– Читал, – кивнул Павел. – Даже видел. Машина зверь, надо брать. Кстати, «РАФ» сломался, – кивнул он на застывший микроавтобус. – Будем пешком на трупы бегать.

– Типун тебе на язык, – испугался Чекалин. – Какие еще трупы? А то, что «РАФ» сломался, дело привычное, он всегда ломается. Если что, у нас в гараже еще «газик» 69-й есть. Был на ходу. Микульчин, правда, его не любит – трясет в нем сильно. Так, пошли работать, – он встрепенулся, глянув на часы – а то прогул запишут.

По отделу разгуливал ветер, завывал в вентиляционной отдушине. Боря Чайкин смотрел на мир сквозь запотевшие очки, сдерживая зевоту. Максимов курил на подоконнике, стряхивал пепел мимо пепельницы.

«Началось в колхозе утро», – подумал Болдин.

Вошел взвинченный и раздраженный Микульчин, исподлобья осмотрел всех присутствующих, особо неласково – Павла.

– Ну что, граждане отдыхающие… Подъем, выходи строиться. У нас убийство. Причем двойное. Овражный переулок, 39.

– Тьфу ты, – чертыхнулся Чекалин, – лучше бы ты, Болдин, мимо проехал. Так хорошо до тебя было…

– Мне уехать? – спросил Павел.

– А толку? – крякнул Максимов. – Все уже произошло, назад не вернешь. Овражный переулок, говорите, Константин Юрьевич? Там наш «РАФ» не проедет.

– Наш «РАФ» уже нигде не проедет, – поведал Микульчин. – Двигатель накрылся целиком и полностью, ремонту не подлежит, только замене. Обещали из области «буханку» прислать, но это дело далекого будущего. Твой «запор» на ходу, Геннадий?

– Не дам, – испугался Чекалин. – «РАФ» там, значит, не проедет, а моя лилипутка проедет? Не дам, – повторил он. – Хоть увольняйте. Да мы и не влезем в нее.

– Да, идея неудачная, – подтвердил Чайкин. – Остался только «газик». Он вроде на ходу, нет?

– Черт… – ругнулся капитан. – Болдин, права есть?

– Есть, товарищ капитан. А кроме меня некому управлять вашей сельскохозяйственной техникой?

– Некому, – проворчал Микульчин. – Мне врачи запрещают, не хочу рисковать. Чекалин только со своим корытом справляется, у Максимова прав нет…

– У меня есть, – встрепенулся Чайкин.

– Отставить, – резко отозвался начальник отдела. – Ты нас уже возил, и чем это закончилось? Болдин повезет. Могли бы, конечно, и пешком, но как-то…

– …не по чину, – хмыкнул Максимов.

Жизнь в провинции представлялась Павлу немного иначе. Было подозрение, что периферия не процветает, но чтобы такая запущенность…

Микульчин сидел рядом, вцепившись в ручку над головой, молчал всю дорогу. Спрашивать о здоровье было неловко. Но дела у капитана явно не ладились, практически постоянно он испытывал боль. Дорога к Овражному переулку, примыкающему к пристани, была полосой препятствий. Вдобавок здесь недавно прошла тяжелая техника – видимо, вызволять затонувший теплоход. Павел не гнал – переползал через рытвины на первой передаче.

Вдоль дороги теснились избы за дощатыми заборами. Дом под номером 39 выглядел особенно уныло – крыша набекрень, фундамент зарос бурьяном.

Калитку гостеприимно распахнули. К ограде приткнулся милицейский «газик» – прибыли по вызову. Над соседскими оградами возвышались головы любознательных соседей. Дорожка от калитки к крыльцу была засыпана щебнем. Но и здесь пробивались сорняки. На бельевой веревке сохли платки и панталоны.

Сержант патрульного наряда, увидев процессию, направляющуюся к дому, выбросил окурок и спустился с крыльца.

– Здравия желаю, товарищ капитан.

– Что у вас?

– Да нет, это у вас… – не сдержался сержант. – Простите. Убиты женщина и мужчина. Потерпевшая – Заварзина Евдокия Тимофеевна, 79 лет, хозяйка дома. Вторая жертва – квартирант, снимал у старушки комнату. Постоянной работы не имел, подрабатывал грузчиком, чернорабочим на механических мастерских. Это соседка рассказала, она и обнаружила свою товарку мертвой. Утром смотрит – нет ее, а всегда рано встает, звала, кричала, испугалась, что женщине стало плохо, перелезла на ее участок – и в дом. Дверь открыта была, нос сунула, на цыпочках в спальню… И с воплем на улицу, побежала в милицию звонить. А когда мы приехали, то и второй труп обнаружился, он в соседней комнате лежал… Да вы не волнуйтесь, Константин Юрьевич, мы там ничего не трогали, не топтались.

