Łukasz Orbitowski

SZCZĘŚLIWA ZIEMIA

Szczęśliwa ziemia © 2013 by Łukasz Orbitowski.

© В. Кумок, перевод на русский язык, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

ВТОРЫМ ИМЕНЕМ моей матери было Бешенство. Мы жили вместе, когда я начал слышать.

Я долго просил ее, чтобы она отвела меня к врачу. Она сама засунула мне пальцы в уши. Сказала, что все в порядке и надо быть мужчиной. Маленький мужчина – все равно мужчина. А потом выкрутила мне ухо.

– А врач всадит тебе туда иглу, – услышал я. – Вот тогда будет по-настоящему больно.

Говорят, что правду и удачу можно найти лишь в больших городах, но я очень долго не представлял себе жизни кроме как в Рыкусмыку. А вот мама хотела бы уехать. В Легнице меня пугали длинные ряды огромных каменных зданий. Приезжая туда, я высматривал тех гигантов, что живут внутри них. Вроцлав – где мы бывали редко – состоял для меня из зоопарка, иногда – парка аттракционов, мороженого близ Центрального рынка и кинотеатра со старыми рисованными диснеевскими мультиками. После сеанса я садился в автобус и был рад, что возвращаюсь домой. Именно поэтому я никуда не ездил и на каникулы. Рыкусмыку давал мне все, что было нужно.

Кроме тишины.

На Замковой площади, за автобусной остановкой, находился рыночек, где каждый день продавалось что-то новое. В понедельник – цветы, во вторник – животные, в среду – одежда, в четверг – автомобили, и так до воскресенья, когда торговали контрабандой – цветные зажигалки из Германии, русские электронные игры с волком или подводной лодкой, одежда для рабочих и футболки с Сандрой[1]. Больше всего на свете я мечтал, чтобы у меня был маленький калькулятор, такой округлый и красно-белый, как футбольный мяч. Мама даже дала мне на него деньги, которые я немедленно спустил в автоматах. Калькулятор я нарисовал себе сам, в тетради по математике.

Рынок тогда был очень потрепанным, а хуже всего выглядело здание городской рады, выстроенное после войны. Казалось, что оно разваливается от жалости к судьбе этих каменных зданий, избитых, будто те хулиганы, что с утра до ночи гуляли в «Ратуше». Высоко над лысеющими крышами торчала Стшегомская башня, близ которой стоял наш дом. Мимо бежала Старомейская улица с парикмахерской и магазином игрушек, в ее торце стоял закрытый кинотеатр и дом культуры, где работала мама. Если идти прямо, то скоро можно было выйти из Рыкусмыку на поля, и тогда передо мной открылась бы шапка леса, скрывающая затопленный карьер. Направо гравийная дорога с тополями по обеим сторонам вела в кузнечные мастерские, а поворот в другую сторону приводил в парк с прудом, полным уток с радужными головками. Была там и небольшая игровая площадка – качели из бревен и шин на цепях. Чуть дальше бежала речка, а перед ней, на небольшом холме, стоял скелет бетонного дота, приглашающий поиграть в войну. На другой стороне речушки разрастались новые кварталы. Люди, что там жили, казались столь же чужими, как какие-нибудь варвары, что украшают татуированные лица костями врагов.

Будто бы именно там однажды изнасиловали какую-то женщину, приезжую. Никто не знал, зачем она приехала – сняла комнату на частной квартире и целыми днями крутилась вокруг замка. И кто-то напал на нее, сразу за рекой. Она заявила в полицию, но тут же забрала заявление, утверждая, что все произошло по ее согласию. А потом уехала. Я был совсем маленьким, когда случайно услышал эту историю, а взрослые отказались объяснить мне то, чего я тогда не понимал.

С другой стороны городка располагался еще один парк, побольше размером и менее ухоженный. Там стоял Собор Мира, гордость Рыкусмыку, построенный без единого гвоздя после Тридцатилетней войны, символ примирения между католиками и протестантами. Можно было зайти в соседний дом и попросить пастора, и тот открывал собор и запускал запись, рассказывающую об истории этого места, Бога и Рыкусмыку. Местом игр нам служил разрушенный дом, в котором до войны находилась кофейня. А за забором и улицей были уже только пути железной дороги да артель инвалидов «Инпродус». Я представлял себе, что там производят людей без рук и ног, а потом рассылают их поездами туда, где они нужны.

А еще у нас был замок. Замок был самым главным. Располагался он между рынком и Замковой площадью, на выветренном холме; замок цвета песка, так что он ассоциировался с одним из Пястов, который наверняка когда-то в нем жил. Построил его князь Радослав из Чехии. Посещали замок короли, посещала Марысенька[2]. В девятнадцатом веке замок стал тюрьмой, а через сотню лет – лагерем принудительного труда, что некоторые из нас еще помнят лично. Может быть, именно из-за этой памяти и замуровали все входы в него да позабивали окна на нижних этажах. И все же я сам видел свет на его башне.

А ночью из чрева замка доносились крики, смех – и звуки иного рода, которых я по малолетству не мог понять.

Мать была очень красива. Однажды я взглянул на себя в зеркало нагишом. У меня был впалый живот с неглубоким пупком и маленькие глазки, разделенные длинным носом. Я пошел к маме и спросил, отчего она мне не сказала, что она не моя мать. У красивой женщины не может быть такого уродливого потомства, хотел я добавить, но получил затрещину.

Наши первые игры были связаны с замком. Трудно сказать, сколько нам было лет – может, восемь, может, даже меньше. Взрослые говорили, что там опасно и что можно свалиться, я слышал о лабиринте без выхода и мальчике, который попал туда когда-то и блуждает там до сих пор, хотя давно уже и вырос. Но мы, понятно, знали лучше.

Кажется, это Тромбек нашел вход – дерево и сук, ведущий к самому окну на втором этаже. Мы ходили туда все впятером не реже раза в месяц. Летом даже чаще. Я соскальзывал с ветки прямо в холод, на мусор и стекло. Уходящий вниз коридор не пропускал света вообще. Мы опирались на каменный парапет. Каждый пытался шутить, чтобы добавить смелости себе и другим. Испытание всегда выглядело одинаково и кончалось всегда одинаково. Кто дальше всех войдет в темноту? Дойдет ли кто-нибудь до конца этого коридора? Сикорка утверждал, что там внизу есть подземное озеро, но не мог объяснить, откуда он это взял.

Зажигалку я держал через тряпку или перчатку, чтоб не обжечь ладони. Шел близ стены. Оглядывался назад, на уменьшающийся светлый прямоугольник, на четыре озабоченные тени. Я считал, и они тоже считали. Считали шаги. Ногу я ставил осторожно, разбрасывая обломки носком ботинка. Становилось все темнее и холоднее. Приходили мысли о мальчике, что живет в подземельях, об озере, полном чудовищ, о бандитах, что устроили там свой схрон. Окно становилось все меньше, я шел все медленней и в какой-то момент поворачивался и бежал со всех ног назад с громким криком. И стыдно не было, потому что все так делали. Если я проходил больше шагов, чем кто-то смог пройти до меня, то DJ Кривда выцарапывал рекорд на стене. Если нет, то не выцарапывал.

А потом мы шли на опустевший уже рынок и усаживались на длинных столах. Рассказывали друг другу, что мы еще совершим, как будет здорово, когда наконец доберемся до низа, пересказывали друг другу разные истории, связанные с замком. Что-то живет, что-то ждет. Замок был нашей первой игрой. Оказался и последней.