Я всё же прекращаю навязанный маме металлический разгул. Я сбавляю громкость, я ставлю ей золотые восьмидесятые, Хулио Иглесиас, «Natalie» ... Спиною ловлю сзади токи благодарности, чувствую связующую нить поколений… Светик морщится, напрягает пафосно горлышко, открывает в такт недовольный ротик, размахивает руками, как в опере.
Мамина голова наконец вылезает между нами, вот это музыка, я понимаю…
– Какая у вас дочка, Анна, непосредственно всё воспринимает. Схватывает всё на лету… Умница.
(Умница принимает позу умницы, ручка на ручку, носик кверху, глазки оттопырены в познавательном рвении и на меня косятся.)
Ну прелесть. Не врезаться бы куда.
– Нет, серьёзно. Светлая головка, хорошие задатки…
– Ой тьфу-тьфу ведь и не учится толком а надо же кругом пятёрки английский опять же и в художественной гимнастике была бы как Кабаева сейчас да ей пророчили если б не травма так она в у-шу тренер души не чаял в Нидерландах первое место жаль только ездить Светлашке далеко сейчас же выпускной класс ну хочет в художественный как его но не знаю как там же графика а красками абстракции это мы можем да Светлаш вот теперь лошадки у неё значит ой и модельный этот бизнес конечно всё успевает когда и со школы её отпросишь а сейчас же выпускной класс ну вот пока идут учителя навстречу сентябрь дай бог во Францию вот сейчас если решится Милан поедет Светка и там и здесь и как успевает а Рудик-то Рудик ревнует что брось ты мам привязанность у человека а Стас ну вы знаете он же её с малых лет что называется вот Светке скоро шестнадцать конец всем мужчинам говорит в шутку так но я считаю если школе не вредит можно самая работа пойдёт самые съёмки говорит вон японцы говорит из двадцати девчонок ну как так сразу Свету нам только Свету а вот лицо наверно лицо у неё ну пускай главное я считаю учёба как говорится профессия а то модель а что модель сегодня модель а завтра как говорится…
Мамааннин голос мерно струится сзади, иногда приглушаемый музыкой. Света утонула – спряталась от нависшей над обрывом сиденья маминой головы, невидимо для неё иллюстрирует монолог гримасками. У них здорово выходит, иногда очень смешно. А смеяться я особо не могу – получается, заложу проказницу.
Иногда только ущипну её за острую коленку.
– Учёба оно, конечно, главное, но ещё главнее девочке в таких условиях (щипок!) не испортиться, – говорю я (я ведь старший товарищ или кто?).
– Правильно, Роман. Но тут, я считаю, вы их сами портите.
– Кто это, кто это, как это?
– Ну кто, молодые люди – подарками да знаками внимания…
Так. Это что ещё. На секунду отхлынывает вселенная, руль уходит из-под руки. Меня мешают с какими-то молодыми людьми?!! Да поймите же вы все, наконец, что я… что я… я!!!
Всё мужество предков сверкнуло в моём взгляде. Я обратил его направо. Что я скажу, я не знаю, но это будет… будет!!!
– Так. Мама Анна. И ты, Светик. Возможно, я что-то опережаю, лезу, как говорится, на рожон… Вы, Анна, меня вообще первый раз видите… Но хочу, чтобы вы поняли меня, моё отношение к Свете как мужчины. Извините, но я не боюсь показаться нескромным, просто поверьте мне, это не слова… Я не хотел бы, прямо скажу, ассоциироваться в вашем представлении с… другими молодыми людьми. Не потому, что я хороший, а все они плохие. Просто… извините, я не верю в их искренность. Искренности сейчас – днём с огнём!!...
(Откровенность, наверно, имеет свою особую силу. Потому что мама с дочкой серьёзно так меня разглядывают, у них даже выражения лиц одинаковые, а они об этом не знают, ха-ха, их же разделяет спинка сиденья! И чего я такого говорю-то?.. Иногда всё же надо посмотреть на дорогу – вон разворот на проспекте Мира чуть не проехал.)
– Разрешите, мама Анна, быть вашей дочери искренним и бескорыстным другом!
И надо видеть, обязательно видеть, как мама с дочкой симметрично и одновременно подаются друг другу навстречу, – чтоб встретиться глаза в глаза и отразиться в них собою!
8
– Пррьвэ-эт, стрекоза-пляжница!
– (Ха-ха.) Прьвэ-эт, Ро-о-омик! А как ты узнал, что я на пляже?
– Так там у тебя вокруг птички, малышня плещется!..
