Нет, правда, вот вдруг с утра хорошее настроение – и уж гордость распирает, что можешь-таки влиять на кой-какие события.

…ой, ой, ой! Да как же это я, дорогой читатель, за всё время знакомства нашего таки и не представился в плане, скажем, профессиональном – и вынужден сделать это сейчас, с прилипшим уже к креслу седалищем! К вашим услугам – Роман Дормидовский, Роман Перекатипольский, Роман, так сказать, Краснобаев – единственный руководитель и исполнительный работник вышеупомянутого концерна, его президент, ген. директор, гл. бухгалтер, менеджер, кассир…

Мне достаточно нетрудно совмещать все эти должности, поскольку означенной организации не существует в природе. «Новые горизонты» – некий светлый абстрактный образ, призванный навеять благородные ассоциации в тугих, невегетарианских головах ответработников мясокомбинатов – инженеров, механиков, снабженцев. Непосредственные же поставки осуществляются с различных помоек… То есть не в общепринятом же смысле с помоек – этого ещё не хватало!.. Столь трогательное и справедливое определение пристало к организациям, имеющим лишь печать и расчётный счёт, да ещё директора – как правило, пьющего, а лучше мёртвого. Подобные конторы, призрачные оазисы в зыбкосыпучей (или сыпкозыбучей?) пустыне официального налогообложения, попринимают откуда ни попадя в свои подслеповатые чахоточные поры углекислый безналичный газ… повыпускают уже, однако, кислород (воздух, лавэ!) – а через пару месяцев и вовсе растворятся, будто их и не было. Пресыщенные файлы Учётной палаты вспухли от названий: «ДорСнабАвтоТрейд», «Регионмолинвест», «Турингорпищепром»…

Но не буду уж излагать все секреты, тем более что вовсе никакие это не секреты: кто в курсе – так и лучше меня, кто нет – так и ни к чему, а к нашей главной песне вся эта унылая и пресная кухня имеет отношение весьма и весьма опосредованное.

А что за прищепки такие, из-за которых колбаса-то падает?.. Тут опять нам приходится извиняться перед читателем – за неграмотность техперсонала. Субъект моей скромной деятельности имеет название определённое – вполне звучное, сочное, клёпкое, а потому и функционально соответствующее: клипсы. (Да не пугайтесь – не те, что в ухо вставляются, хоть кое-какая аналогия и налицо.)

Вот выползает из набивочного шприца такой безликий хобот. Он полон скепсиса. Под равнодушной его оболочкой шипит только что народившаяся в кутере[8] молодая нервная масса. В ней такая дребедень: радужные нитраты и нитриты, уже связанный крахмал, остаточное волнение перемолотых хрящиков, спесь шпиговых прожилок, соевые урчания в ледяном плену, и т. д. Ну – фарш, одним словом. И тут по нём ка-а-ак вдруг что-то шипнет-шваркнет, и толком-то не поймёшь, что именно и откуда, с двух сторон чем-то припечатает (гидравлика!), глядь – вон уж и колбаса готовая отваливается, чуть не подпрыгивает, тужит заклипсованную попку! Или: пыжит заклипсованные ушки! – все сравненья меркнут, ибо они условны…

Ай да клипса! Без неё колбасы не бывает.

В поле нашего интереса попадает ещё и петля – да-да, та самая петелька, на которой колбаса, особенно сырокопчёная, имеет обыкновение висеть – в термокамере, в коптильне, в магазине… О, не смейтесь – так просто вы петельку эту не свяжете. И на ленту без ультразвука не наклеите. И перфорацию не нанесёте, чтобы к головке подходила, чтобы от дырочки до дырочки… (А потому что – шаг!)

Я, получаюсь, дилер. Спекулянт. И кому я нужен, если вон сколько серьёзных западных производителей возится с мясокомбинатами напрямую? Если столько вокруг кулибиных уже делают вовсю эту хрень?.. Зачем, зачем, спрашивается, – я?! – О! Ту заветную цену, что дают они мне, не получит никто. (Всё дело – в ямочках на щеках.) И… вы же слышали только что, как строго у нас учитывается человеческий фактор. То есть – практически ни один ответственный за снабжение товарищ не останется невознаграждённым за приверженность моему концерну. Опять же, звучный термин: откат.

Почти никого из них не видел я в лицо. Они все верят мне по телефону. И по телеграфу.

