– Александр Александрович, зайдите, пожалуйста, дело есть.
Начальник команды остановил взгляд на Левашове, покраснел, раздул ноздри. Парень будто бы его не заметил, юркнул в раздевалку, за ним вошел я. Замыкал шествие Гребко. Далеко от двери мы уходить не стали, навострили уши.
Левашов сел переодеваться и нецензурно призвал лишить жизни лицо нетрадиционной ориентации. Стянул шапку… Захотелось заржать. Внешность у него была ангельская: желтоватые кудри, огромные васильковые глазища, губки бантиком – и повадки заправского гопника. Более дисгармоничное сочетание сложно представить. Это как если единорог захрюкает, ну, или жаба запоет оперным голосом.
Секундный ступор прошел, и я сосредоточился на том, что происходило между начальником команды и Димидко. Слов было не разобрать. Смирнов монотонно шелестел, словно ползла змея, в голосе Димидко читалось возмущение.
Сообразив, что ничего не услышим, мы сели на лавки и принялись переодеваться. Судя по обуви, стоящей возле шкафов, местные уже были в манеже. Только запоминающихся казаков Дятла не наблюдалось. Опаздывает или надел другую обувь? Саныч специально тренировку перенес с девяти на десять, чтобы Дятел-Дрозд успевал выпорхнуть из-под крылышка женушки. Ну, или из-под каблука вылезти и приехать сюда из Москвы.
Саныч вернулся минут через пять, мы как раз переоделись.
– Вот сука, – процедил он, повернувшись к двери.
Замахнувшись, хотел пнуть стену, но передумал – еще развалится.
– Что? – поинтересовался Колесо. – Смирнов увольняться не хочет?
– Сука, ведет себя так, словно того разговора и не было! А мне до того два раза говорил, мол, отвалите, увольняюсь. Предъявы кидает, что-де автобус в понедельник занят. Все автобусы заняты! И как мы на матч поедем? На электричке? Чтобы озлобленные болелы нас встретили и ноги нам переломали?
– Это он вас так воспитывает, – сказал Левашов. – Как баба. Типа, что без него вы никуда. А я, вот, такой хороший, в последний момент все и решу.
Димидко развернулся ко мне и сказал:
– И что делать? Этот Тирле… как его… Лев, короче, приезжает в двенадцать. А Смирнов заднюю включил! Звонить этому твоему, чтобы не ехал?
Я вытащил телефон, но Димидко сжал мое плечо.
– Сам наберу. Он ведь со мной договаривался. – Помолчав немного, он добавил: – Не даст этот Смирнов нам нормально работать.
– И никак его не уволить? – прошептал расстроенный Микроб и включил борца за справедливость: – А если мы все напишем, что отказываемся от него? Бойкот объявим!
– Ага, и митинг с транспарантами, – подал голос Клыков.
– Пойдем на фиг дружным строем, – вздохнул Мика Погосян, воздел палец: – Бюрократия!
Гребко огляделся, нет ли кого лишнего, и прошептал:
– Местные не напишуть. – В его голосе от возмущения прорезался украинский акцент.
– Круговая порука мажет, как копоть, – процитировал Микроб «Наутилус», и у меня в голове запустился проигрыш.
Песня, так подходящая к случаю, заиграла, как наяву. «Здесь брошены орлы ради бройлерных куриц». Уже и правительство такое, какое должно быть в идеале, и одаренные на местах, и самородки, которых еще Стругацкие предсказали и назвали люденами, – что не так с моей страной? Что с людьми не так?
Димидко поскреб в затылке и заключил:
– Уволить его мы не можем, он с директором завода вась-вась. Ему свой человек нужен, который с руки жрет. Будет брать нас измором, а мы – его. Да я его жалобами во все инстанции задолбаю!
– А мы подпишем! – поддержал его Микроб.
– Вот и я о том же! Не даст работать! – поддакнул Левашов. – Вцепился в кресло.
– В чемодан с деньгами, – проворчал Колесо. – Сука гнилая и жадная!
Похоже, почетное звание суки от Гришина перекочевало Смирнову.
Димидко показал телефон, намекая, что нужно сделать звонок.
– Давайте, парни, на манеж. Позвоню все-таки нашему несостоявшемуся начальнику. Разогревайтесь пока.
Я выругался. Получается, зря Витаутовича дернул, неудобно получилось. Надо будет извиниться. Димидко все ждал, когда мы уйдем, а я представлял лицо Льва Витаутовича в момент, когда он услышит, что отбой тревога. Он-то уже, наверное, все спланировал.
