– Меня зовут Роланд, однако, в профессиональных кругах я более известен как Серый Койот.

– Очень приятно. Меня зовут Клайд.

– И никакой клички?

– Нет.

– Печально, – он не сводил с меня глаз и не менял ни выражения лица, ни позы, словно застыл в таком положении, превратился в говорящую статую.

– Да не сложилось как-то.

– Это неправильно. Я считаю, что у каждого уважающего себя человека должно быть второе имя. Разве имя «Клайд» хоть как-то характеризует тебя? Или имя «Роланд» что-то сказало тебе обо мне? Но вот кличка, дело совсем иное. Первое имя мы получаем от родителей и идем с ним по жизни, хотим того или нет. Но откуда им знать, кем мы станем и чем будем заниматься? Да и что вообще означает слово «Клайд»?

Мне не очень понравилось, как он произнес мое имя второй раз, словно сплюнул его с языка.

– Это просто имя и все, как я думаю. Но мне оно нравится.

– Не спорю, может, и так. Но что оно говорит мне о тебе? Ничего. А вот кличка скажет многое. Ее дают тебе за заслуги, за действия и сложившийся характер. Она куда важнее имени.

– Не хочу показаться невеждой, – начал я, быстро устав от его рассуждений, от которых так и пасло болезненным самолюбием, – но чем я обязан вашему визиту?

Он ухмыльнулся, не сводя с меня взгляда, интерес в котором заметно таял, уступая место ледяной решительности. Некоторое время он смотрел на меня. Просто смотрел и все. Не очень долго, может, секунд десять или пятнадцать, но мне эта игра в гляделки совершенно не понравилась. Взгляд этого Серого Койота казался еще более неприятным из-за того, что левый глаз был наполовину прикрыт веком. Не могу сказать, как это влияло, но находиться под таким пристальным взором было весьма не комфортно. И все же, я выдержал, не проронил ни слова и не отвел глаза. Мне не хотелось ни о чем говорить с этим человеком, а лишь поскорее выпроводить его и продолжить заниматься своими делами, однако, я дождался, когда он, все же, заговорит первый, это показалось мне важным.

– Видишь ли, Клайд, я не мог не заметить, что ты возглавил собственную команду охотников. И это-то всего после года работы в нашей сфере. Неслыханный успех.

– Полтора года, – уточнил я. – Уже почти два.

– И ты считаешь, что это что-то меняет? Думаешь, ты готов к тому, чтобы стать командиром?

– Я не стремился к этому, – перебил его я, уже не заботясь о соблюдений каких-либо норм приличия, так как этот человек своей надменностью смахнул в сторону их все. – Но так получилось, да. Есть какая-то проблема? Или вы просто зашли поздравить меня с успехами?

– Ко-г-ти, – протянул он, устремив задумчивый взгляд куда-то в пустоту и, кажется, не обратив никакого внимания на мои слова, – Когти… Когти. Какое странное название. Почему ты назвал свою команду именно так?

– А почему вы называетесь Койотами? – задал я встречный вопрос, не желая ничего ему объяснять.

– О-о-о, это очень глубокое название, – оживился он, словно только и ждал, когда я об этом спрошу. – Ты знаешь, кто такие койоты?

– Звери такие. Как волки, только меньше. И не водятся в наших краях.