Ну, а я стараюсь иметь свои два конца. Хорошо, полтора. Вот и всё.

Мощным взмахом покрывала запахиваю цветастую постель. Над нею в шахматном порядке висят в стекле мои картины. Сумасшедшая сюрреалистическая графика, рисованная в далёкие школьные годы.

Под голой лампочкой, в оберегающем движении ладоней, стоит смиренная, но не сломленная фигура Иешуа Га-Ноцри – на весах истории с огромным Марком Крысобоем. Глаза Христа мудры и печальны, он видит вечность, и нет в них даже немого укора, и может спать спокойно удаляющийся в плаще своём с красным подбоем жестокий пятый прокуратор Иудеи, всадник Понтий Пилат.

В безвоздушном пространстве зависли в немыслимых позах оркестранты. Пьяный дирижёр на шарнирах. Ловелас-кларнетист (красив, как чёрт) – весь устремлённый на газообразную сексапильную любовь… Ну, а та вроде как ведёт дирижёра, держа заодно за шкирку амурчика, который целит своей стрелой в изящного флейтиста, забывшегося под потолком. Надежды ма-а-а-аленький оркестрик под управлением любви!

Ну, и так далее.

Нет-нет, я вовсе не рисуюсь – это всё давно уже детали интерьера. Просто сейчас, в это сказочное утро, на них затейливая батарея солнечных зайчиков!

А я люблю свои вещи. (Вообще-то у меня такое впечатление, что любил я их последний раз очень давно, а потом как-то подзабыл, и вот сегодня с необычайной отчётливостью вспомнил – к чему бы?..)

Один колониальный вентилятор чего стоит! Он громыхает золотыми лопастями и шелестит к тому же связкой сочинских ракушек – мерно, надсадно. Под него классно спать – если привыкнуть, конечно.

А ваза, тончайшего фарфора сталинская ваза, вся в бензиновых размывах и прошловековой цветочной лепнине!

А торшер с тремя чёрными лампами-сомбреро! Я вдруг замечаю, что он похож (ха-ха) на салют! Длиннющие траектории стеблей стремительно выносят сомбреро из-за телевизора – и чуть не упирают их в люстру, где они бессильно нависают и вот-вот обсыпятся.

А мой огромный, монументальный ковёр – всю комнату заполняет он уютным розовым светом!

Ну и конечно, смысловой центр всего уголка: дореволюционные прабабушкины часы в длинном резном гробике, эдакая вещь в себе. Вообще они ещё живые. Если их завести, они будут тихонько отхрюкивать время совершенно невпопад, вызывая во мне безудержный смех.

Так что лучше их не заводить.

По пути в ванную я, как всегда, повисаю на турнике, закреплённом над дверью.

Ой, как моё мясо гудит и ноет! (Вчера утром, перед свиданием, делал спину и бицепс.) Моим разоспавшимся забитым мышцам нужно долго тянуться, так что лучше сразу войти в тонус под горячим душем, повысить температуру тела, разогнать застоявшуюся молочную кислоту и другие продукты распада… После горячего – сразу ледяной, пока всё тело не разгорится звонкой мерзлотой!

И – растираться, растираться…

Да здравствует новый день!!

На кухню не зайти без тёмных очков. На углу стола группа опарышей ждёт своей участи. (Это аминокислоты.) Заныл, завизжал блендер взбиваемым белковым коктейлем, затарахтел кусками льда (люблю похолоднее).

Начало одиннадцатого. Наконец я в форме. Наконец я, уже в шортах и майке (лучшая рабочая одежда!), уже с пахучим кофе и тарелкой творога (белок опять же!) могу (теперь уже официально!) воссесть на любимое кресло – кожаное, винтовое, скрипучее. И, почесав ласково по мышке ноутбука – проснись, малыш! – наконец-то взять в левую руку трубку телефона. Моё основное средство производства.

…да, таким бодреньким трудоголиком что-то давно себя не помню. Герой! Возбуждённо кидаюсь в не такой уж и бурлящий утренний водоворот… Несколько неестественно. Зачем, почему? Неужели… в розовом солнечном кипении продолжается вчерашний ночной полёт?

И вдруг реально ощутилось: именно так оно и есть.

«Так я Икар», – подумал я с некоторой на себя досадой. (А кому охота спалиться?..)