– Знаешь, я обычно на этом не зацикливаюсь, – тихо сказал Алу, глядя на Аен большими тёмными глазами. – Такой уж я кит, не обидчивый… Хотя кого я обманываю? Конечно, мне обидно. Просто через пять минут забываю.

Повисла небольшая пауза.

– Так и? – участливо спросила Аен, не дождавшись продолжения. – Что ещё они говорят?

Алу нахмурился. Тут, наверное, надо понимать, что фразу «Алу нахмурился» можно считать соединением противоположных друг другу понятий.

– Через пять минут, как покажут что-нибудь научное по телевизору, начинают рассказывать, какие ребята из ЭРЫ молодцы, – мрачно сказал Алу. – Как будто я не из ЭРЫ. Наверное, тоже, как я, забывают.

Помолчали.

– Знаешь, Алу, – тихонько сказала Аен, потупив взгляд. – Я не считаю, что ты похож на пекаря из булочной. Для меня ты такой же солидный учёный, как Аун, Иен и Уол, и для всех нас тоже.

– Спасибо тебе, Аен, – светло улыбнулся Алу. – Ты самая лучшая косатка на свете!

– Команду Интеллектуального Труда, более известную как КИТ, просим пройти на посадку на борт корабля «Сушь», – объявил, как казалось тогда всем участникам похода, спустя вечность через динамик мелодичный женский голос.

Ойлэ в спешке сунула остатки креветок себе в рот и подплыла к остальным. Аен по привычке нервно глянула на Иен, как бы ища подмогу, да и все остальные тоже как будто сразу собрались и сжались.

– Волнуешься? – шёпотом спросила Иен, глянув на сестру. Та слабо кивнула. – Я тоже. Но знаешь, что? Из двоих волноваться должен кто-то один.

– Это ещё почему?

– Ну… – Иен усмехнулась и искоса посмотрела на корабль за окном. – Так экономнее, не находишь? На волнение и так тратится слишком много энергии, а тут в два раза больше.

– Пожалуй, – деловито хмыкнула Аен и кивнула. – Экономнее было бы вообще не волноваться.

– Да, но это очень трудно, практически невозможно, – возразила Иен. – Не волноваться не получится, но… Если уж кому-то из нас и придётся волноваться, давай это буду я, хорошо? Я буду волноваться за тебя, а ты ничего не бойся и иди вперёд.

– А как же ты? – одними губами спросила Аен. – Тебе не будет страшно?

– Мне? – переспросила с улыбкой Иен. – Ни капельки! Знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что я буду смотреть на тебя и твои успехи, и они будут прогонять мой страх.

– Уверена? – не очень уверенно, в свою очередь, переспросила Аен, искоса глядя на сестру. Та улыбнулась одними краешками губ.

– Даже если мне всё равно будет страшно, я, по крайней мере, буду знать, за что я боюсь.

– Да, – кивнула Аен каким-то собственным мыслям и тоже улыбнулась. – Наверное, когда знаешь, за что идёшь, идти не так страшно.

Сёстры чуть погрустнели.

– Ты можешь…

– Нет! – воскликнула Аен, перебив Иен. – Мы все здесь грезим ей. И пусть я не знаю, на что я иду, зато я точно знаю, за что иду.

Иен чуть помолчала, грустно опустив глаза.

– Да, – сказала она тихо, а потом добавила: – Да. Мы все здесь помешались на ней. Разве это дело?

– Самое большое и великое, какое мы только делали за всю свою историю нашего существования, – твёрдо сказала Аен, как может говорить только тот, кто глубоко убеждён в правдивости своих слов, – и сравниться с ним может разве что полёт в космос.

– Видишь, как надо успокаивать! – толкнул Уон локтем в бок брата. – Не то, что ты. Учись.

Уол досадливо фыркнул.

– Ой, да подумаешь… Косачьи нежности. Мои методы тоже рабочие.

– Рабочие, но не эффективные, – не сдавался Уон. – Паршивые, одним словом.

– Ну, сравнил себя и Аен, – Уол тоже не собирался так просто отступать. – Она младше даже тебя, хотя ты и так моллюск.

– Что?! – возмутился Уон, за что получил строгий, но всё-таки с плохо скрытой улыбкой «шик». – Как ты меня назвал?

– Моллюск, – невозмутимо ответил Уол. – От слова «маленький».

– Да как ты… Да… Да… – Уон запыхтел, как вулкан, а Уол на это только рассмеялся: его всегда очень смешило, когда брат так делал. – Не смешно вообще ни разу.

– Ну, кому как, – хмыкнул Уол, за что получил ещё один толчок локтем в бок, но на этот раз гораздо ощутимее. – Эй, не пихайся!