– Мои знания были такими же когда-то, – медленно кивнул он и, сложив руки ладонями вместе, уперся указательными пальцами в подбородок, приняв позу этакого архаичного мыслителя. – Но, когда мне было лет двенадцать или около того, в наш город прибыл караван с далекого запада. Они проделали громадный путь, перебравшись через океан, и привезли с собой множество удивительных диковин. Правда, самым удивительным для нас, конечно, были их рассказы о тех далеких краях, где другие не только фауна и климат, но даже и разновидности легионеров. Их город находится в самом центре города предков, можешь себе это представить? Они воздвигли свою крепость из домов и улиц гигантского мертвого города. Путники показывали нам рисунки и снимки, и поверь мне, это действительно впечатляет. Но более всего в тот день меня впечатлили звери, которых эти путешественники привезли вместе с собой. Всего две особи. Самец и самка. То были койоты, и я помню, как часами стоял напротив их клетки, вглядываясь в звериные глаза. Было в них что-то, что заставляло мое сердце биться быстрее. Некое мистическое вдохновение. Столько ума было в этих глазах. Не просто ума, а великой мудрости, недоступной людям. Мудрости самой природы, от которой веяло дикими, необузданными ветрами. Я смотрел в их глаза, стараясь постичь хотя бы часть той мудрости. Мне не нужно было ничего другого. Облик этих прекрасных зверей навсегда отпечатался в моей душе, и я пронес его с собой через года, храня в памяти, как талисман, как свой собственный символ. Многое уже забылось. Мне не удается вспомнить лица ни одного из тех путников, ровно, как и их голосов. Да что там, я плохо помню лицо даже собственной матери и ее голос. Но образ койотов и их протяжный, тоскливый вой всплывают в моей памяти намного четче воспоминаний даже о вчерашнем дне. А ведь, с тех пор минуло уже сорок лет. И я ни разу больше не встречал ни одного живого койота. Однако, прочитал о них всё, что только смог найти в архивах. И знаешь, что я скажу тебе, Клайд? Койоты не просто родственники собак и волков, они больше, чем даже просто звери. Они – живое воплощение свободы. Даже сидя в клетках, остаются этим воплощением. Недаром в легендах очень древних народов койотам была отведена роль творцов мироздания. Столетиями они наблюдают за нами с усмешкой, потому что знают, что людям со всеми их наукой и прогрессом никогда не достичь истинного понимания Вселенной. А им же эти знания даны от рождения, и потому койоты намного умнее нас.

Рассказ Роланда оставил у меня очень разностороннее впечатление. С одной стороны он поражал своей примитивной философией, выстроенной вокруг одного единственного зверя, с биологической точки зрения ничем не превосходящего всех прочих. С другой стороны между строк читалась мысль более глубокая. Стремление к свободе и познанию природы, не такому, каким баловались наши предки, а более мистическому и духовному, мне было вполне понятно. И в этом смысле койот для Роланда выступал, по сути, лишь символом этого самого стремления. Таким же, каким для Пастыря была вера. И невольно проскользнула мысль – «А каков мой символ?». Но в голову ничего не пришло. Возможно, я его еще не обрел, а может быть, просто не всем нужен посредник в своем стремлении к пониманию мира.

Я не знал, что сказать, когда Роланд замолчал, и потому некоторое время мы провели в тишине. Затем он расцепил руки и откинул голову на спинку кресла.

– Ты знаешь, что Пастырь и Хирург когда-то тоже были койотами?

– Да, знаю.

– Я многому их научил. Когда мы встретились, Джон даже пистолет в руках держать не умел. Но время шло, и неловкий юноша превратился в бесстрашного воина, которому я мог без страха доверить собственную жизнь. Он и Хирург были моими лучшими бойцами, и по сей день я жалею о том, что наши дороги разошлись. Особенно теперь, когда Пастыря не стало. Однако, все в мире гармонично. Произошедшая с Грешниками трагедия вернула все к первоначальному знаменателю.

– К какому же?

– К единственному. Ко мне.

– Как это понимать? – в моем голосе прозвучало раздражение, которое я не собирался скрывать. Он заговорил о Грешниках, затронул тему их смерти, и это заставляло гнев клокотать в груди.

– Видишь ли, когда-то в Филине была лишь одна единственная команда охотников. Моя команда. Койоты. Я приложил неимоверные усилия, чтобы было именно так, а не иначе. И долгие годы так оно и было. Но потом Джон Пастырь решил отколоться от нас, уйти и организовать собственное дело. Не скажу, что я поддерживал его затею. Но и противиться не стал. Я всегда уважал его, и даже более того, Пастырь был моим другом. И вот на свет появились Грешники. Команда Пастыря всегда была другой, отличной от нас. Возможно, это и послужило в итоге причиной такого печального финала.

– Пастырь создал не просто команду, – проговорил я твердо. – Он создал семью. Крепкую и сплоченную. Каждый в ней был профессионалом. А то, что случилось… оно никак не зависело от нас. К подобному не готов никто.