– (Ха-ха.) Я с родителями в Троицком. Тут лошадки, я сейчас буду кататься!
– Маленькая девочка – серебристый голосо-о-ок!
– (Ха-ха.) Ро-о-омик! Представляешь себе, я с утра пошла гулять с подружкой на ВДНХ, надела, конечно, твоё платье – а какие-то идиоты пристали, поедем с нами, деньги высунули, а когда поняли, что им не светит, то все ноги облапали – знаешь, как неприятно!
(Та-ак, первые издержки строительства вселенной.)
– Ур-роды! – я вскипел. – Где же, малыш, твоё у-шу… А ничего, вот будешь знать, как без Ромы платья надевать короткие.
– Нет-нет, я его теперь никуда-никуда, только с тобой, Ро-о-омик! Тут вот мама тебе привет передаёт.
– Да-а-а? Ну ей тоже… поцелуй от меня ручку.
– Нет уж, ручки сам целуй…
– Не сердится на меня, что вчера поздно тебя привёз?
– Да нет, всё нормально. С тобой же можно. Ой, ой, Рома, крабик!! Какой красивый. Чуть на него не наступила… Это я тут хожу, мочу ножки. Бе-едненький, беги отсюда, пока тебя тут не задавили!.. Побежал, побежал…
– Сколько раз купалась, русалка?
– Нисколько. Я в этой воде не плаваю. Ты что-о, ты б видел, сколько здесь наро-оду – всякие тётки, мужики пузатые… И ещё я боюсь – говорят, в Москве-реке уже трёхголовых рыб вылавливают.
– Трусишка. Там же очень жарко.
– Да, а зато знаешь как загорела вся, у меня такая полоска белая уже на попе!
– То есть готовишься к нашей сегодняшней встрече.
– Н-н-ну да. Ой, одну секундочку… Это я уже на верблюда залезла, ой, такой живой холмик, какой классный, краса-авчик, краса-авчик – это я его глажу. А, я забыла сказать – я здесь случайно совершенно Виталика встретила – ну, помнишь, я говорила? – тренера по конному спорту, он тут с лошадками и верблюдом… Созвонимся попозже, ладно?.. Ты ведь ещё работаешь? Часов в пять. Пока!
Ещё одну блаженную минуту поваляюсь на ковре… Только что на нём был убит пресс. Возмущённая перистальтика гоняет волнами по организму метаболическую бодрость. От Светиных звуков вырастает во мне лепесток. Я знаю, я вижу, что будет сегодня. Что выйдет из первого перегляда, когда она впорхнёт в машину… Сегодня мы, взявшись за руки, поедем ко мне! Я почуял это с первых её ноток. Сладкие вибрации неизбежности.
Я закидываю голову и улыбаюсь во весь шкаф (лицо в зеркале свисает от носа к ушам). Потерпите, бархатный ковёр, розовое зеркало! Замрите на несколько долгожданных часов. Скоро-скоро зальёт она вас дивными своими изгибами, юными своими трелями. Тот лепесток во мне растёт, пульсируя, – и вот уж неуёмным стеблем прёт он из меня, опаляет горло.
Холодный душ даёт силы ждать, возвращая к реальности.
Птицы надрываются за окном. Свежий, незапятнанный денёк. Последнее время такое впечатление, что дела сами собой делаются, всё, что надо, бойко так откатывается, впуливается, сливается… Клиенты сами названивают, покоя не дают, но я их ловко так: раз-два… раз-два… Да, тут вот недавно случился казус: нашёл я вроде нового заказчика, так оказалось, что брал он там же, где и я – на фирме N то есть, но только дороже, естественно (он – колбасник, каких у фирмы N тыща, а я-то – дилер!). Цена моя, видишь ли, ему понравилась! Так что, вы думаете, я сотворил в этой щекотливой ситуации?!
Вы, конечно, тут же представите себе щекотливость, ещё насупитесь немножко, – вспомните, наверно, преподавателя политэкономии на первом курсе, а после-таки улыбнётесь нерешительно и спросите еле слышно:
– Что же сотворил ты с ним, Ро-ма?
И я вам отвечу, небрежно так, а в голосе плохо скрываемая гордость будет проскальзывать:
– Ну что – продал ему, конечно. Слабо – клипсы фирмы N – да её же клиенту, и ещё полтора конца вытянуть?! А всё почему? – отка-а-а-ат!
Тут вы, должно быть, сожмуритесь укоризненно:
– Какой ты, Рома, мелкий проходимец.
А то и сыронизируете тонко:
