеги и других не заставляет себя ждать.Я слышу, как один говорит: “вставай, сучка”. Ха-ха-ха! Мне тоже это смешно, я пробую смеяться, но намордник не даёт мне этого сделать. Я поворачиваюсь кверху ртом, чтобы Ортега видел, что я действительно смеюсь, а не жалуюсь на падение. Ух! Не удалось. Меня поднимают и ведут в зал для свиданий. Видишь? Ты не можешь пошатнуть этот ум. Снова меня посещает журналистка Юдит.

– Как вы, Николай?

– Опять здесь! Юдит. Знаете? Я не чувствую так подчёркнуто ваш запах жасмина. Наверное, уже очень поздно или у вас заканчивается парфюм. Говоря гипотетически, конечно.

– Вы очень наблюдательны.

– Вы хотите сказать, что у вас был тяжелый день.

– Мне хотелось бы, чтобы вы ответили на мой вопрос.

– Чудесно, сеньорита Крус! Вчера я был на Багамах, месте древних корсаров. Вы знали, что Нассау и Нью Провиденс это места, созданные и администрированные обществом пиратов? Это захватывающе видеть, как преступники создали коммерческий и культурный механизмы.

– Вам очень нравится история? Какая ваша любимая?

Меня она очаровывает, это очевидно. Человек с моим интеллектом не может нисколько обойти её. Мне нравится римская империя. Если я бы жил в эту эпоху в этот период моей жизни, я был бы гладиатором. Но вне этого свинарника Император.

– С каким императором вы себя идентифицируете? С Нероном?

– Вы мне это говорите как какое-то клише и пародия. Это объявить меня убийцей, сумасшедшим и преступником. Ну, нет. Я ассоциировал бы себя с Марком Аврелием.

– Почему он? По-видимому, вам нравится смотреть, как сгорает мир. Как Нерону.

– Да что вы знаете об истории, сеньорита Крус. Это захватывает мой ум и соблазняет его. Нерон – это не тот император, который мне соответствует. Он был плохим спортсменом и ужасным художником. Но Марк Аврелий был провидцем, который почти разгромил полностью германских варваров. Находясь в нескольких миллиметрах от их уничтожения. Пока Коммод всё не испортил. На самом деле он довёл Рим до полного упадка. Христиане приписывают падение империи распятию, но это не так. Это был Коммод и последствия его эгоцентризма.

– Я понимаю ваш довод. Ваша логика препятствует вашей вере.

– Во всём нужно иметь веру. Если человек не христианин, то тогда у него нет веры? Если из неё истекают идеи и превосходство человека. Вера в самого себя, например, и это не обосновано теологической или таинственной причиной.

– Вы верите в себя, Вальверде?

– Всегда, Юдит. Я не понимаю вопроса.

– Если было бы так, вам не нужно было бы прятаться за таким культурным фасадом. Вы умны, это так. Но нет необходимости смотреть через микроскоп, чтобы увидеть, что у вас есть свои точки шаткости и вы признаете, что они есть у любого человека. Вы, может быть, скрываете сейчас свои эмоции, но они отражаются в каждой темноте. Перед холодным взглядом, который вы притворяетесь иметь, есть множество конфликтов, которые вы избегаете.

– И откуда вы берёте такие субъективные предположения? Предварительно не тестируя личность.

– Из вашей формы поведения, из моего анализа вас, и из слов, которые использует ваш мозг. Вы знаете, что ваше тело не может лгать. Сейчас вы напряжены. Что сдерживает вас от взывания к вашим чувствам также как и рассказать нам версию событий в вашей жизни перед тем, как вы оказались здесь?

– Думаю, что по два сломанных ребра с каждой стороны могут это сделать.

– Разве вы не в изоляции? Значит, вы сами это сделали?

– Комната без каких-либо инструментов и кровати, только холодный пол и тишина не могут это сделать, сеньорита.

В этот момент я слышу, как охранник говорит: “Конец свидания! Уведите его!” Сейчас заметно, что Ортеге необходимо скрыть то, что произошло. Всё было хорошо до тех пор, пока я это не сказал. Я думаю, что послание ясно, я не должен рассказывать ни о чём, что происходит за решёткой. И вот меня поднимают, в то время как Юдит пытается выспросить у Ортеги, что произошло. Он её игнорирует. Я никогда не видел, чтобы кто-то волновался о том, что со мной происходит. Я чувствую, что женщина с ароматом жасмина требует объяснений моих повреждений. Каждый день это становится всё более странным. О, Моисей, я его забыл, у него равнодушное лицо, он не считается, поэтому это не важно.