Три дня дождя – отпускай

R. Ricardo – Делить с тобой

Свят – по дороге домой

Тhomas Mraz – пророчество

Miyagi – Minor

Goartur – иностранец

Xcho – дай мне огня

Tritia – Уже не я

Вера Брежнева – Девочка моя

HammAli & Navai – Мама

Посвящается моей маме. Спасибо, что позволила пройти этот путь. Знай, ты не обязана быть такой, какой я хочу тебя видеть, чтобы занимать отдельное большое место в моём сердце. Теперь и твоя дочь научилась позволять другим выбирать свой путь. Знай, что я всегда рядом.

И Моему братику. Надеюсь, ты сможешь меня простить, как Эрика простила Лилит.

И Моим друзьям. Всем, кого я потеряла, кому сделала больно. Я тогда не умела по-другому. Я вас люблю. Пусть эта история согреет ваше сердце.

– Лиля! Что ты творишь?! – голос мамы настигал, добирался до ушей, как Лилит ни пыталась заглушить его грохотом вещей, которые закидывала в чемодан. – Так нельзя!

– Этот придурок на меня замахнулся, – Лилит швырнула чёрный свитер поверх красок и альбома. – Мне правда жаль, что тебе плевать, или что у тебя отсохли глаза… Ты даже не видишь, как он к тебе относится… какой уж тут «защищать дочь, когда ей делают больно».

– Неблагодарная! Что ты такое говоришь?! Опять будешь вспоминать тот бред, что несла 2 года назад? И вообще, он на тебя всего лишь замахнулся, ты сама с каменным лицом стояла…

– Не мешай пожалуйста собирать вещи. – Лилит, сама не понимая почему, сдержала себя от более обидных слов. – И не пытайся меня вернуть. Я остаюсь у бабушки, а дальше… дальше посмотрю.

– Юлиана, – послышался грубый мужской голос. Его обладатель пыхтел в попытках показать, насколько его не волнует происходящее, – Пусть уходит. Нашей семье не нужны предатели.

– Вот и славно, – Лилит захлопнула чемодан и направилась к мраморной лестнице.

– Лиля, прошу тебя! Не разбивай отцу сердце…

– Лилит. Меня зовут Лилит. И этот убоюдок мне не отец.

– Если что… – мама перестала за ней бежать, остановившись наверху лестницы. Лилит обернулась. Мама стояла на фоне мраморных стен в домашнем платье красного цвета, и походила на сердце, бьющееся, трепещущее, но оставленное на белом снегу, – звони.

Этот урод был помешан на мраморе. Лилит от него тошнило. И от мрамора, и от урода. А ещё от французских песен. Она уже не могла спокойно распевать их на очередном приеме хором с Артуром и изображать любящую семью. Никакой семьи не было изначально, была лишь игра на публику.

И от кома, мешавшего дышать, тоже делалось дурно. Разве что чуть-чуть.

Лилит промолчала. Было понятно: даже если она «позвонит», мама выберет его. Потому в следующую секунду Лилит пронеслась мимо Ариадны, домработницы, одарив женщину виноватой улыбкой. Хотелось, конечно, с ней попрощаться, но нужно было бежать. Иначе от прошлого не укрыться.

Хлопнула тяжёлая дверь, и в следующую секунду Лилит неслась по садовому гравию к калитке. Чемодан подбадривал громыханием о мелкие камешки. Она до последнего надеялась, что мама выбежит, выгонит этого ублюдка драной тряпкой, заберёт их с Эрикой, и они уедут… Но этого не произошло.

Эрика.

Ее оставлять было больнее всего.

Деревья, окружавшие элитный посёлок, словно пытались подбодрить Лилит ласковым шуршанием, а звёзды – тёплым мерцанием. Но она ничего не видела и не слышала. Даже её сиреневая прядь словно поблекла, а цепи и звёздочки на кожаной куртке превратились в пушинки и перестали звенеть. Словно все вокруг слилось с ее чёрными волосами и одеждой.

«Первое предательство… наверное, это всегда так больно… – подумала Лилит. – ничего, зато второе будет полегче…»

И разрыдалась. Только сейчас она дала волю чувствам. Подумала остановиться, чтобы перевести сбившееся дыхание, но не хотела. Прошлое нагоняло. Потому ускорила шаг, не замечая, как чемодан больно бил по пяткам.