– Страх-то какой, – передернул плечами Максимов. – Ну что, Константин Юрьевич, заходить будем или экспертов подождем?

Любопытство никто не отменял. В дом входили на цыпочках, чтобы не нарушить покой. Проживала гражданка Заварзина в бедности, но чисто. Пол подметен, посуда – на печке. Березовые поленья аккуратно сложены. Из горницы – две двери. Обе приоткрыты. Открывать пришлось коленями, чтобы не оставить отпечатков. Икнул Борис, взялся за горло и уступил дорогу старшим товарищам. Закашлялся Максимов. У остальных нервы выдержали.

Старушка в длинной ночной сорочке лежала на кровати, распахнутыми глазами смотрела в потолок. Разметались седые пряди. Морщинистое лицо перекосила судорога. Кровь была повсюду – на сорочке, на полу, пропитала скомканное постельное белье. Били холодным оружием – безжалостно и не особо разбираясь. Брызги летели, похоже, во все стороны: кровь запеклась даже на окнах.

– Эх, испачкала нам все место преступления, – мрачно пошутил Чекалин.

Во второй комнате картина была не лучше. Квартиранта умерщвляли тем же способом и тем же оружием. Коренастый лысоватый субъект, сильно за сорок, в одних трусах – видимо, не умер после первого удара, оказал сопротивление. За что и получил дополнительную порцию. Грудь искромсали полностью, а последний удар убийца нанес в горло – надоело бить просто так. Голова покойника была повернута в сторону, глаза вылезли из орбит, из открытого рта вывалился синий язык. Конечности сковала посмертная судорога – пальцы растопырены, как будто перед смертью он пытался показать какое-то число. Одна нога покойника упиралась в пол, другая была заброшена на боковину кровати. Здесь тоже рекой текла кровь. Кровавая «бабочка» красовалась на шее, от одного вида которой тошнота подступала к горлу.

– Вот же, мать его, порезвился… – зачарованно прошептал Чекалин. – Слушайте, мужики, он так кромсал свои жертвы, словно удовольствие получал…

– Может, и получал, кто его знает, – задумчиво проговорил Микульчин. – Тебе не кажется, Болдин, что этот мясник должен был измазаться кровью?

– Измазаться – это мягко сказано, – выдавил Павел. Подобные картинки он тоже наблюдал нечасто. Убивали в столице нередко, но чтобы так вызывающе, – даже не припомнить. – Он не то что измазался – он по уши был в крови.

– И что тут, по-твоему, произошло?

– Убийца пришел за мужиком. Старушка – сопутствующая жертва. Могло быть наоборот, но экзотические версии рассматривать не будем. Все случилось ночью. Рискну предположить, после двух часов. Мог в калитку войти, мог через ограду перелезть. Стучаться не стал, вы дверь видели? Рассохлась напрочь, в створ не входит, щель остается. Запирается на крючок изнутри, нет там никакого замка. Раньше был, но сейчас им невозможно пользоваться. Ножиком снаружи приподнять крючок – дверь и откроется. Если медленно открывать, приподнимая дверь, – скрипеть не будет. Вошел, расправился с мужиком. Старушка проснулась, увидела. Пришлось и ее…

– Но с чего такая мясорубка? – подал голос Чайкин. – Для убийства ножом не надо наносить такое количество ударов.

– Во-первых, он мог действительно получать удовольствие, – не растерялся Павел. – Такие люди – назовем их «существа» – в природе обитают. Их еще называют психопатами. Во-вторых, с чего ты взял, что били ножом? Могли орудовать отверткой, шилом, в этих случаях резаные раны не получатся. Оттого и решает… количество, а не качество. Пусть эксперты вынесут заключение.

– Убитого, кстати, зовут Таманский Олег Васильевич, – сообщил Максимов. Он извлек из прикроватной тумбочки паспорт. – 1924 года рождения, 46 лет, прописка рязанская, село Тымово, не женат, не разведен, детей нет.

– В каком году выдан паспорт? – встрепенулся Болдин. Странная мысль пришла ему в голову.