Древний был на месте. Левашов рванул к Гусаку, пожал его руку и принялся здороваться с ветеранами. Увидев нас, Древний свистнул и указал на поле, мы построились. Я окинул взглядом футболистов. Да, Дрозда-Дятла среди них не было. А значит, сегодня Дрозд получит дрозда от Сан Саныча.
– Побежали! Греемся! – продребезжал Древний.
В манеже, хоть он и обогревался, вряд ли было больше десяти тепла, и движение согревало. Матвеич, возглавляющий строй, рванул вперед.
Мы пробежали три круга, когда появился Димидко вместе с Дроздом, оба выглядели озадаченными. Саныч хлопнул Древнего по спине, кивнул ему и прокричал:
– Традиционная разминка. Челночный бег! – Свисток. – Бег высоко поднимая колени! – Свисток. – Приставной шаг.
Бывший динамовский балласт знал, что за чем последует и сколько это будет длиться, титановцы не всегда разбирали, что он кричит, сбивались, повторяли за нами.
Сразу за мной бежал Левашов. Хорошо бежал. Благородно. Даже не запыхался за пятнадцать минут, в отличие от ветеранов.
– Разбились по парам, отработка пасов, – скомандовал Димидко. – Нерушимый, Васенцов – на ворота.
Я не сдержал любопытства, подошел к нему и спросил:
– Что Тирликас?
– Поздно. Он уже в городе. Скоро будет здесь.
– Хана Смирнову, – улыбнулся я и побежал к воротам.
Похоже, Тирликас – как каток, если разгонится, остановить его сможет разве что пушечное ядро… Нет, ядерная боеголовка. Или Лев Витаутович идет не по душу Смирнова, а по мою? Значит, приму удар. Да что толку гадать, работать надо!
Когда я пришел, Васенцов уже постелил маты для падений и сказал:
– Клевые приемы. Реально помогают, когда ты на воротах. Но, блин, ляжки еще болят.
– Пройдут, – сказал я и приготовился бить.
Так тренировались мы полтора часа. Я поглядывал на выход, чтобы не пропустить Тирликаса, и готовился к выволочке. Как он вошел, я прозевал. Обратил на него внимание, только когда он уже разговаривал с Димидко. О том, что Лев Витаутович бээровец, я тренеру не сказал.
Беседовали они долго, наверное, полчаса. Тирликас не выглядел взбешенным, Сан Саныч вроде как даже приободрился. Чем все закончилось, предположить было трудно.
Как только прозвучал свисток, знаменующий обеденный перерыв, я догнал Димидко на пути в раздевалку и спросил:
– О чем вы договорились?
– Лев Витаутович настроен решительно, – улыбнулся Димидко. – Не ожидал от него такой прыти. К Самойлову, директору завода, собрался, но… Кто его пустит на прием без записи?
– Поверь, его – пустят, – усмехнулся я.
Потом мы гоняли двусторонку десять на десять. Как и раньше, Сан Саныч пошел играть за титановцев, и у них начало получаться! Левашов, хоть и не сравнится с Жекой, был очень и очень неплох. На фоне остальных титановцев так просто мастер: резвый, техничный, собранный. Короче, заверните двух. Еще бы парочку таких игроков, а лучше – семерых, чтобы заменить никуда не годных местных.
Быков удивил. Он старался. Просто из шорт выпрыгивал. Но получалось у него, как у слона в посудной лавке – все кеглями от него разлетались, но мяч отобрать он не сумел ни разу.
В пять собрались в конференц-зале и более-менее определились с позициями. На воротах я, моим дублером – доходяга Васенцов.
В центре защиты два дуба – Дятел и Быков. «Бык и Дятел, гроза нападающих», – пошутил Мика, но получил в лоб от обоих. Третьим центральным Саныч не мудрствуя лукаво воткнул Колесо, а дублерами – Иванова и Потупчика.
На края, как и в Евпатории, пошли Нюк и Микроб.
В полузащите: опорником Гребко, чуть выше слева Ромка Клык и справа – Дмитрий Левашов.
«Столбом» в атаку – Матвеич, а под ним игрок по фамилии Плеймейкер, больше известный как Микаэль Погосян. Не так все и плохо, как казалось поначалу. В понедельник у нас первое боевое крещение с командой Белькевича, который обещал нам горячий прием. За несколько дней нужно приложить максимум усилий, чтобы сыграться хоть как-то.