«Интересно, Эрика меня однажды простит? – Думала Лилит, смотря на ночной город сквозь большое окно пустого автобуса. Стекло приятно холодило разгоряченный от бега и мыслей лоб. – В любом случае, сейчас я не могу поступить иначе. Ублбдок запретил мне к ней приближаться, а это значит, видеться мы сможем лишь когда ей будет хотя бы 16… Даже если сейчас её тайком увижу, она снова меня вспомнит, будет плакать, говорить маме, будет скучать. Ей будет больно. Черт, ей уже больно. Какая же я тварь…»

Лилит представляла, что автобус увозит ее дальше от боли, тоски, страха. Что все они выпадают из окна и разбиваются о шоссе, налетают на машины и фуры. Бабушке их везти не хотелось.

Бабушка Рина была папиной мамой, потому Ублюдка тоже не жаловала. За это Лилит была особенно благодарна. А ещё – за то, что бабушка пока была рядом, вовремя напоминая о папе и о том, что он ее защищает. Лилит улыбнулась. Вот он бы точно спустил этого ублюдка с лестницы.

Это была первая ночь без папы. Он нашёл хорошую работу в большом городе, в котором удачно жил и его близкий друг, у котрого папа и поселился. Для Тензи места во-первых не было, во-вторых она отказалась уезжать без лучшей подруги Лилит. Папа посчитал разумным не тревожить дочь переездом и сосредоточиться на работе. К тому же, ей предстоит учеба на первом курсе филфака. Переезд и большой город будут сбивать её с ритма.

Тензи снилось, будто она смотрела в окно. За ним приветливо улыбался первый июньский закат. А закаты она любила, потому они часто появлялись в её снах, из которых рождались сказки, картины и иллюстрации. Когда обращаешь к нему взгляд, создается впечатление, что он тоже смотрит на тебя мечтательными, добрыми глазами, и поневоле начинаешь говорить с ним. Он слушает, не перебивая и всё понимает. С ним спокойно, хорошо и интересно… Он точно не причинит боль…

Тензи продолжала смотреть в окно. В Домишке грех этого не делать: всего лишь 3 пятиэтажки возле станции не закрывали небо. Снаружи сгущался туман. Вдруг прямо к ее окну спустилось небольшое облако.

– Привет, – она повернулась к нему.

– Привет, – ответило облако. Голос его был весёлым, но мудрым… такое сочетание редко встречается, – Закат сказал, ты долго и сильно грустишь и совсем утратила веру в лучшее. А мы не можем оставить таких людей плакать в одиночестве. Тем более если это такая милая девочка.

Тензи стало тепло после слов облака. В душе затрепетала надежда. И она решила задать вопрос, который мучал ее уже многие годы:

– Скажи, почему все, кто меня любят, так далеко? Мамы нет уже восьмой год, папа один в большом городе, – спросила она дрожащим, едва слышным голосом.

– Ну, они далеко, потому что ты к ним сейчас подойти не можешь, это да, – облако посмотрело так, будто она спросила, круглая ли Земля, – но если закроешь глаза, ты же можешь почувствовать их руки у себя на плечах. Ты разве не знаешь, что они всегда рядом?

– Тогда почему я не могу к ним подойти? Зачем кому-то – Богу, вселенной, не знаю, кто там сидит – посещать нас так далеко? Почему вокруг одно одиночество? Бывает, искренне делаешь что-то для человека, а ему все равно! Даже просто начнешь делать то, что тебе нравится, вкладываешь в это душу, а тебя только раскритикуют! Или когда тебе плохо, нужна помощь – никто не откликнется и не поддержит! И прийти с этим не к кому, берёшь и одна продираешься, как сквозь шипы! – По её лицу побежали слёзы.

Облако нежно коснулось ее руки:

– К сожалению, в мире много лицемерия и ненависти, но любви, искренности и доброты все равно больше! Я не раз летал над миром, и видел немало искренних и бескорыстных людей. Да и потом, знаешь… по-моему не совсем справедливо с твоей стороны так говорить, когда у тебя есть Лилит. Закат порой жалуется, что сиять не может без перебоев: небо от вашего смеха так и трясёт.