Он приподнимается, обхватывают руки бёдра, мягкие подушечки по краям. Вонзаются близнецовые пальцы, словно в тесто, глубоко в ней наращивается темп, сбивая короткое и без того дыхание.

— Я люблю тебя, Джи, до самых звёзд…

Молодое тело напрягается, откинутое на подушки, осталась доля секунды, самая долгая доля секунды в истории перед тем, как его бедра последний раз ударят по её, и забвение унесёт тело в знакомый, но каждый раз уникальный, словно сон, горячий молочный океан, кончится воздух на последнем вскрике, и всё зло на километры вокруг распадётся на атомы, не выдержав мощи, рождённой двумя Творцами в слиянии.

Едва заметная косточка её шеи проступит сквозь изгиб запрокинутой головы, он коснётся горла, легонько сжав пальцы, и присоединится к ней в горячем океане, выныривая из него отрывистыми импульсами, увлекаемый под воду её пальцами, чтобы счесть, что умер, но проснувшись через неопределённое время лицом на её лице, грудью на её груди. Дыша в унисон, обнаружить себя всё в той же знакомой комнате близнецов на собственной кровати, совершенно обессиленным и счастливым.

«Ты — вся моя жизнь», — доносится снизу. Джордж закрывает глаза, задевая пушистым движением ресниц щёку Лаванды.

***

— Как ты сюда попал? — стояла Пэнси на последней ступени астрономической башни, ошарашенно глядя на Фреда, сидевшего лицом к закату, свесив ноги с перил.

— Ты не забыла, с кем имеешь дело? Я могу оказаться хоть среди ночи в спальнях Слизерина, чтобы задокументировать на патефон, как ты сопишь по ночам, — Фред улыбался вполоборота. Его волосы в свете опускающейся к горизонту звезды горели медью ещё ярче.

Паркинсон проследовала к перилам, опасливо глядя вниз, перегибаясь.

— Садись, не бойся, я зафиксирую тебя связывающим.

Переставив неуклюже несколько раз руки и ноги, девушка оказалась по ту сторону и присела на широкий край. Маленькая спина в белом летнем платье оказалась подле большой в голубой футболке.

— Брахиабиндо, — произнес Фред, и невидимые путы связали Пэнси с ограждением. Она поболтала, смакуя острые ощущения, ногами, висящими над огромной пустотой, кончающейся зелёным сочным газоном. Кожа сразу же начала аккумулировать излучающееся от светила тепло, а глаза пришлось прищурить, защищая от яркого света.

— Не знаешь, почему я тебе так легко и безоговорочно доверяю? — смеясь, слизеринка перевела взгляд на зелёный простирающийся ковёр вдали.

— Не знаю, это опасно, ведь у нас в семье Перси. Вот, — парень просунул руку в карман, — стибрил для тебя из-под носа у Пинс.

В руке лежали мятные конфеты.

— Ого, мои любимые! — радостно сгребла Пэнси овальчики в бумажной упаковке, — я думала, она их прячет в месте, не менее недоступном, чем люк под ногами Пушка!

Она вскрыла обёртку и с блаженством опустила одну из конфет в рот. Язык сразу же принялся обволакивать стекающий сахар.

— Ты уже скучаешь по Джорджу?

— Скоро увидимся, остался один день.

Он скучал по Джорджу, но знал: у того всё хорошо. Ещё одна пересдача, и Фред отбудет в город. А сейчас под его ногами весь пустой Хогвартс, такой непривычно немой и прохладный, и лишь с десяток таких же оболтусов, как он и Пэнси, корпят над книгами.

Коричневые волны каре подруги танцевали танец башенного ветра. Несколько дней назад на задымлённой платформе Хогвартс-Экспресса, в стороне от толпы, спрятанные за газетным киоском, белые пальцы скрутили одну из этих прядей в завиток, переместились на шею, направляя к себе, и столкнули в коротком касании две пары слизеринских губ. Фред, провожавший семью на поезд, приметил платиновые волосы за металлическим уголком сооружения и кинул в сцену зоркий глаз.

— Я буду писать, — серые глаза всматривались, чтобы запомнить мгновение, в кончики карих ресниц и ореховую резную радужку под ними, а длинная рука властно удерживала талию, не давая женскому телу шанса сделать шаг назад. — В нашем мэноре с десяток сов, я буду выбирать под настроение, поэтому ты будешь знать тон письма ещё до распаковки, — запрокинул голову в характерном стеклянном смехе Малфой, а Пэнси только крутила пуговицу его рубашки, прильнув к груди и стараясь дышать в унисон.

Фред отвернулся, собираясь уйти, ведь платформа опустела, и все Уизли уже расселись по вагонам, но через пару мгновений на плечо приземлилась тяжёлая рука.

— Моя рубашка сейчас вся пропитается этим химозным дымом, — Малфой манерно помахал кистью туда-обратно у искривлённого в брезгливости лица. — Они что, всё ещё топят на угле? Расскажу-ка отцу за ужином, как в величайшую магическую школу нас возят на маггловском паровозе, потешусь его миной.

Стремясь направиться дальше, Драко выбросил вперёд ладонь.

— Увидимся в следующем сезоне, Малфой, — парни ударили по рукам, прощаясь. — Победит сильнейший рыжейший.

— Не слишком размечтайся за лето, Уизли, точи метлу! — сверкнув зубами последний раз, Драко скрылся в дверях поезда, оставив платформу пустой, и кондуктор запечатал створки, готовясь к отбытию.

— Пойдем? — девчачий голос прозвенел со спины где-то чуть выше локтя, и они с Пэнси начали медленный путь обратно в замок завершать необходимые пересдачи.

…

Болтаются ноги в белых балетках над пустотой, улыбка себе и никому — на губах Паркинсон. Пэнси знает, слышит, умеет чувствовать. Разделяет тишину, не делая её ничуть не менее притягательной. Она смотрит в глубину и не прячет за пазухой ножей. Как он. Как он ранее.

Возможно, ещё несколько месяцев, и Фред сможет рассказать ей, как его движущая сила ищет достаточно большой гонг, чтобы, ударив в него, оглушить всех птиц Запретного леса. И высокоградусная горячая кровь Уизли пьянит его самого, когда поутру он выходит в густой шумный школьный коридор. Однажды, возможно, хотя бы ей он признается, что до семнадцати лет добро и зло были лишь концептом, а реальностью был эфир, в котором взрастали и погибали гипотезы и аксиомы, служащие лишь его воле, толкавшей на действия.

Никто, кроме Джорджа, ещё не приближался настолько близко.

— Я ведь так и не сказала тебе спасибо…

— За что? — удивился парень.

— За Драко.

— Пустяки, — махнул Фред рукой. — Ты сама всего добилась.

— Нет, не пустяки, — она стала вдруг серьёзной. И крошечная искра понимания полоснула в её мозгу: «Так вот, на что так подсела Холла».

Он щедр.

Там, под покровом популярности, беспечности и даже безрассудности что-то жило, живёт, и, возможно, лишь сейчас открывает себя окружающему миру. Зелёный озорной глаз смотрит прямо в зрачок, поднят уголок тонкой губы с потемневшими от лучей веснушками. Ты больше, чем кажешься, Фред Уизли… Он лишь сейчас начинает это понимать, и, о Мерлин, какая волна несётся на этот мир, если парень осознает и примет свой потенциал. Держись крепче, магический Лондон…

— Черт, совсем забыла, что мне надо сдать оборудование до закрытия кабинета прорицаний! — Пэнси перебрасывает обе ноги через перила и стирает привязывающее заклинание.

— Я ещё поднимусь! А если не успею, то увидимся в сентябре! — бежит в сторону спуска, вся в зареве.

— Буду ждать, — тёплая улыбка Фредди не способна сдержаться.