– Это тебе за «моллюска», – ехидно усмехнулся Уон в усы.

– Ты, между прочим, уже третий раз за последние две недели меня толкаешь, – продолжал между тем Уол. – Вот вернёмся домой все в синяках, и что мы скажем родителям? Что в походе на сушу самые опасные травмы мне оставлял родной брат?

– Что у вас случилось? – с любопытством подплыла к братьям Ойлэ. У неё, как и у Аен, был красивый, тонкий и высокий голос, а ещё она чуть-чуть картавила, насколько это вообще возможно у китов.

– Он назвал меня моллюском! – первым пожаловался Уон.

Ойлэ заливисто засмеялась, на что Уон сначала растерялся, а потом снова запыхтел, как вулкан.

– Если ты моллюск, тогда Уол – трамвай!

Тут уже пришла очередь Уола пыхтеть, как вулкан, и тем самым веселить Уола и Ойлэ.

– Не ругайтесь, друзья, – весело сказала Ойлэ, отсмеявшись. – Никакой ты не моллюск, Уон, а ты, Уол, вовсе не трамвай.

– Тогда кто же мы?

Ойлэ на мгновение задумалась, а затем сказала:

– Вы два замечательных синих кита, которые совсем скоро в числе первых отправятся на сушу. А ещё вы замечательные друзья, – и Ойлэ очаровательно улыбнулась, хлопая пушистыми белыми ресницами. Братья коротко переглянулись.

– Думаю, я остановлюсь на моллюске, – деловито сказал Уон, задумчиво почесав подбородок.

– Да, версия с трамваем мне тоже нравится больше, – кивнул Уол и улыбнулся, увидев помрачневшее лицо Ойлэ.

– Ой, да ну вас, – сказала Ойлэ и обиженно надулась. – Шутники.

– Да, именно поэтому мы не любим всякие этакие мудрые высказывания и торжественные речи, – заметил Уон. – Ну, я, во всяком случае. Уол иногда любит побыть учителем-реалистом, советчиком или философом, – Ойлэ хотела было что-то сказать, но Уон опередил её: – Сразу предупрежу: и то, и другое, и третье получается у него откровенно плохо. Паршиво, я бы даже сказал.

– Да? – искренне улыбнулась Ойлэ, как будто Уон только что сказал диаметрально противоположное. – А что тогда он умеет делать хорошо? – спросила Ойлэ и посмотрела на Уола. Тот сделал вид, что его очень заинтересовали его синие ногти.

– Ну… – задумчиво почесал подбородок Уон. – Ничего, если так уж подумать.

– Что ж, прямо совсем?

– Э… – ещё раз протянул Уон. – Иногда он умеет здорово нудить и будить в четыре утра, но я бы отнёс это к отрицательным чертам.

– Ну же, Уон, вспоминай, – всё-таки подключился к беседе с хитрой усмешкой Уол. – А как же узнавать новости про грозу?

– Да, пожалуй, есть такое, – согласился Уон.

– …А ещё пускать ртом пузыри…

– И то правда, – скрепя сердце признал Уон.

– А как же провожать взглядом пузатые трамваи за окном?

– Но-но-но! – тут же воскликнул Уон. – Это наша общая черта! Я, вообще-то, тоже мастерски умею это делать.

– Ладно, – засмеялся Уол. – Так и быть: согласен на ничью.

– Что значит «на ничью»? – тут же возмутился Уон. – Я, на минуточку…

– Ребята! – воскликнула Ойлэ. – Нам пора.

– Ну что, – тихо спросил Аун собравшихся вокруг него друзей. – Готовы?

Все переглянулись между собой.

– Готовы.

Команда, не сговариваясь, встала в круг. Все вытянули вперёд по плавнику и положили друг на друга свои бело-сине-чёрные ладони.

– Раз… Два… Три! – и плавники взмыли вверх. – «Да прибудет с нами сила и мудрость всех китов мира»!

– В добрый путь, – тихо, но всё же с гордостью сказал Аун и, развернувшись, первым ступил на борт «Суши». За ним потянулась команда.

– В добрый путь… – гордо повторил себе под нос старый кашалот, стоявший за их спинами. Тот самый, который две недели назад одобрил экспедицию.

Все, как один, прилипли к большим выпуклым окнам «Суши» и во все глаза смотрели на диковинные и доселе не виданные пейзажи – даже Алу, который вёл корабль, больше смотрел на бесконечные тёмно-зелёные холмы по обе стороны реки, чем на дорогу, и только Аун, сложившись практически вдвое, угрюмо разглядывал карту и лишь изредка посматривал за борт.